Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич - Страница 7

— Да, изречение разумное, — подтвердил Шагаев, быстро перебирая в памяти подначальных ему людей, которых, может быть, он обошел представлениями к следующему званию или награде.

— По-моему, люди в батальоне подобраны хорошо, — сказал Мещеряков, не меняя позы. — Хорошо и то, что Батраков сразу же раскусил этого Тузина и мы вовремя от него избавляемся.

— Еще до боя — расстройство желудка! — Шагаев рассмеялся. Мясистое и красное его лицо еще больше налилось кровью, глаза сузились, плечи подрагивали.

— Шагаев, у вас генеральский смех, — пошутил Мещеряков. — Помните, Гоголь описал генеральский смех?

— А как же, как же, Иван Сергеевич, помню. В «Мертвых душах».

— Правильно, в «Мертвых душах». Слава богу, мы, кажется, избавились от последней «мертвой души», от Тузина. И я лично доволен, что наш выбор остановился на Букрееве…

— Но он еще не воевал, — осторожно вставил Шагаев.

— Ему просто не дали этой возможности.

— Начинать сразу с десанта?

— Он начинал на заставе. А пограничники всегда воевали, Шагаев. Помните, как пограничники штурмовали Новороссийск? Орлы ребята! Не хуже наших матросов высадились и уцепились за берег. У Букреева пятнадцать лет стажа, опыт! А как он блестяще уничтожил на побережье диверсионную банду! Нашим матросам нужен именно такой командир для боев на суше. В операциях по освобождению Крыма мы будем по-прежнему подчинены армейскому командованию, нам очень важно в десантном батальоне иметь хорошего, разумного армейского командира…

Вошел адъютант, худощавый молодой офицер с безукоризненной выправкой и четкими, спокойными движениями. Мещеряков вопросительно посмотрел на адъютанта:

— Букреев? Угадал?

— Прибыли капитан Букреев и капитан Батраков по вашему приказанию, товарищ адмирал, — раздельно, как будто любуясь каждым аккуратно отрубленным словом, доложил адъютант.

— Просите.

Мещеряков поправил абажур на лампе, приосанился. Увидев вошедших в кабинет Букреева и Батракова, он встал из-за стола и направился к ним.

— Ожидал, ожидал! Не представляйтесь, Николай Александрович. Наслышан.

— Откуда, товарищ адмирал?

— О, вы очень хорошо улыбаетесь! — воскликнул Мещеряков. — Но улыбка слишком, я бы сказал, гражданская. С нашими орлами нужно что-нибудь такое… — Он прищелкнул пальцами.

— Я…

— Не смущайтесь, — сказал Мещеряков. — А вы, я вижу, с характером, Букреев. Если бы это вам сказал не адмирал, пожалуй бы, сцепились. Ишь, как у вас побледнели уши! Ну ничего, ничего… Знакомьтесь, Николай Александрович, с товарищем Шагаевым и присаживайтесь.

Мещеряков в непринужденной беседе «прощупывал» нового командира батальона самыми разнообразными перекрестными вопросами: каково здоровье, плавает ли, охотник или рыболов, умеет ли ставить парус, знаком ли с немецким оружием, где семья, какие получает письма из дому, каковы отношения с Тузиным…

Букреев понимал скрытую цель всех этих вопросов. Ему было ясно, что десанту придается большое значение, что дело не за горами, что батальону предстоят тяжелые испытания, что адмирал, заочно назначив его командиром, сейчас проверяет, пока не поздно, правильность назначения.

Пятнадцатилетнее пребывание в армии и в погранвойсках помогло Букрееву разобраться во всем происходящем сейчас. Узнав теперь от самого Мещерякова причину отстранения Тузина, он не стал отзываться о нем плохо. Он знал Тузина с хорошей стороны. Правда, они не воевали бок о бок, а ведь только тогда начинается настоящая проверка… Конечно, поведение Тузина ничем не оправдано. Он никогда не жаловался на болезнь, это был примерный здоровяк.

Адмирал потребовал усиленной подготовки батальона.

— Надо учить батальон азартно, — говорил он убежденно. — Я выделил вам плавсредства, учите людей быстро грузиться, успешно достигать берега, моментально выбрасываться на берег. Подберите здания в городе, учитесь их блокировать, забрасывайте гранатами, штурмуйте. Приучите всех к огню, к настоящей боевой обстановке, к точному взаимодействию.

Букреев сосредоточенно слушал адмирала. И тот, продолжая наблюдать Букреева, окончательно утвердился в первоначальном своем решении.

— К вам, Букреев, — адмирал уже не называл его по имени и отчеству, — в батальон влились ветераны десантных атак, люди, с которыми вы еще незнакомы. Нам пришлось, так сказать, перетасовать несколько батальонов, чтобы равномерно улучшить их личный состав.

— Мне говорил об этом капитан Батраков, товарищ адмирал.

— Вероятно, он сказал вам, что многих людей из вашего батальона, сформированного в П., мы решили передать Ботылеву, и он с ними уже на фронте, а от него взяли к вам ветеранов, рядовых и офицеров.

— Мне и об этом говорил капитан Батраков.

— Отлично! Конечно, вас не должны особенно радовать такие мероприятия. Лучше прийти в батальон знакомый… Но ничего не попишешь, Букреев. Мы должны форсировать Керченский пролив, и это в первую очередь должны сделать морская пехота и корабли. Поэтому мы равномерно укрепляем все звенья штурма. Я хочу предварительно заочно познакомить вас с офицерами батальона.

Мещеряков, полузакрыв глаза, откинулся в кресле и, пригибая на руке пальцы, принялся перечислять офицеров, давая им характеристики. Чтобы так говорить о людях, как говорил он, нужно было знать их лично.

Мещеряков хвалил Баштового, начальника штаба батальона, называл его другом Цезаря Куникова и его соратников по борьбе на «Малой земле», что служило отличной рекомендацией. Тепло говорил адмирал о командире первой стрелковой роты Рыбалко как о человеке примерной исполнительности и храбрости: «Где нужно проломить — проломит, где нужно удержать — удержит»; о командире пулеметной роты Степняке — красавце, песеннике и храбреце; о молчаливом сибиряке Цибине, командире роты автоматчиков, герое новороссийского штурма; о Яровом, Горленко, Курилове, молодых, отважных офицерах, о многих других… Букреев понял, что Мещеряков любит всех этих людей — они вырастали на его глазах; ему, может быть, хотелось похвалиться ими. Букрееву стало ясно, что в батальон пришли люди, специально подобранные, — это был цвет офицерского состава морской пехоты.

— Я вас, кажется, уморил, — закончил Мещеряков. — Сами лучше меня узнаете всех. В бою! В бою засияют новые имена… И вот мой совет, Букреев: держитесь Батракова. Он вам первый помощник и друг…

Мещеряков нажал кнопку звонка, в дверях показался адъютант.

— Ужин прикажите подать.

Адъютант вышел. Мещеряков поднялся из-за стола, посмотрел на часы. Очевидно, прием был закончен. Букреев встал;

— Разрешите идти, товарищ адмирал?

— Нет, нет, оставайтесь и вы, так сказать, на стакан чая. Моряки гостей голодными не отпускают… Да, — Мещеряков замахал руками, — чтобы не забыть!

Он встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с морской фуражкой в руках:

— Вам, Николай Александрович. Как бы «посвящение в рыцари». Появиться перед моряками должны в этой фуражке обязательно. Ну-ка, наденьте… В аккурат, как говорит мой шофер. Носите до славы. А она не за горами… Теперь поднимем бокалы за нового моряка, капитана Букреева!

Тщетно прождав до ночи Букреева и Батракова, задержавшихся у адмирала, начальник штаба батальона Иван Васильевич Баштовой решил уйти домой. Оставив в штабе командира взвода связи лейтенанта Плескачева, Баштовой вышел на улицу.

Тучи расходились, и на проясневшем небе заблестели звезды. Потеплевший ветерок шевелил на деревьях листья. В темноте слышался их неумолчный тонкий шелест. Казалось, тысячи бабочек, уцепившись за ветви деревьев, трепыхали крылышками.

Баштовой постоял под деревьями, прислушался к этому странному шуму и, расстегнув китель, пошел домой по береговой дороге. Под ногами скрипела щебенка. Причудливые кусты боярышника представлялись совершенно недвижными, как скалы. На спуске Баштовой ускорил шаги, предвкушая домашний уют.

Совсем недавно его жена Ольга была автоматчицей их батальона. Девушка из казачьей семьи, она присоединилась в Анапе к отряду Куникова, отходившего тогда к Волчьим Воротам. Потом участвовала в боях под Новороссийском, у балки Адамовича и цементных заводов, и высадилась с десантом на Мысхако, где на восточном берегу Цемесской бухты был отвоеван моряками Цезаря Куникова важный стратегический плацдарм, названный «Малой землей». Здесь Баштовой получил сведения, что немцы вырезали в Анапе всю семью Ольги — одиннадцать человек — за то, что она ушла с моряками. Баштовой и Ольга тяжело переживали это горе. Оно сблизило их еще больше. У Баштового умерла мать, когда он сражался за Одессу, брата-пулеметчика убили под Севастополем, отца давно не было. Судьба соединила его с Ольгой на поле сражения, они любили друг друга.