L-квест (СИ) - "Yueda" - Страница 16

— Правильно? А что значит «правильно»? А что, если у каждого своя правильность? У меня — своя, у тебя — своя. Иногда, чтобы уберечь человека от разочарования, от краха всего его мира, ему нужно соврать. И это, в данной ситуации, будет правильно.

— Ну да, верно, — киваю я. — Есть разные ситуации.

— Так, значит, всё зависит от ситуации. Значит, нет единой для всех правильности. И значит… — Мидзуно делает паузу. — Тебя кто-то обманул?

Блин. Неужели у меня всё на лице написано? Ну что я за идиот?

Молчу. Ничего не говорю. Но он сам всё понимает.

— Я, конечно, не в курсе твоей ситуации, и в душу лезть не буду. Обман — это поступок. Поступок отрицательный. Но у каждого поступка есть ещё и мотив. И нужно смотреть на них вместе, иначе можно очень крупно ошибиться.

Я хмурюсь, пытаюсь найти брешь в его аргументах, но тут он вскидывает голову и машет кому-то за моей спиной. Сердце у меня делает тройное сальто, потому что я знаю, кого там увижу.

Комментарий к 5. Нацуно: В баре

* Мидзуно Кадзэки — один из героев моего рассказа «Море и ветер танцуют бурю»: https://ficbook.net/readfic/4710698

========== 6. Асакава: Юмэхару ==========

— Давненько ты ко мне не заходил, Касуми. Не звонил даже, — говорит дядя, с невозмутимым видом потягивая чай.

Мы сидим в гостиной у него дома и пьём. Вернее, он пьёт, я же просто грею чашкой руки. И я действительно не звонил ему целый месяц, с того самого злополучного дня, когда ввязался в его игру. Не было ни малейшего желания звонить, даже вспоминать о нём не хотелось. Чувствовал, что если встречусь с ним, то не сдержусь. Если честно, я даже сейчас, по прошествии месяца, не знаю, как с ним говорить.

А ему, кажется, всё нормально, будто и не было ничего. Сидит, смотрит на меня, как ни в чём не бывало, щурит вечно смеющиеся глаза, этакий сорокалетний ленивый лис в тапочках и юката. Но, не смотря на свой домашний вид, это опасный зверь.

Он всегда был таким. Сколько себя помню, сколько про него мать рассказывала — всегда. Хитрый лис себе на уме. Ещё с детства мать предостерегала и даже запрещала мне общаться с её младшим братом, он никогда не был желанным гостем в нашем доме. Но когда он всё-таки появлялся там, я цеплялся за него и таскался как хвостик, стойко снося все его подколы. Мне казалось, что это невероятно круто быть таким, как он: язвительным и опасным. И выдуманное имя — Юмэхару — мне очень нравилось, поэтому, как дядя и просил, называл его только так, а не настоящим именем — Акинада Тисэй. Дяде же, несмотря на то, что он уже тогда ворочал капиталами и управлял людьми, льстило, что пацан так искренне заглядывает ему в рот. И, в общем-то, он всегда был добр ко мне, всегда проявлял заботу и понимание. И с этим «L-квестом»… Наверняка он хотел, как лучше. Наверное, хотел. Но я не знаю этого точно.

— Дядя, зачем ты это сделал? — тихо спрашиваю я.

— Что именно?

— Затеял всю эту игру? L-квест, третий уровень, игра в любовников. Зачем?

Поднимаю голову и смотрю прямо ему в глаза. В хитрые, смеющиеся глаза. Только за этой хитрецой стоит что-то ещё, понять не могу — что.

— А разве не этого ты хотел? Разве ты не хотел овладеть своим гомофобом?

— Овладеть?

Стискиваю чашку в руках и сжимаю зубы.

— Овладеть, — спокойно продолжает дядя. — Во что бы то ни стало заполучить. Разве нет? Разве не на это ты пошёл, когда, только услышав условия третьего уровня, не крикнул мне: «Дядя, остановись!»? Ты знал, что ему будет противно, что он будет ломать себя, и тем не менее пошёл на это. Овладел им.

— Не нужно мне говорить, что я подонок, дядя, — выговариваю я не ему, а скорее себе самому. — Я это прекрасно знаю. Я знаю, что слабак, что поддался искушению, желанию, прихоти. Похоти. Я всё это знаю про себя. Мне не чем гордиться. Я знаю, что Нацуно на моём месте поступил бы иначе. И я не оправдываюсь, а просто спрашиваю: а ты бы, дядя, смог удержаться? Смог бы сказать: «Нет!», когда твою мечту буквально толкают тебе в руки? Смог? Хватило бы сил?

Хитрые искорки в дядиных глазах гаснут, и он отводит взгляд.

— Наверное, нет, — произносит наконец он.

А я понимаю, что творится что-то небывалое. Этот человек никогда не показывал свою уязвимость, всегда мог отшутиться, уйти от прямого ответа, а сейчас, вот прямо здесь… Что-то происходит с ним.

— Ладно, — вновь выпрямляется дядя. — Насколько я понимаю, твой гомофоб дал тебе потом от ворот поворот. Почему?

— Потому что я признался ему, — просто отвечаю я.

— Признался?

Дядин взгляд становится пристальным, он буквально прощупывает меня.

— И что же ты теперь от меня хочешь, Касуми? — после долгого молчания спрашивает дядя.

Я делаю глубокий вдох и начинаю рассказ. Я рассказываю, как искал его в тот день, как примчался к нему, рассказываю о разговоре, о его сделанном вскользь признании о событиях десятилетней давности, рассказываю о своём признании, о ссоре, об отчаянии. Я рассказываю всё.

— Я хочу узнать, в каком городе и в какой школе учился Нацуно десять лет назад, а ещё имя его классного руководителя, — заканчиваю я свой рассказ. — Ты сможешь достать эту информацию для меня?

— Только информацию?

— Да, только информацию.

— Хорошо.

Я сижу на диване с уже остывшей кружкой зелёного чая и смотрю, как дядя звонит кому-то по телефону, даёт указания, а потом вешает трубку.

— Нужно немного подождать, — объясняет он, затем откидывается в кресле и долго смотрит на меня.

— Знаешь, что, Касуми, ты зря говоришь, что тебе нечем гордиться, — наконец, медленно произносит он. — У тебя хватает смелости признавать свои ошибки, и хватает мужества не опускать руки даже в такой безнадёжной ситуации. Не многие могут этим похвастаться. Ты на самом деле сильный человек, а слабости… Слабости у всех есть. Когда ты плакался мне здесь о своём гомофобе, я решил, что у тебя одержимость, навязчивая идея. Я решил, что если дать тебе овладеть объектом желания, то после одного раза ты успокоишься, остынешь к нему. Но теперь вижу, что ошибался. Да, ты одержим, но эта одержимость и есть твоя любовь. Она настоящая. Я хочу помочь тебе. Хочу, чтобы этот «L-квест» стал началом хорошей истории. Так что можешь на меня рассчитывать в чём угодно.

Дядя говорит, улыбается, а я слышу в его голосе горечь. Еле уловимую, но всё же горечь.

Да что с ним происходит?

— Дядя, что случилось? — в лоб спрашиваю я.

— Со мной? — переспрашивает он. — Ничего.

— Врёшь. Я же вижу. Ты в лирику редко пускаешься. Только когда болеешь или слаб. А сейчас ещё немного — и начнёшь Басё декламировать.

— Я просто хочу, чтобы хотя бы ты был счастлив.

— Хотя бы? — выхватив случайно оброненное слово, с напором спрашиваю я.

Дядя вздыхает.

— Касуми, ну зачем тебе моя головная боль? Тебе своей разве мало?

Я смотрю на него, и внезапная догадка осеняет меня.

— Неужели?.. Неужели старый лис влюбился?

Дядя никак не реагирует, и я понимаю, что попал в цель.

— И… кто она? Или это он?

— Она, — вздыхает дядя, понимая, что я не отстану.

— И в чём проблема?

Дядя смотрит на меня, затем отводит взгляд и отстранённо говорит:

— Ей — двадцать, мне — сорок. Она — честная девочка из правильной семьи, я — «хитрый лис». А ещё… Впрочем, этого уже достаточно, чтобы сказать себе: «Нет». Между нами пропасть. Пропасть, которую мне не перепрыгнуть.

Со стуком ставлю чашку на стол. Очень хочется встать, схватить этого лиса за грудки, встряхнуть хорошенько и по физиономии пройтись. Значит, как другими манипулировать и под удар подставлять, так запросто, а как про себя речь заходит, так в душе лирика и фиалки цветут.

— Пропасть, говоришь, между вами? — медленно выговариваю я каждое слово. — Допустим, пропасть. А между мной и Нацуно в таком случае знаешь что? Да между нами граница миров! Граница, которую я собираюсь сломать, стереть, пробить, чего бы мне это не стоило! Ты прав, дядя, моя любовь не жертвенная, а эгоистичная, одержимая. Я не хочу отпускать его, я не хочу забывать его. Я уже держал Нацуно в своих руках и видел его, распалённого страстью. Видел! Поэтому буду бороться до последнего. Пока есть хоть призрачный шанс, хоть толика надежды, я буду продолжать биться! Этому меня учил ты. Именно ты всегда говорил мне: «Не сдавайся». Мне, значит, говорил, а сам что же?