Серая мышь на тропе войны (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 2

Он указал на мой чемодан:

— Ну что, подвезти, что ли?

— А сам-то откуда? — я еще раз оглядела его, подозрительно, а мужичок в улыбке расплылся:

— Так ачинские мы, недалеко от тебя! На заработках тут уж седьмой год.

— Ну пошли тогда.

Он подхватил мой багаж, кивнул:

— Вон моя такси стоит. Не боись, землячка, довезу с ветерком, кружить не буду!

— Как это кружить?

— Да, наш брат бывает заметит, что не местные, и пойдет кружить по городу, — уже шагая к машине, объяснял дядька. — Ты и не увидишь, что пять кругов намотали по кольцевым, а счетчик тебе раз — две тыщи!

— А разве можно так?

— Конечно, нельзя, — покачал головой мой таксист, открывая багажник. Я вскинулась:

— Нет, не надо, я с собой возьму в машину, все спокойнее.

— Как хош, землячка, — усмехнулся он. — Садись со всем имуществом. Адрес-то есть?

— Вот, есть, — я протянула ему старый, пожелтевший конверт из сумки, где крупным почерком был написан обратный адрес.

— Ну, тут недалеко. Давай, устраивайся.

!Лке на заднем сиденье машины, на мягкой кожаной банкетке, я вспомнила:

— Дяденька, а тарифа? Какая тарифа-то?

Водитель захлопнул дверцу и обернулся на меня, строго сказал:

— Ты, землячка, привыкай. Ты теперь в культурном городе. Тариф — слово иностранное, не тарифа, а тариф. Запомнила?

Я кивнула чуть пристыженная.

— Тариф у нас девять рублей километр. Рубликов на двести наездим, но ты не боись, с тебя выше не возьму.

Двести… Ой, как много! Ну да ладно, есть у меня, да и говорил дед Аксентьев: не экономь на такси, довезет до места, а там уж тетка поможет.

— Пристегнись, землячка, поехали.

Куда это мне пристегиваться? Что делать-то? А, наверное, ремнем вот этим… Это и у Михалыча в копейке его ремни есть, а никогда не пристегивали их… Но раз надо, значит, надо. Я натянула ремень, принялась тыкать под красный приемник, чуть получилось. А водитель уже тронул машину. Хоть и аккуратно, а все равно мне стало страшно. Меня возили на машине раза три в жизни. А то все на телеге. С лошадью как-то привычнее, она живая, ею можно управлять. А как управлять железом, вот этой огромной дурой — я вообще представить не могла себе. Все-таки дядька молодец. Вон как лихо прошел между двумя машинами! Я зажмурилась со страху, думала — вот сейчас зацепим, а он только ругнулся по-нашенски пару раз. А потом обернулся и подмигнул:

— Ну, не ссы, землячка! Довезу в целости!

Я все равно молилась. Как тятя с мамкой научили, все молитвы перебрала в голове. Не серчает на меня Бог, ежели до самой северной столицы позволил доехать. Даст мне маленько терпения, а там, глядишь, все образуется…

Даже на город не поглядела… Все жмурилась.

А потом мы приехали.

Дом большой, высотный. Ну, для меня они все высотные-высокие, те, которые больше одного этажа. А напротив — река. Нева, что ль? Как же, наверное, чудесно каждый день просыпаться и вместо тайги видеть в окне реку, катера вроде того, что сейчас шел по воде, и знать, что живешь в самом центре мира…

— Приехали, землячка.

Дядька-таксист остановил машину у подъезда. Я полезла в лифчик за деньгами, а мужичок смутился, буркнул:

— Кошелек купи, что ли, а то так расплачиваться будешь — точно украдут! Тебя, не деньги.

— Самое надежное место, — пропыхтела я, доставая разноцветные бумажки. Отсчитала четыре по пятьдесят рублей и подала ему. А он мне дал карточку:

— Смотри, вот мой номер. Если что — звони, подвезу куда надо.

— Спасибо, дяденька, — сердечно сказала я. — Обязательно позвоню.

Вышла я из такси со своими сумками, встала перед домом. Высокий какой, аж дух захватыват! Поглядела немного, как крыша облака разрезает на небе, да и пошла к крыльцу. Потянула на себя тяжелую дверь и оказалась в огромном холле. Чисто та площадь перед вокзалом! Только что крытая. Полы такие узорчатые, каменные, а натерты до блеска, аж ступить на них страшно — а ну испачкаю! Но ступила все же. Ходят же люди по ним, рассудила. Не летают, уж точно, крыльев нам не дано. Прошла через весь холл к лестнице, а та тоже красивая, на стенах картины висят в рамках — все пейзажи деревенские да городские. А рамки золотые, сверкают — глазам больно. Поднялась в один пролет — а там скамеечка стоит, цветы в кадках. Как же здесь должно быть хорошо жить! Повезло тетке. Можно выйти из квартиры, посидеть на лавочке, посмотреть на цветочки…

Квартира оказалась на третьем этаже. Увидела циферку, ту же, что и на конверте, и встала как вкопанная перед дверью. Примет ли? Должна. Ведь родня я ей, не какая-нибудь пришлая. Родная кровь… А все ж оробела, переминалась с ноги на ногу, пока не решилась постучать в гладкую филенку. Постучала и ждала ответа. А там никого. Снова постучала, а потом уже заметила пупочку рядом с косяком. Звонить надо, эх, деревня…

Глухая трель звонка разнеслась по квартире, и тут я перепугалась. И мертвого поднимет такой звонок, а ну как отдыхает тетка? Еще заругается… А тут шаги заслышались. Господи Боже, спаси и сохрани, помоги рабе твоей…

Щелкнул замок, дверь открылась, и полная женщина с кудряшками и в запачканном мукой фартуке спросила удивленно:

— Здрасьте, вы к кому?

— Здравствуйте, так значит вы моя тетя? — вырвалось у меня. Забыла все заготовленные в дороге речи, только смотрела на женщину во все глаза, искала сходство в лице с мамкой, с бабой, но не находила. Нос курносый, ямочка на подбородке, быстрые карие глаза. А брови нахмурились, морщинки у губ собрались:

— Какая я тебе тетя, у меня сроду племянников не было! Иди отсюда, как ты вообще прошла, интересно?

— Как же… — растерялась я и протянула ей помятый конверт. — Вот же… И адрес… И фамилия тут есть, Рубинштейн…

Женщина взяла конверт, рассмотрела со всех сторон, прочла внимательно адрес отправителя и получателя, потом снова принялась разглядывать меня. Спросила недоверчиво:

— Паспорт есть?

— Есть.

— Давай сюда.

Получив от меня документ, махнула рукой:

— Стой тут, жди.

Я ждала. Поджилки тряслись. Прямо вот слабость в ногах и руках, чуть сумку не выпустила. И опять молилась. Отче наш, иже еси на небеса, да святится имя твое…

Дверь распахнулась, и передо мной предстала высокая статная женщина, совсем другая, чем в первый раз. Глаза у нее были серые, с отливом в зелень, строгие и глубоко спрятанные в морщинках вокруг глаз. Увидев ее, я сразу поняла — она моя тетя. Глаза мамкины.

Женщина поправила челку, будто от той зависело будущее, и глубоким, хорошо поставленным голосом произнесла:

— Значит, ты Прошкина дочь?

— Я, — тихо созналась, опуская взгляд.

— Похо-о-жа, — протянула тетка. — Чисто Прасковья в шестнадцать лет. Ну, а чего приехала? Петербург покорять? В театральное? В кино?

Такой вопрос меня озадачил. В мечтах мне представлялось, как тетка обнимает меня, приглашает к себе домой, гладит по голове и говорит всякие добрые слова. А тут вопросы такие. А что ответить?

— Так это… Одна я осталась. Никого на всем свете нет, кроме вас, — с запинкой сказала я. — Я думала, вы меня примете к себе…

Тетка фыркнула, а появившаяся за спиной открывшая мне женщина с кудряшками прыснула в край передника. Тетка обернулась на ту, строго смерила взглядом, а потом снова глянула на меня:

— Чегой-то одна? Где родители?

— Так нету.

Тетка прищурилась, подумала с минуту и кивнула, раскрывая дверь:

— Ладно, проходи, раз уж приехала.

Меня провели на кухню мимо чуть притворенной двери, за которой слышались высокие голоса. Мельком увидела женщин в красивых платьях, с прическами, какие только в журналах и показывали. Наверное, соседки в гости пришли. Тетя подтолкнула меня в спину, чтобы не задерживалась, а потом указала на стул в уголке кухни:

— Садись. Катерина, завари-ка нам кофе! Ты, племянница, кофе-то пьешь?

— Растворимый, когда завезут в магазин, — смущенно кивнула я, расправив складочки на длинной юбке и сложив руки на коленях.