Пехота-2. Збройники - Брест Мартин - Страница 9

— Не. Говорит, по слухам якась муйня затевается. Сепары чи в атаку пойдут, чи провоцировать будут. Чи еще шо-то.

— Та мы такое каждый месяц слышим.

— Ну, тут вроде серьезно. Короче, по раскладам у них на Докуче и на Ясном бронегруппа машин в двадцать. Шесть САУ, отех, шо с нашей стороны шляются, накроют нас, четырнадцатую и Эверест, сепарье выйдет на наш рубеж и закрепится с этой стороны трассы. Там якобы человек триста, а нас на три позиции — около ста. У нас «копейка», у Эвереста три «двойки», у четырнадцатой — вообще брони нихера нема.

— Мля, — сказал я и покачался с пятки на носок. Не, эта привычка неискоренима. — Секретность. Начштаба заостряет внимание, понимаешь. Слухи-слухи. Все всё скрывают… Но Григорыч! Григорыч, мля! Повар в штабе! Повар, сука, в штабе звонит своему другану на ВОП и дает полный расклад! С кількістю особового складу та чисельністю бронетехніки! Бля! Мне Викторыч ничего, кроме неясных намеков, хотя я — командир опорника!..

— Замкомандира, — спокойно сказал Мастер.

— … Та пофиг! Сейчас — командир! И шо я вижу? Я не знаю нихера! Но тут приходит Мастер, которому позвонил Григорыч, и дает сепарский БЧС! П@здец, я вибачаюсь!

— Погоди. Не ори, — Мастер оглянулся в сторону позиции «дашки».

— Та я и не ору! Ну бля, Толик! Ну что это за фигня?

— Не ори…

Шелест-шипение совсем рядом, мгновенно, и следом, почти сразу — отдаленный «бах». Мы стояли с Толиком примерно в метре друг от друга, и это «фффффхххх» было, казалось, ровно между нами. Тут же грохнула «дашка».

Мастер дернул меня за рукав, почти опрокинув с бруствера, ноги разъехались, я зачем-то пригнулся и почти свалился вниз. Мы присели на корточки. Била короткими «дашка», тяжелые МДЗшки пролетали над трассой, как обычно, забитой машинами, и исчезали на склоне «серого» террикона. Я приподнял голову и увидел, как из траншеи выскочил грузный Петрович и поспешил к АГСу.

— Без броника, — автоматически сказал я.

— А сам-то, — Мастер посмотрел на бинокль в моих руках, но высовываться не стал.

— Ну да, — пробормотал я.

— Любит он тебя.

— Чего?

— Опять по тебе стрелял.

— Та потому шо я вылажу постоянно куда-то.

— Это все от детских комплексов. Желание выделиться. Психология, брат.

— Нифига. Психолог в военкомате сказал «годен».

— Та у нас все годны…

Начало потряхивать, и из пустого желудка поднялась кислота изжоги. Я уже почти привык к этому, хотя такая реакция организма на страх впервые за тридцать пять лет проявилась именно на войне. Сейчас бы сесть в кунге, снять ботинки и куртку, завалиться на койку… И заснуть. И проснуться оттого, что война закончилась, и все собираются домой. И не надо больше бояться, что кого-то из наших убьют, пока я, мобилизированный айтишник, изображаю тут из себя командира взводного опорного пункта. С моим боевым опытом в три-с-половиной месяца и уверенностью, что я не облажаюсь.

Дважды гавкнул АГС, два цилиндрика ввинтились в небо, прошуршали над трассой и громко хлопнули на склоне. Метров на тридцать промазал. Петрович тяжко опустился коленом на снег, покрутил прицел, потом сгорбился, навалился всеми своими ста килограммами на «гуся» и выпустил добрую половину «улитки». Я поднялся. Руки все еще дрожали.

— Пойдем к наряду, — сказал Мастер и тяжело разогнулся. — Посмотрим, че и как.

— Пойдем. Как думаешь, чего он по наряду не стреляет?

— Тю, — проворчал Мастер, поморщился и протянул мне сигарету. — Ясное дело. В наряде хто? Правильно, пацаны сидят, в биноклю смотрят. Смотрели, — он покосился на Б8-30 у меня в руках.

— Иии?

— А хто на «бэху» выперся и руками размахивал, як Наполеон? А хто на бруствер выполз и стоял? Хто на опорнике ходит, ничего не делает и всех задалбывает?

— Кот.

— Командир! И если б я стрелял — я бы выцеливал ко-ман-ди-ра! — для пущей убедительности Мастер на ходу потыкал мне в лоб грязным пальцем. — Поня́л?

— Поня́л, — ответил я и сглотнул. Изжога нарастала, я отдал бинокль Мастеру и стал сбрасывать пепел в сложенную ковшиком ладонь.

Петрович стоял возле АГСа, развернувшись во всю ширь своего необъятного чрева, критически шевелил усами и материл наряд. Наряд вяло отбивался.

— То ти бачиш, як воно там шорхає — так бери «дашку» та працюй! Шо ти яйця піджав і бінокль ламаєш? — разорялся Петрович.

— … а єслі там заєц? — бурчал кто-то из пацанов.

— Ї@и зайца і нє думай! Ти як ото втикать будєш — то воно рано чи пізно когось прих@ярить, бо знає, шо ти тупий Вася Х@йкін і дивишся, х@й зна куда!

— Так ета… Стріляти ж можна тока з дозволу етіх уеб… — тут хлопец увидел меня и быстро поправился, — … командирів.

— Солнце мое, ты на построении что делаешь? — ласково спросил я.

— Шо… Стою.

— Вчера утром командир шо говорил?

— Ыыыы…

— Так, я понял, — я махнул рукой и обернулся к Мастеру: — Толик, а объяви-ка общее построение через пятнадцать… — я глянул на экран мобильного, — …давай на два ровно. Возле кунга.

— Ща, — Мастер достал «баофенг» и отошел к «дашке».

Я стряхнул еще пепла в ладонь, потом поднес руку ко рту и сглотнул горький пепел. Народное средство от изжоги, блин. Горечь, смешанная со слюной, немного сбила кислоту. Чччерт, поесть бы.

И снова зазвонил телефон. «Сан Саныч МТС». Ого, какой я сегодня популярный, блин, аж комбат меня набрал. Я отошел от разорявшегося Петровича и бледневших пацанов наряда, зашел под огромную металлическую электроопору и тыцнул на зеленый кружочек.

— За вашим наказом… — проворчал я. Кислота начала возвращаться, треба було искать соду. Где я ее найду посреди лінії бойового зіткнення?

— За моїм наказом — что? — прозвучало в трубке.

— Здрасте, СанСаныч, — опять буркнул я и закашлялся.

— Как дела?

— Нормально. Без происшествий.

— Без происшествий… — протянул комбат и смолк. На фоне были слышны какие-то разговоры.

— Без происшествий, — твердо сказал я.

— Так. То есть, мне звонит комендатура и говорит, что… сейчас прочитаю… серый джип с номерами сорок первого батальона вчера ночью, пьяный, не катался по Волновахе?

— Никак нет, — ответил я. — Не было такого.

— Точно?

— Нет, не точно. Я не могу отвечать за разведкин «паджер».

— Причем здесь «паджер»?

— СанСаныч, доповідаю. В батальоне пять машин. Один «форд», на котором, мабуть, вы уехали в первую танковую до вечера… Потом…

— Откуда ты знаешь, куда я уехал?

— Так эээ… так все уже знают, — не стал я сдавать начштаба.

— Бля… Это п@здец. Я, командир батальона, уезжаю по делам. За исключением нескольких офицеров, никто не знает, куда я поехал. Мне звонит комендатура с утра и устраивает истерику про какой-то якобы джип из моего батальона, который чуть ли не гонки по Волновахе устроил. Потом я звоню всем, и все мне говорят «то не ми, товарищ подполковник». Теперь я набираю самый дальний ВОП — и что я слышу? Что младший сержант в сорока километрах от основных позиций батальона уже знает, куда и на сколько я уехал? Как? Каааак? О какой секретности вообще можно говорить?

— Григорыч, — сказал я.

— Ктоооо? Какой нахер Григорыч?

— Вибачаюсь.

— Какой-то херов Григорыч откуда-то знает, куда я уехал! Может, он еще тебе сказал, зачем?

— Ээээ… За пополнением?

— Сукаааааа!!! — неприкрыто заорал в трубку комбат. — Это п@здец! Ну вот как? Каааааак?

— Вибачаюсь, — снова ответил я.

— Так! Фууух. Так. Шо по машинам ты там начал?

— Ээээ… «форд» под вами… то есть, я хотел сказать, что с вами. Еще есть разведкин «тэ-пятый», но он в штабе.

— Откуда знаешь?… Ааааа, мля, нет, не отвечай. Дальше.

— В первой, третьей и РВП машин нет. У нас — белый «лендровер» и зеленая «лягушка»… то есть, «мерс-вито». Вот и остается серебристый «паджер», снова у разведки.

— То есть, ты хочешь сказать, что вчера две машины ВСП мчались по трассе на Донецк за разведкиным «паджером», который ушел через КПВВ аккурат на вашу позицию? А батальон вообще в Старогнатовке, с другой стороны?