Избавление - Дики Джеймс - Страница 15
- Предыдущая
- 15/64
- Следующая
Мы выехали из городка, и только тогда я понял, как высоко над рекой он стоит. Когда мы проезжали по мосту, река, мелькавшая сквозь ажурную арматуру, выглядела зеленой, спокойной, медленно текущей и, как мне показалось, очень узкой, вовсе не глубокой, совсем не опасной, а просто живописной. Трудно было представить, что она течет через дикие леса, что к ней на водопой приходят дикие животные, что вскоре ее перегородят дамбой и она превратится в озеро.
Отъехав от городка не больше чем на полмили к северу, мы остановились. Льюис решил, что было бы неплохо, если бы Дрю и Бобби вернулись в город купить съестных припасов – их нам не хватало. А мы тем временем отправились бы договариваться насчет машин. С того места, где мы остановились, хорошо была видна автомастерская, на которой большими буквами было написано: «Гринер Бразерс Гэридж». Льюис сказал Дрю, что мы будем ожидать его и Бобби у мастерской.
Подъехав к ней, мы остановились совсем рядом и вышли из машины. Впритык к мастерской стоял каркасный дом; мы подошли к двери и постучали. Никто не ответил. В мастерской кто-то стучал молотком. Она была сооружена из листов оцинкованной жести, и звук казался особенно гулким. Мы обошли мастерскую вокруг и обнаружили, что на больших деревьях висит солидный замок на цепи. Мы пошли дальше, и с противоположной стороны мастерской увидели полуотворенную дверь с покосившейся створкой. Льюис зашел первым, я за ним.
Внутри было темно и очень жарко, пахло железом. В таком душном, жарком помещении сразу прошибает пот, будто он только и ждал нужного сигнала, чтобы залить все тело. Кругом стояли или лежали на боку наковальни; сверху свисали цепи, покрытые толстым слоем застывшей смазки. Куда ни повернись – какие-то крюки, острые предметы – инструменты, большие гвозди, разодранные, ржавые жестяные банки и канистры. На полу и на скамейках стояли аккумуляторы и батареи, еще блестящие и уже позеленевшие. Стук молотков по металлу несся отовсюду, в основном, отражаясь от крыши. Этот грохот не только оглушал – казалось, он ослеплял. Было как-то странно стоять в полутьме, в этом металлическом грохоте, причиняющем боль. Нас пока явно не заметили.
Мы двинулись дальше в поисках того, кто производил весь этот невероятный шум. Было такое впечатление, что одновременно грохотало во дворе, на крыше, прямо за стенами и все это громыханье было направлено прямо в нас. Когда мы подошли достаточно близко к источнику шума, вздрагивая при каждом ударе, грохот вдруг прекратился. Казалось, сам воздух уплотнился вокруг нас. Хотя в той части мастерской, где мы оказались, было темнее, чем там, где были наковальни и аккумуляторы, глаза уже освоились с темнотой, и мы стали различать и другие предметы. На столе лежала большая ступица – наверное, от колеса грузовика, – и над ней склонилась фигура человека. Он нас еще не заметил, и когда я уже было собрался что-нибудь сказать, человек распрямился и повернулся в нашу сторону.
Ничего не говоря, сжав одну руку другой, человек прошел между нами и направился к косой полосе света, обозначавшей вход. Я инстинктивно отстранился, давая ему пройти. На какое-то мгновение мне показалось, что Льюис сделал движение, будто хотел стать на его пути. Я весь внутри сжался, не понимая, но пугаясь того, что происходит, или того, что вот-вот может произойти. Движение Льюиса, который намеревался преградить ему путь, помешать ему пройти, было таким же инстинктивным, как мой шаг в сторону, чтобы пропустить человека. Но с уверенностью я сказать не могу – действительно ли Льюис попытался это сделать. Возможно, мне с того места, где я стоял, это просто померещилось в темноте. Мы вышли вслед за автомехаником.
Когда мы вынырнули в яркий солнечный свет, заливавший пыльный двор, кое-где поросший хилой травой, он стоял, широко расставив ноги, и глядел на свою руку. На тонкой перепонке между большим и указательным пальцами краснел свежий порез. Механик был большим, тяжелым человеком – килограммов на десять тяжелее, чем Льюис. На нем были комбинезон, майка, кепка, какую обычно носят машинисты-железнодорожники, и армейские сапоги с обрезанными голенищами. Он держал свою руку низко у пояса, и казалось, будто для этого ему приходится напрягать все мускулы второй руки и всего тела.
В такой ситуации непринужденно начать беседу очень трудно. Больше всего в тот момент мне хотелось просто исчезнуть, а не объяснять, что мы делаем у этой мастерской. Но Льюис подошел к человеку с порезанной рукой, и спросил – с удивительной для него вежливостью, – не мог бы ли он нам помочь.
– Нет, – ответил великан, пристально посмотрев при этом почему-то на меня, а не на Льюиса. – Не так страшно, как я думал.
Он вертел свою порезанную руку и так и сяк, все так же держа ее низко, у пояса. Потом вытащил из кармана серый платок и обернул им руку, затянув узел зубами.
Льюис подождал, пока не будет завязан второй узел, и сказал:
– Я вот хотел спросить: не могли бы вы или кто-нибудь еще, может быть, ваш брат, перегнать наши машины в Эйнтри? Мы готовы заплатить за это двадцать долларов. А если вы захотите взять с собой кого-нибудь третьего, который бы поехал с вами в какой-нибудь третьей машине, чтобы привезти вас назад, мы заплатим всем тридцать долларов, по десять долларов на каждого.
– А зачем, собственно", гнать машины в Эйнтри?
– Мы хотим проплыть по реке на байдарках до Эйнтри, и нам бы хотелось, чтобы машины ждали нас там. Мы предполагаем добраться до Эйнтри послезавтра.
– На байдарках? – спросил мужчина, переводя взгляд с Льюиса на меня и обратно на Льюиса.
– Да, на байдарках, – подтвердил Льюис, слегка прищурив глаза. – На байдарках вниз по реке.
– А вы там бывали раньше?
– Нет, а вы?
Гринер повернул свое тяжелое мясистое лицо к Льюису. Их взгляды столкнулись; кузнечики в траве вокруг мастерской трещали так громко и звонко, будто железом стучат о железо. Я видел, что Гринера оскорбили последние слова Льюиса, который сам мне когда-то говорил, что ни в коем случае нельзя жителей этих горных мест заставлять признать, что они чего-то не знают.
– Нет, не был, – ответил Гринер медленно. – В тех местах не бывал. А чего там делать? Нечего там делать. Рыбалка там плохая.
– А как охота?
– На охоту не хожу. Но на вашем месте я б туда не совался. И зачем вообще туда лезть?
– Да просто так. Просто потому, что есть такое место, – сказал Льюис, обращаясь к Гринеру, но явно предназначая свое замечание специально для меня.
– Ну, есть такое место, – проворчал Гринер. – А вот когда вы заберетесь туда и увидите, что выбраться не можете, вот тогда пожалеете, что вообще туда сунулись.
У меня в груди образовалась какая-то пустота, и в этой пустоте гулко бухало сердце. Мне хотелось поскорее убраться отсюда, вернуться домой и больше не рыпаться. То, что происходило, мне было очень неприятно.
– Послушай, Льюис, – сказал я. – Пошло оно все к черту. Поехали домой. Будем играть в гольф.
Льюис не обратил на мои слова никакого внимания.
– Ну что, сможете это сделать? – спросил он Гринера.
– Сколько, вы сказали, заплатите?
– Двадцать долларов двоим, тридцать – троим.
– Пятьдесят, – сказал Гринер.
– Ну да, держи карман шире, – сказал Льюис.
Господи Боже, ну почему он так себя ведет? Я был напуган и раздражен тем, что Льюис и меня делает невольным участником происходящего. Никто не заставлял тебя ехать, сказал я себе. Но это – в последний раз. Никогда больше! Никогда.
– Как насчет сорока? – спросил Гринер.
Льюис притопнул ногой по земле и повернулся ко мне:
– У тебя есть десятка?
Я вытащил деньги и вручил ему десятидолларовую бумажку.
– Сейчас получаете двадцать. – Льюис протянул Гринеру две десятидолларовые бумажки, свою и мою. – Остальное мы вам пришлем по почте. Не беспокойтесь, раз мы платим сейчас половину, то и вторую половину заплатим. Ну что, берете?
– Ладно, я вам верю, – сказал Гринер, но таким тоном, будто говорил гадость. Он взял протянутые деньги, рассмотрел их и засунул в карман. Потом пошел через двор к дому, а мы, обходя мастерскую, пошли к машине.
- Предыдущая
- 15/64
- Следующая
