Хранительница его сокровищ (СИ) - Кальк Салма - Страница 52

— Рассказывайте.

— О чём вам рассказать? — не понял он.

— Что это значит, и можно ли на это что-нибудь купить?

— Можно, — кивнул он. — Решить все ваши насущные вопросы, включая красивое платье, и ещё останется. За один золотой дукат дают полсотни серебряных лир, в одной лире — двенадцать солей, вот этих, которые побольше, а одна кварта — четверть от соли, — он указал на самые маленькие монетки.

На аверсах-реверсах было что-то изображено. Даже кто-то. Музейная душа Лизаветы затребовала оставить по одной единице хранения каждого номинала про запас или просто на память, но реалистичная часть той же души твердила, что сначала насущные нужды, а память и коллекция потом.

Лизавета попробовала сосчитать, что у неё есть, но поняла, что запуталась.

— Как-то у вас сложно. Полсотни, двенадцать, четверть… считать замучаешься. Разве только если всю жизнь вот в этом.

— А у вас не так?

— У нас есть рубль и копейка. Сто копеек — рубль. И всё. Да и копейки чем дальше, тем больше выходят из обращения. И вообще мелочь, то есть вот такие живые наличные деньги, нужна только на маршрутку, до работы доехать, то есть извозчику заплатить, и ещё на рынке иногда. А во всех прочих местах принимают карты. Это такая штука, которая содержит информацию, сколько денег у тебя на счету. Прикладываешь к устройству, оно считывает, и списывает с тебя сколько надо. А в телефон приходит сообщение — сколько потрачено и сколько осталось. Легко и просто.

— Это, по-вашему, просто? — рассмеялся он. — Штуки, карты, сообщения. И это всё для того, чтобы рассчитаться в трактире?

— Ну да, в трактире можно, — Лизавета задумалась — когда она в последний раз была в трактире и считается ли, например, Настасьин выпускной в пафосном ресторане и залётный перекус в «кфц» в один из последних дней дома. — Но чаще — в лавке на первом этаже дома, там продают продукты. Которые потом принести в квартиру и приготовить из них поесть.

— Про деньги на счету я понимаю, скажем, если я задумаю надуть нашего друга, то просто пойду в здешний банк семьи Сольди и попрошу дать мне в счёт того моего, что у них хранится, и мне, представьте, дадут.

— А как подтвердить в этом случае вашу личность? — заинтересовалась Лизавета.

— А мы с Пьетро Сольди, здешним управляющим, знакомы уже лет десять.

— Почему же Лис не позволяет вам контактировать со знакомыми? — ну глупо же.

— Потому, что я — фигура приметная, хоть по мне сейчас этого и не скажешь. Во-первых, заинтересуются моими обстоятельствами — что это я здесь делаю, да какие тут дела у Ордена Сияния, если уж я с ними. А во-вторых — это породит массу вопросов о некоторых моих личных делах, о которых я предпочёл бы пока помолчать. Увы, не могу сказать вам больше. Пока. Надеюсь, смогу позже, когда это приключение завершится. Убирайте ваши деньги и храните хорошенько.

- Вы и правда считаете, что я их заработала?

— Вполне, — кивнул он. — Уникальные услуги вообще стоят дорого, а вы оказываете Астальдо именно такие.

— Ну да, у нас так же.

— А за какие уникальные способности вам платят дома?

— Да нет у меня дома уникальных способностей. Ну, я неплохой преподаватель с большим опытом. Но такие встречаются. И ещё музейный работник.

— А это что за зверь? — удивился он.

— Музей — это такое место, где хранят и показывают людям какие-нибудь уникальные предметы. Например, старинные. А я — тот человек, который эти предметы принимает в музей, изучает, описывает и потом хранит.

— Хранитель сокровищницы, что ли? — изумился он.

— Похоже, да. Только это такая сокровищница, предметы из которой показывают любому желающему. И рассказывают про них — что это такое, когда бытовало и как использовалось.

— И как вы их храните? Вы же слабая и неспособная отбиться от воров, — он смотрел с изумлением, но и с улыбкой.

— Я ж не своей болезной тушкой храню! У меня там охрана, сейфы и сигнализация. И вообще к нам в фонды просто так не попадёшь, нужно разрешение.

Он оглядел её с ног до головы — как будто узнал что-то, кардинально меняющее его мнение.

— Вы, значит, мастер сохранения сокровищ, кто бы мог подумать, — покачал он головой. — И что у вас хранится?

— У меня — металл. Предметы из металла. Утюги и сковородки. Но ещё — драгоценный металл, награды и оружие. Для них особые условия — та самая сигнализация и прочая дополнительная охрана.

— Поясните, пожалуйста, сигнализация — это что?

— Это специальное оборудование. Если целостность двери в хранилище или сейфа нарушена, то в то место, где сидит охрана, поступает сигнал. И они едут спасать, что осталось. Но у нас сигналы чаще всего бывают от того, что электричество в доме вырубилось, а потом обратно подрубилось. А не от воров. Я думаю, у вас тут есть магические способы сигнализации — вот вы, например, храните же где-то и как-то свои мифические сокровища?

— Да, я могу, например, поставить метку на предмет и узнать, когда его тронут.

— О, а покажете? Любопытно. Использовать не смогу, но хоть посмотреть. А у нас сейфы и витрины под сигнализацией. А ещё для всех этих замороченных предметов нужны всякие мудрёные способы подтверждения их особенностей — ювелирная экспертиза для драгметаллов, оружейная — для оружия, и разрешение на хранение государственных наград. Но простите, я заболталась. О работе я могу болтать долго.

— Это интересно. Астальдо, получается, как в воду глядел, когда призвал именно вас.

— Только одна и сама по себе я ничего не могу. Я, как вы правильно сказали, слабая, и не способна сама отбиться от воров.

— Но вы знаете, как следует хранить сокровища, у вас есть опыт в этой области.

— Это да. Но у нас специфичные правила, они вам могут не подойти.

— Всё равно. Вот вы и опять удивили, — качал он головой.

— Да ладно. Здесь у вас мои умения не нужны или не работают, я слаба и беспомощна. И благодарна вам за помощь. Без вас мне было бы намного сложнее. Без вас и Тилечки.

— Я рад быть вам полезным, — улыбнулся он.

Дверь распахнулась, к ним из коридора ввалились гомонящие мальчишки. Удивительно, сколько шума могут устроить пятеро мальчишек, просто сами по себе. И плюс одна девочка — Тилечка подскакивала и пыталась дёрнуть Руджеро за волосы, а он уворачивался и хохотал. Потом она увидела смеющихся Лизавету и Сокола, и смутилась, покраснела, убрала руки за спину и потупила взгляд.

— Доброе утро, — пробормотала она.

— Доброе, доброе, — Лизавета поднялась из-за стола. — Пошли, проводишь меня умыться. А то я тут сижу, а нам ведь скоро идти в город, правильно же?

— Да-да, на ярмарку! Я очень хочу, — сообщила девочка.

— Надеюсь, господин Фалько отпустит меня с тобой.

— Отпущу, ступайте, — рассмеялся он. — Госпожа Аттилия, если вам что-то не понравится — сначала бейте, разберётесь потом.

— А что, так можно? — изумился Руджеро.

— Тебе — ни в коем случае, — смеялся Сокол. — А госпожа Аттилия — дама, ей можно. И вправду, дамы, поторопитесь. Чем раньше соберётесь, тем раньше пойдём.

Город Палюда за пределами кирпичного герцогского замка оказался таким же кирпичным. Кирпичные дома и черепичные крыши. И все обитатели этих кирпичных домов вывалили на улицы, ещё бы — наконец-то солнышко, да ещё праздник и ярмарка.

Шествие из всей честной компании видели только Лис Астальдо с Агнеской, они, как почётные гости герцога Вассо, сразу после службы пошли смотреть из какой-то вип-ложи, выходящей на главную улицу. Все остальные пока собрались, пока посчитались, пока договорились о порядке дежурств в нижней комнате, пока некоторые сменили личину, пока все выбрались из замка наружу — уже осталось посмотреть только представление команд жонглёров флагами. Каждый район города, как поняла Лизавета, имел свою команду с цветами, символикой, барабанными и духовыми сигналами, и чем там ещё можно, а также и болельщиков. Выступало восемь таких команд, они разными способами бросали флаги в воздух, ловили и перекидывали друг другу. Командные фигуры должны были быть синхронны, а индивидуальные — заковыристы и замысловаты. Один жонглёр удерживал в руках и воздухе максимум пять флагов, причём одна единица флага имела высоту с человека и ширину метра в полтора. Плюс вес ткани… в общем, круто, Лизавете понравилось.