Легенда о Монтрозе - Скотт Вальтер - Страница 17

Отправляясь к полковнику, Аллан просил графа Монтроза позаботиться о сэре Дункане Камбеле; поэтому Монтроз велел сейчас же перенести его в безопасное место. Та же предосторожность была принята и относительно Ренольда, который был отослан к ирландцам. Распорядившись насчет раненых, Монтроз сел на коня и поехал осматривать места битвы. Победа оказалась гораздо решительнее, чем можно было думать с первого взгляда. Более половины людей из значительного корпуса Аржайля погибло в битве или во время бегства. Значительная часть бежавших была загнана к озеру на кусок земли в виде полуострова, и тут же утоплена и побита, а те, что успели скрыться в замок Иверлох, должны были потом, томимые голодом, сдаться в плен, и скоро получили позволение мирно разойтись по домам. Это было одно из самых страшных поражений, какое когда-либо понесли аржайльцы. По общему мнению поражение было ужасно главным образом потому, что Аржайль, увидав, что войско его отступает, велел поднять паруса и поспешно спустился вниз по озеру.

В войске Монтроза тоже оказались значительные потери. Раненых было много, и самым знатным между ними был граф Ментейт. Он был ранен не сильно, и на красивом лице его не было выражения страданий, когда он после сражения представлял Монтрозу знамя, отбитое им от знаменосца Аржайля.

Монтроз горячо любил своего юного родственника, и теперь не стал расточать ему похвал, а только крепко прижал его к своей груди и проговорил:

— Храбрый собрат!

— Мне теперь тут делать более нечего, сэр, — сказал граф Ментейт, — и потому позвольте мне заняться делом человеколюбия. Мне сказывали, что рыцарь Арденвур опасно ранен.

— А когда вы виделись с Аннотой Ляйль? — ласково спросил Монтроз.

— Вчера, — отвечал молодой граф, заметно краснея, — виделся вчера, на какую-нибудь минуту за полчаса до сражения.

— Знаете, Ментейт, — продолжал Монтроз, — будь вы другим человеком, я вовсе не заботился бы о вашей любви, потому что она окончилась бы веселой интрижкой. Но тут дело другое. Тут вы совсем запутались в сетях. Эта бедная сиротка — настоящая красавица! Благодаря вашему романтическому характеру, вы совершенно пленены ее талантами и умом. Постыдной связью вы не захотите опозорить девушки, а жениться вам на ней едва ли будет возможно.

— Милорд! Зачем вы позволяете себе шутить подобным образом? — возразил Ментейт. — Аннота Ляйль пленница неизвестного происхождения. Судьба ее зависит совершенно от Мак-Олея.

— Не сердитесь, не сердитесь, Ментейт! — сказал Монтроз. — Что же мне делать, когда это меня тревожит. Предупреждаю вас, что у вас есть соперник, Аллан Мак-Олей, и ревность может завести его далеко. Я считаю своим долгом объявить вам, что неприятности между ним и вами могут иметь весьма вредные последствия для королевской службы.

— Я понимаю, милорд, — сказал Ментейт, — что вы говорите мне это из участия, но я должен ради вашего успокоения сказать вам, что между мною и Алланом было на этот счет небольшое объяснение. Я сказал ему откровенно, что нахожу совсем невозможным иметь какие-нибудь тайные виды на эту беззащитную сироту, и что неизвестность ее происхождения уничтожает всякое другое намерение! Не скрою от вас, граф, того, чего не скрывал и от Аллана, и скажу, что будь Аннота Ляйль из хорошей фамилии, она давно бы носила мое имя, но при настоящих обстоятельствах это невозможно.

Монтроз пожал плечами.

— Вот настоящие идеалисты, — сказал он, — решили обожать один и тот же предмет, но далее обожания намерений своих не простирают!

— Позвольте, граф, — отвечал Ментейт. — Ведь я сказал: только при настоящих обстоятельствах это невозможно. Но разве обстоятельства эти не могут измениться? Однако извините, граф, — прибавил он, взглянув на свою перевязанную платком руку, — у меня хотя и легкая рана, но ее необходимо перевязать.

Монтроз взглянул на рану и тотчас же повел Ментейта в замок.

Аннота Ляйль, как и все горные женщины, умела перевязывать раны и была искусна во врачевании. Она сидела теперь в одной из комнат замка, внимательно наблюдая за приготовлением целебных трав для ран и расспрашивая девушек о состоянии некоторых больных. Вдруг в комнату вошел Аллан Мак-Олей. Она вздрогнула, зная, что его посылают обыкновенно из лагеря с какими-нибудь важными поручениями. Он был теперь мрачнее обыкновенного и, подошедши к ней, долго стоял молча. Она должна была первая начать разговор.

— Я думала, что вы уже уехали, — сказала она.

— Товарищ ждет меня, — отвечал он, продолжая стоять перед нею и молча сжимая ее руку, так что ей сделалось больно.

^{Сжимая ее руку так, что ей сделалось больно.}

— Не взять ли мне арфу? — проговорила она. — Не туман ли омрачает снова ваш разум?

Вместо ответа он подвел ее к окну, откуда было видно поле битвы с рассеянными по нему трупами.

— Нравится вам это зрелище? — спросил Мак-Олей.

— Оно ужасно, — отвечала Аннота. — С вашей стороны бесчеловечно заставлять меня смотреть на него.

— Надо привыкать, так как скоро вам придется видеть поле, где будет тело моего брата, тело Ментейта и мое. Но мое тело видеть вам будет не тяжело, потому что вы меня не любите!

— В первый раз вы обвиняете меня в неблагодарности, — со слезами на глазах сказала Аннота. — Я вам обязана жизнью, и не могу не любить вас. Не взять ли мне арфу?

— Ни с места! — сказал Аллан, удерживая ее. — Вы не любите меня, Аннота, а любите Ментейта, и он вас любит, а Аллан для вас — червь вон на том лугу.

Странный разговор этот открыл глаза Анноте, и дал ей понять ужасные последствия несчастной страсти, которая могла оказаться гибельной для нее при пылком характере Аллана. Она собралась с духом, чтобы отвести грозивший ей удар.

— Говоря таким образом с беззащитной девушкой, участь которой у вас в руках, вы забываете собственную вашу честь и благородство, — сказала она. — Вы знаете, кто я, и понимаете, что ни вам, ни Ментейту нельзя говорить со мною иначе, как языком дружбы.

— Я не верю в ваше несчастное происхождение! — вскричал Аллан. — Может ли кристальная влага вытекать из нечистого источника?

— Уже одно сомнение, — сказала Аннота, — должно бы удерживать вас от подобных разговоров со мной.

— Я знаю это, — отвечал Мак-Олей, — но вместе с тем знаю, что преграда эта не так отделяет вас от Ментейта, как от меня. Выслушайте меня, дорогая Аннота: уедемте со мною в Кенталь…

— Вы сами не знаете, что говорите, Аллан, — возразила Аннота. — Можно ли девушке решиться ехать одной с вами? Я останусь здесь под покровительством Монтроза, а когда война кончится, я постараюсь освободить вас от себя.

— Аннота! — вскричал Алдан, помолчав немного, — вы конечно имеете полное право пользоваться вашей свободой и радоваться моему отъезду, потому что вам не будет помехи в ваших свиданиях с Ментейтом, но берегитесь оба! Слыхал ли кто-нибудь, чтобы Аллан Мак-Олей оставлял обиду неотомщенной?

Он крепко сжал руку девушки, нахлобучил шапку и выбежал из комнаты.

Перед Аннотой Ляйль открылась целая пропасть. Она давно чувствовала, что любит Ментейта больше чем брата, но она любила тихо и застенчиво, не питая никаких смелых надежд.

Пылкое объяснение Аллана нарушило гармонию ее души. Она и прежде его опасалась, а теперь уже имела полное основание бояться его. Размышления девушки были прерваны приходом сэра Дугальда Дольгетти.

Майор не привык к дамскому обществу и вовсе не умел разговаривать с особами прекрасного пола.

— М-с Аннота Ляйль, — начал он, — вы настоящее полукопье или дротик Ахиллеса, потому что одним концом можете ранить, другим целить. Такого удивительного, чудесного свойства не имеют ни испанская пика, ни…

Майор запнулся и несколько раз повторил это приветствие, так что Аннота наконец сказала: