Дом с привидениями - Диккенс Чарльз - Страница 14

• Предыдущая
• 14/33
• Следующая

Мистер Бивер, будучи «выкликнут» (как выразился его друг и союзник, Джек Гувернер), с величайшей готовностью выбрался из своего воображаемого гамака и приступил прямо к делу.

– Кто-кто, а Нат Бивер, – заявил он, – никогда не отлынивал от вахты.

Джек многозначительно поглядел на меня и скосил взгляд, полный восхищенного одобрения и похвалы, на мистера Бивера. Я за: метил, что, пребывая в рассеянном состоянии духа, что вообще время от времени с ним случалось, Джек обвил рукой талию моей сестры. Вероятно, сей душевный недуг происходил от старинной потребности иметь под рукой что-то, за что можно ухватиться.

Вот какие откровения поведал нам мистер Бивер:

Рассказ мой не займет много времени, и я прошу позволения начать с прошлой ночи, с того самого момента, как мы все расстались, чтобы расходиться по спальням.

Все члены нашей славной компании вчера вечером поступили крайне разумно и традиционно – каждый прихватил с собой по свече и зажег ее прежде, чем подниматься по лестнице. Хотелось бы мне знать – заметил ли кто-нибудь, что я даже не прикоснулся к своему подсвечнику и не зажег огня и отправился в постель в Доме с Привидениями так же, как отправляюсь везде, где бы мне ни довелось проводить ночь, то бишь, в темноте? Впрочем, не думаю, чтобы хоть кто-то обратил на это внимание.

Ну что, любопытное начало? Но еще любопытней (а вдобавок и чистая правда) что один только вид свечей в руках у остальных членов нашей славной компании поверг меня в дрожь и превратил для меня прошлую ночь в ночь кошмаров, а отнюдь не обычных сладких снов. Дело, собственно говоря, в том – смейтесь, леди и джентльмены, смейтесь, коли хотите! – что призрак, который преследовал меня прошлой ночью, как преследовал вот уже много ночей на протяжении долгих лет и будет преследовать меня до тех пор, покуда сам я не стану всего лишь бесплотным духом – это не больше, не меньше, чем обычный подсвечник.

Да, обычный подсвечник с обычной свечой, любой подсвечник с любой свечой – вообразите себе что угодно по своему усмотрению – вот что преследует меня. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы это было чем-нибудь поприятней или хотя бы поизящнее, более принятым в обществе – ну, скажем, прекрасная дама, или золотой прииск, ну, на худой конец, хоть серебряный, или там винный погреб и карета шестерней или еще что-нибудь в том же роде. Но уж что есть, то есть, а значит, мне остается лишь смириться и постараться преподнести вам рассказ в лучшем виде – и буду премного благодарен, если и вы отнесетесь к этому так же.

Сам я человек неученый, однако ж имею смелость полагать, будто в любом случае, когда человека что-то навязчиво преследует, то причиною тому то, что этот человек перенес когда-то сильный испуг. Во всяком случае, моя одержимость подсвечником и свечой началась именно с того, что я испугался подсвечника и свечи – причем, леди и джентльмены, испуг этот стоил мне доброй половины жизни, а на какое-то время, и рассудка. Не очень-то приятно признаваться вам в этом, особенно до того, как вы ознакомились со всеми подробностями, но, вероятно, вы с охотой поверите мне на слово, что я отнюдь не отпетый трус, хотя бы потому, что сейчас-то мне хватает храбрости поведать вам об этой истории, которая выставляет меня отнюдь не в самом выгодном свете.

Ну вот вам и подробности, насколько я могу связно изложить их.

С самого детства, еще когда ростом я был не выше вот этой моей трости, я определился в юнги и даром времени не терял, так что к двадцати пяти годам дослужился уже до помощника капитана.

Дело было году этак в тысяча восемьсот восемнадцатом, а может, и девятнадцатом, точно уж и не припомню, но, словом, мне как раз стукнуло эти пресловутые двадцать пять лет. Вы уж извините, но память моя слабовата по части всяких дат, имен, чисел, мест и такого-прочего. Впрочем, за достоверность тех событий, кои я сейчас вам изложу, можете не бояться – они врезались ко мне в память так прочно, что и сейчас стоят у меня перед глазами. Однако то, что было перед тем словно бы подернуто туманом, и, коли уж на то пошло, то еще большим туманом подернуто то, что было после – и боюсь, туману этому уже не суждено развеяться, покуда я жив.

Итак, в восемнадцатом году (а может, и в девятнадцатом), когда в нашей части света царил мир – и, скажете вы, воцарился он отнюдь не слишком рано – происходили однако войны, разрозненные и скоропалительные, на том старинном месте сражений, что нам, морякам, известно под названием Испанские Колонии. Власть испанцев в Южной Америке была свергнута вооруженным бунтом и восставшие провозгласили себя новым правительством. Между новым и старым правительствами имело место немало кровопролитных стычек, но по большей части верх брало новое под предводительством генерала Боливара – знаменитейшего человека того времени, хотя ныне, это имя, кажется, совершенно стерлось из людской памяти.

Те англичане и ирландцы, которым нечем было заняться на родине и которые имели склонность подраться, присоединялись к генералу в качестве волонтеров, а иные из наших купцов сочли достойным предприятием поставку через океан припасов популярной стороне.

Конечно, в этом заключался немалый риск, но одна удачная спекуляция с лихвой покрывала убытки по двум провалившимся. А именно таковы истинные принципы торговли по всему свету, где бы я с ней не сталкивался.

В числе англичан, замешанных в сию испано-американскую распрю, довелось побывать отчасти и мне, вашему покорному слуге.

Я служил тогда помощником капитана на бриге, принадлежавшем некой фирме в Сити, которая вела торговлю, по большей части, во всевозможных скверных закоулках земного шара, максимально удаленных от дома, и которая в тот год, о котором я веду речь, зафрахтовала бриг с грузом пороха для генерала Боливара и его волонтеров. Когда мы отплывали, никто на корабле ровным счетом ничего не знал о полученных нами инструкциях – кроме только капитана, а тому они, сдается мне, вовсе не нравились. Не могу сказать вам доподлинно, сколько бочек с порохом было на борту и как много его содержалось в каждой бочке – знаю лишь, что иного груза у нас не было. Бриг наш назывался «Благие Намерения» – вы, пожалуй, скажете, что это не очень-то удачное название для судна, груженого порохом и посланного на помощь революции. И, насколько то касается конкретно моего путешествия, так оно и вышло. Я, леди и джентльмены, хотел пошутить, и мне, право, очень жаль, что вы не смеетесь.

«Благие Намерения» были самым поганым старым корытом из всех кораблей, на которых я только выходил в море – в каком отношении не взгляни, хуже и не придумаешь. Водоизмещения судно было не то двести тридцать, не то двести восемьдесят тонн, я что-то запамятовал, а команда составляла всего восемь человек – и вполовину недостаточно, чтобы управляться с таким бригом. Тем не менее, жалованье нам выдавали честно и сполна, а потому пришлось примириться с риском потонуть посреди моря, а в данном конкретном случае, еще и с риском взлететь на воздух вместе со всем грузом. Учитывая характер этого самого груза, мы были обременены всякими новыми правилами, которые нам пришлись от-нюдь не по вкусу и касались таких вещей, как курение трубок и зажигание ламп. Как оно обычно и бывает, сам капитан, отдавший эти распоряжения, нисколько их не придерживался. Никому из нас не позволялось спускаться в трюм с горящей свечой – никому, кроме капитана, и уж он-то сколько угодно просматривал у себя в каюте карты или просто сидел при свете. Свет этот исходил от самой обычной кухонной свечи, из тех, что продаются по восемь-десять за фунт, а стояла она в старой оловянной плошке, с которой давно уже пооблез весь лак. Казалось бы, капитану куда более подобало бы обзавестись нормальной лампой или фонарем, так нет, он упорно цеплялся за свой старый подсвечник – именно этот подсвечник, леди и джентльмены, с тех самых пор и прицепился ко мне. Это, с вашего позволения, была тоже шутка и я премного обязан мисс Белинде вон в том углу за то, что она была так добра, что улыбнулась ей.

• Предыдущая
• 14/33
• Следующая