Истинная пара: третьим будешь? (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 39

— Похоже, ваш друг не знает, как обращаться к домовым. Мне стоит его простить на первый раз? Или лучше проигнорировать?

— Прости его, Берёзкин, — усмехнулась я. — Будь добр, хозяин, помоги птицу ощипать.

Приподнявшись, поклонилась низко, и Берёзкин кивнул:

— Вот это совсем другое дело, достопочтенная ведьма.

Он унёс тушки за печку, и я снова удивилась — такой большой, высоченный, а скрылся в углу, как мышонок под метлой. Валера профейспалмил:

— Ничего себе! Может, ему ещё и ноги облобызать?

— Хозяин дома большую силу имеет. Задобришь — поможет, забудешь поблагодарить — такого наворочает, что век не разгребёшь!

— Какое счастье, что у нас нет домового!

Я выпрямилась. Точно. У Хортовых нет ни домового, ни кухонницы, ни дворового, ни бабки-нянюшки. Вот чего мне не хватало с первого дня пребывания в особняке! Этот маленький народец, служивая нечисть, очень сильно помогает в жизни, позволяя забывать о всяких мелочах вроде открытых окон в грозу или пыли под шкафом. А у барсов пусто. Никто не заботится, чтобы из картошки глазки выдернуть, цветочки протереть влажной тряпкой, муравьёв отогнать от лужайки…

— Великий Шабаш, как вы живёте без нечисти? Что сделали с домовым? Неужели прогнали или обидели? Если он ушёл… Неудивительно, что у вас все такие нервные!

— Домового всяк обидеть может, — раздался глухой голос из-за печки.

— Ладно там уже! — чуть повысив тон, ответил Валера. — Я в душе не чаю, то случилось, и, если честно, мне совершенно плевать! Лучше скажи, рыженькая, твой новый друг-приятель может нас отсюда вызволить?

— Домовой к дому привязан, — вздохнула я, допивая чай. — Но я попробую его уговорить.

— Попробуй, малыш, — Валера пересел ко мне на лежанку и поцеловал в шею, а потом покосился на печку и спросил шёпотом: — Это что же он, всё видел ночью?

С сомнением глянув на вылетевшее из угла чёрное перо, я пожала плечами:

— Может, и видел, только, думаю, ему всё равно.

— Достпопчтенная ведьма может ли разжечь огонь в печи?

Берёзкин вынырнул из угла, неся уже ощипанных птичек, положил их на стол, не глядя на нас. Я выдохнула, нежась в объятиях Валеры:

— Разожги ты, а я приготовлю еду. Мне так не хочется вставать сейчас

— Вам и вставать не надо, — пробормотал домовой. — Прямо оттуда можете…

— Не могу, я из рода проклятых ведьм, и вчера меня весьма успешно лишили сил! — я со смехом пихнула в бок моего истинного барса, а тот коротко взрыкнул:

— Ты же не сопротивлялась!

— А вы попробуйте, достопочтенная, — с нажимом сказал Берёзкин, всё ещё глядя в пол. — Сдаётся мне, что не всех сил лишили.

Я фыркнула, но всё же подняла руку, сказала от балда:

— Шипи, шепчи, печь топчи!

И щёлкнула пальцами. Огонёк вспыхнул на щепках, разгораясь, осветил заревом зев печки, перекинулся искрами на полполешка. Я повела ладонью, чуть сдвигая деревяшки в центр, и удивилась вслух:

— Надо же, работает! А чего же вчера…

— Вчера это я, — скромно ответил Берёзкин. — Надо же было понять, кто в гости явился.

— Ах ты поганец, — почти даже весело воскликнула я. — Значит, и «шам-шам» будет действовать!

Вскочив с лежанки, потянула Валеру за собой, громко произнесла:

— Шам-ташам-илишам, хочу вернуться домой прямо сейчас!

Даже зажмурилась — как сильно мне хотелось, чтобы страшное и сильное заклинание сработало. Но, открыв глаза, увидела, что ничего не изменилось. Всё та же избушка, всё те же мужчины, оборотень и домовой, запах горящих поленьев и горький привкус чая из трав во рту.

— Почему оно не работает? Почему? — с отчаяньем спросила я.

— Рыженькая, не огорчайся, малыш, — Валера обнял меня, забаюкал, прижав щекой к голой груди. — Всё будет хорошо, всё получится, заработает! Вон, домовой поможет, правда ж, домовой?

Я отчаянно помотала головой, готовая разреветься. И вдруг подумала, что ничего не получится, даже если он будет повторять обратное, как попугай. Надо быть реалистами. Надо смириться… Никто во всём мире не знает, куда нас занесло, никто не придёт на помощь, а сами мы отсюда не выберемся, и Берёзкин не поможет… Он вообще просто домовой, пусть даже и наполовину джинн…

Джинн?!

— Берёзкин! А ну отвечай, как на духу! Ты умеешь перемещаться мгновенно в любую точку земли?

Домовой молчал с минуту, а мне хотелось его ударить. Впервые в жизни ударить нечисть, которую я безмерно уважала.

— Не просите, достопочтенная ведьма, — наконец, ответил он с неохотой. — Могу, но не сделаю этого. Я дал обет никогда не служить никому, не быть джинном, а только лишь домовым. Через обет переступить — значит, растоптать память о моём отце.

Я ринулась к нему, чтобы умолять, а Берёзкин лишь сверкнул своими синими глазищами и исчез.

Настроение было приподнятым. Над пропастью.

Всё плохо, очень плохо. Почему так случилось? Почему Аксинья взъелась на меня? Почему я пошла ночью на кухню? Впрочем, последний вопрос был чисто риторическим. Прабабка достала бы меня, потому что хотела навредить, в любой момент, не обязательно в ту ночь. Мне стало страшно от того, что она может натворить, сказавшись мной. Ведь похожи, как родные сёстры…

Я повернулась с бока на спину, заложила руки под голову и вздохнула. Домовой сбежал. Валера решил размяться и колол дрова у избушки. А я лежала и ждала. Чего-нибудь. Ну, хотя бы, чтобы суп сварился. В идеале, конечно, ждала чуда. Но чудо не происходило. Чудо потерялось в пути, как мы с Валерой потерялись в далёкой Сибири. Шабаш, зачем Аксинья отослала меня?

Шабаш… Шабаш!

Ну конечно! Эта дрянь не попала на собственный шабаш, считая это моей виной. Поэтому она решила занять моё место на моём шабаше! В моём платье! Под моим именем! Это предательство. Это немыслимо в нашей семье, в расе ведьм! Ведьмы друг за друга горой… Должны быть. Но не Аксинья. Наша предка — предательница.

И от этой мысли мне стало ещё хуже. Надо было рассказать маме. Я дура. И мне с этим жить. Здесь, в ебенях.

Дверь распахнулась, и в избушке появился Валера. В руках он держал за крылья пёстрого тетеревятника с жалобными жёлтыми глазами.

— Смотри! Еда сама в руки летит! Сможешь зажарить?

У меня в груди что-то ёкнуло. Словно оборотень хотел зажарить меня саму! Вся моя душа потянулась к бедной птице, даже наперёд меня самой, я вскочила и вытянула руки вперёд. Жар обдал ладони. Тот самый жар, который я всегда ждала и искала, жар магии. Шабаш… Неужели… Моя душа, моё тело, моя магия!

— Вишенка!

Сокол трепыхнулся в пальцах Валеры, и тот наморщил лоб:

— Какая ещё вишня?

— Пусти его! Это мой фамильяр!

Валера вскинул ладони вверх, птица тяжело упала на пол, потом кое-как поднялась на ноги и широко разинула клюв:

— Ведьма! Нашёл…

И распласталась по доскам пола, постепенно рыжея и превращаясь в белку.

— Вишенка…

Я подобрала безжизненное тельце и прижала его к груди. Маленький мой, храбрый и сильный белк! Кокон моей радости, моей вновь обретённой магии окутал рыженький комок шерсти, закачал, как недавно Валера баюкал меня. И вдруг стало спокойно и легко. Как я жила без Вишенки эти дни?

— Фамильяр, — сплюнул Валера с досадой и вышел. Я попёрлась за ним:

— Подожди, ты же сказал, что любишь меня! Поэтому и должен принять всё, что связано со мной. Фамильяр — это часть ведьмы!

— Да мне пофиг, — отмахнулся Валера, берясь за топорик. — Пусть будет. Домовой, фамильяр… Что потом?

— Потом больше ничего. Честное слово!

Он покосился на меня, на Вишенку и покачал головой. Но в нём не было прежней ярости, неприятия, злости. Просто досада. Не могу сказать, что мне это не понравилось. Это даже вызывало во мне мурашки беспредельной нежности. Ещё немного, и я влюблюсь безоговорочно, но тогда уже не смогу жить без него. Уже сейчас…

Я мысленно велела фамильяру стать кулоном и повесила его на шею. Валера снова занёс топор над поленом, бурча что-то неразборчивое. И таким был красавцем, его мышцы так играли в свете клонившегося к закату солнца, что у меня возникло непреодолимое желание повалить этого парня в траву, избавить от топора и снова оседлать… Зажмурившись крепко, попыталась согнать наваждение, но проиграла. Поэтому быстрым шагом пошла к ручью. Там хоть травки насобираю, как раз с вечерней росой черемшицу надо рвать на добрый сон.