Сказки и легенды - Музеус Иоганн - Страница 5

Верную Эмму между тем мучила тайная грусть в ее роскошной тюрьме, но чувства свои она так надежно спрятала в груди, что даже зоркий гном ничего не смог заподозрить. Она уже давно ломала себе голову, как бы перехитрить его и вырваться из ненавистного плена. Не одну бессонную ночь провела она, пока не придумала план, который стоило, по ее мнению, попытаться осуществить.

Весна уже вернулась в горные долины, и гном велел прекратить подогревание почвы подземным огнем; репы, росту которых не помешала зима, вскоре созрели. Лукавая Эмма ежедневно выдергивала по нескольку штук и пробовала оживить их, придавая различные образы, якобы для развлечения, но на самом деле у нее была своя тайная цель. Однажды она превратила маленькую репку в пчелу, чтобы послать с нею весточку к возлюбленному и получить от него ответ.

— Лети, милая пчелка, на восток, — сказала она, — к князю Ратибору и тихонько прожужжи ему на ухо, что Эмма еще жива и по-прежнему верна ему, но что она — пленница владыки гномов, обитающего в Исполиновых горах. Не забудь ни одного словечка и принеси мне весточку о его любви.

Пчела тотчас же взвилась с пальца своей повелительницы и полетела, куда ей было приказано. Но едва успела она подняться в воздух, как прожорливая ласточка бросилась на нее и проглотила, к великому огорчению девушки, вестницу ее любви вместе с посланным приветом. Затем она с помощью волшебной палочки превратила еще одну репу в кузнечика и дала ему подобное же поручение:

— Скачи, маленький кузнечик, через долины и горы к князю Ратибору и прострекочи ему на ухо, что верная Эмма ждет, когда он освободит ее своими сильными руками из неволи.

Кузнечик поскакал со всех ног, чтобы выполнить ее приказ, но долговязый аист, встретившийся ему на пути, схватил его своим длинным клювом и похоронил в широком зобу. Эти неудачные попытки не поколебали решимость Эммы и ее надежды на успех. Третьей репе она придала образ сороки.

— Лети, болтливая птица, — сказала она ей, — от дерева к дереву, пока не долетишь до Ратибора, моего нареченного. Расскажи ему о моем злосчастье и передай, пусть он ждет меня через три дня с лошадьми и слугами на границе гор, в Майской долине, да встретит беглянку, которая осмелилась порвать свои цепи и надеется на его защиту.

Черно-белая сорока поднялась в воздух и, перепархивая с ветки на ветку, отправилась выполнять поручение; озабоченная Эмма провожала ее взглядом, пока та не скрылась из виду.

Исполненный скорби, Ратибор все еще бродил по лесам. Возвращение весны и пробуждение природы лишь растравляли его тоску. Он сидел под тенистым дубом и думал о своей невесте, громко вздыхая: «Эмма». И тотчас же многоголосое эхо услужливо повторяло любимое имя. Но вдруг чей-то незнакомый голос окликнул его по имени. Он прислушался и оглянулся, но никого не увидел и уже решил, что ошибся, как вдруг опять услышал тот же зов; тут же он увидел сороку, порхавшую с ветки на ветку, и догадался, что именно она, эта ученая птица, назвала его по имени.

— Жалкая болтушка, — сказал он, — кто научил тебя произносить имя несчастного, который жаждет лишь одного: умереть и исчезнуть из памяти людей? — И, схватив камень, он злобно замахнулся, намереваясь швырнуть его в птицу, как вдруг та прострекотала: «Эмма». Этот талисман обезоружил князя Ратибора. Он не помнил себя от радости, в душе его с тихим трепетом отозвалось: «Эмма».

Тут сидевшая на дереве говорунья, с присущей сорокам болтливостью, затараторила слова, внушенные ей Эммой. Едва радостное известие коснулось слуха князя Ратибора, как на душе у него посветлело, смертельная тоска, туманившая мозг и терзавшая душу, покинула его, он вновь обрел себя и с горячностью начал выпытывать у вестницы счастья подробности о судьбе милой Эммы. Но болтливая сорока ничего больше не знала и лишь беспрестанно, механически повторяла затверженные слова и наконец упорхнула. Как быстроногий олень помчался воспрянувший духом лесной отшельник в свою столицу. Поспешно вооружив отряд всадников, он вскочил на коня, готовый преодолеть все препятствия, и выступил в горы, сулившие ему добрую надежду. А за это время Эмма с чисто женской хитростью подготовила все для выполнения своего замысла. Она перестала истязать терпеливого гнома своей убийственной холодностью. Ее глаза внушали надежду, она, казалось, стала уступчивее. Ни один вздыхающий поклонник не преминул бы воспользоваться таким счастливым поворотом в чувствах любимой. Женолюбивый гном благодаря свойственной духам тонкости восприятия скоро почуял эту кажущуюся перемену в обращении с ним прелестной упрямицы. Обвораживающий взгляд, ласковое слово, многозначительная улыбка — все это воспламенило пылкого гнома, как электрическая искра воспламеняет ложку спирта. Он стал смелее, возобновил свои домогательства, которые совсем было оставил, попросил выслушать его и не встретил отпора. Подготовительные переговоры закончились как нельзя более успешно, Эмма потребовала только, приличия ради, еще один день на размышление, и опьяненный блаженством гном с готовностью на это согласился.

На следующее утро, едва вспыхнул первый луч солнца, Эмма вышла из своих покоев точно невеста, наряженная и увешанная всеми драгоценностями, какие нашлись у нее в шкатулке. Белокурые волосы были подобраны в узел и украшены миртовым венком, а опушка платья сверкала драгоценными камнями. Когда гном, ожидавший ее в большой беседке парка, вышел ей навстречу, она стыдливо закрыла смущенное лицо краем вуали.

— Ангел мой, — запинаясь, проговорил гном, — дай мне испить блаженство любви из глаз твоих и не скрывай более от меня взгляда своего, который подтвердит, что я — счастливейшее существо, когда-либо жившее под лучами утренней зари.

И он хотел откинуть покрывало с ее лица, чтобы прочесть в глазах Эммы свой приговор, ибо не осмеливался требовать устного признания. Но девушка еще плотнее закутала лицо вуалью и скромно возразила:

— Может ли смертная устоять перед тобой, о повелитель? Твое постоянство победило. Прими это признание из моих уст! Но разреши мне скрыть под вуалью мое смущение и слезы.

— Откуда эти слезы, о любимая? — спросил обеспокоенный дух. — Каждая слеза твоя падает мне на сердце, словно расплавленная капля смолы. Я прошу любви в ответ на мою любовь и не хочу жертвы.

— Ах, — возразила Эмма, — почему ты так дурно истолковываешь мои слезы? Сердце мое — награда за твою нежность, но смутное предчувствие разрывает мне душу. Жена не может всегда оставаться прелестной возлюбленной. Ты никогда не состаришься, но земная красота — цветок, подверженный быстрому увяданию. И где порука, что ты будешь таким же нежным, пылким, терпеливым и услужливым супругом, каким был женихом?

— Требуй любых доказательств моей верности и покорности в исполнении твоих приказов, — отвечал дух, — испытай мое терпение и тогда вынесешь суждение о силе моей неизменной любви.

— Будь по-твоему, — решила коварная Эмма. — Я потребую только доказательства твоей услужливости. Поди в поле и сосчитай там все репы. Хочу, чтобы в день моей свадьбы у нас были гости. Я превращу все репы в девушек, и они будут моими свадебными подружками. Но не вздумай меня обмануть или обсчитаться хотя бы на одну репу, ибо это будет испытанием твоей верности.

Как ни тяжело было гному покидать в такую минуту свою невесту, однако он немедленно повиновался и тут же принялся за работу. Он проворно шмыгал между репами, как врач французского лазарета между больными, которых он собирается отправить на тот свет. Благодаря такому усердию он скоро справился со своей задачей на сложение. Однако, боясь ошибиться, решил проверить счет еще раз и, к великой досаде, получил новое число. Это заставило его сызнова пересчитать репы, но и на этот раз в итоге получилась ошибка, да и не удивительно. Прелестная девичья головка может сбить со счета наимудрейшего математика, и даже непогрешимый Кестнер[13], бывало, путался при подобных обстоятельствах.