Боевой 1918 год (СИ) - "Егорлык" - Страница 33

Я цыкнул зубом:

– Жаль. Но хоть одного, это уже хорошо. Сегодня опыта и наберется. Тогда сделаем так – один "максим" ставь на тачанку. Остальные станкачи грузи в телегу и отправляй с отрядом. И что по ручным пулеметам?

– Тоже, только один может быть задействован. Я то и держал этих людей как резерв, на случай ранения кого из основного состава. Вторых номеров хватает, но никак не первых. Нам же перед самым отъездом из Ростова еще два пулемета подкинули, вот на них почти все люди и ушли.

– Понятно. Ладно. Тогда забираешь "льюис", а второй давай мне. Вспомню молодость.

Михайловский, открыл было рот, видно желая поинтересоваться моим бурным прошлым, в котором я юзал пулемет, но быстро опомнившись, захлопнул его и убежал выполнять приказание. Вот так вот. Я знаю, что в отряде ходила масса слухов, о том, кем же я был раньше. Порой, самых фантастических. Но, вопросы на эту тему я пресекал, а самым настойчивым, пояснял про потерю памяти. Из этого, был сделан странный вывод, что если своего прошлого я сам не помню, то там могло быть все что угодно. И народ, совершенно не стеснял себя в фантазиях, видвигая порой такие гипотезы, что похождения Ивана-дурака, со своим Коньком-Горбунком, это просто реальная быль.

В принципе, мы все успели. Обиходили и оружие, и скотину, к тому моменту, когда появилась наша разведка с докладом. Дроздовцы, действительно выслали погоню. Вот как раз, где-то сотню всадников, которая сейчас рысит по дороге и минут через пятнадцать будет здесь. Интересно, они будут заезжать в рощу или проскочат дальше? Деревья с кустами пока голые стоят и на первый взгляд тут никого нет. Да и на второй взгляд, замаскированные тачанки не сразу бросаются в глаза.

Противник поступил по третьему. Когда они подъехали ближе от основного отряда отделился десяток, двинувший в нашу сторону. Я же ждал, когда нас обнаружат, рассчитывая, что основные силы, протянуться дальше по дороге, предоставляя более удобный ракурс нашим пулеметам. И когда увидал, как у одного из десятка, расширяются глаза и отрывается рот для крика, сам себе скомандовал:

– Огонь!

В этот раз, получилось менее эпично, зато более зрелищно. Вражью разведку смели ручниками, а станкачи, лупя во фланг, в это время, наводили разорение в основном отряде. Лошади подпрыгивали и кричали так, что даже здесь было слышно. Всадники кувыркались и падали. Атаковать нас явно никто не думал. Но конные, это не пешие, поэтому человек пятнадцать, быстро развернув лошадей, сумели скрыться в степи.

Пулеметы добили ленты и я, дунул в свисток, давая приказ к началу движения. Тачанки, сбрасывая маскировку, форсировали мелкую речушку, двигаясь в противоположную сторону от сбежавших противников. Люди Журбина следовали за ними. А потом, проскакав по степи километров пять, убедившись, что за нами никто не следит, по большой дуге, опять стали возвращаться к дороге. Пора было приступать к третьей части марлезонского балета.

В этот раз, разведка двигалась в пределах прямой видимости и когда я увидел, что всадники остановились и спрыгнули с лошадей, пришпорил своего конька, подъезжая ближе. В округе никаких холмов не было и нас пока не заметили только потому, что сильно склонившееся к горизонту солнце, светило нам в спину. А до длинной пешей колонны, голова и хвост которой уходили в даль, было километра полтора. Повернувшись к подъехавшему Михайловскому и передавая ему бинокль спросил:

– Достанешь отсюда?

Он посмотрел, что-то прикинул и ответил:

– Далековато. Саженей на двести пятьдесят поближе надо подъехать.[9]

– Ближе, как-то стремно. В смысле – страшно. Их там до хрена. Дадут пару залпов и от нас ничего не останется.

Виктор возразил:

– Слишком далеко, для прицельного выстрела. Им солнце в глаза. Да и для залповой стрельбы надо изготовиться. Понять, где противник. Выставить прицел. А мы сейчас рывком выдвинемся. До них не сразу дойдет что происходит – потом глянув на меня скорректировался – Ладно. Пусть не двести пятьдесят. Для действительной стрельбы, надо хотя бы шагов на шестьсот вперед проскочить. И сразу, с разворота шарахнуть! Давай, командир! Решайся. Чую – будет нам удача!

Удивленно посмотрев на обычно спокойного, но сейчас только что не подпрыгивающего взводного, я криво, ухмыльнувшись (подумав при этом, как ловко он оперирует саженями, шагами и прочими аршинами), махнул рукой:

– Говоришь, с налета с поворота? Да по цепи врага густой? А, давай! Тачанка, мля, ростовчанка! Действуй!

Михайловский, рванул обратно к своим людям, принявшись что-то объяснять и выставлять прицелы. А меньше чем через пять минут, мимо нас пронеслись набравшие ход машины убийства. Остальной народ, ближе соваться не стал. Ибо, бессмысленно.

А тачанки, неслись словно птицы, заходя по большой дуге, в развороте. Блин! Это явно не четыреста метров! Это даже не пятьсот! Наглый поручик, явно хочет сблизиться с противником, на расстояние, даже менее километра. Вдруг, одна из лошадей, на крайней быстроходной телеге, споткнулась и упала, резко тормозя бег остальных. Тачанка, при этом, чуть не перевернулась. А у меня аж сердце зашлось. Неужели попали? Но стрельбы не было слышно. А экипаж, резво выскочив из своего транспорта, быстро отцепил упавшую коняшку и на оставшихся трех, завершил разворот, при этом отстав от остальных, метров на двести.

Но стрелять они начали одновременно. Наблюдая в бинокль, я видел, что в колонне, до последнего не замечали приближавшуюся опасность. Забегали и стали залегать уже после того, как станкачи открыли огонь. При этом, в тот же бинокль было видно, что многие маленькие фигурки не залегли, а именно упали. То есть, свои пули, их нашли.

А через минуту, все уже неслись обратно. В последний раз глянув на колонну противника, я ощерился. Ну вот. Просили задержать на пять дней? Да они теперь будут идти, озираясь да оглядываясь! И без дальней разведки, шагу не ступят! Не знаю, какие-там потери нанесли им сейчас, но раненых, у дроздовцев, точно прибавится. А это тоже вовсе не способствует быстрому маршу.

Мага тронул мою руку:

– Тшур, поэхалы. Тама много стрылают. Попаст могут глупо.

Я кивнул и повернув лошадь поскакал догонять своих.

Уходили мы до глубокой ночи. Не неслись, конечно, как бешенные. Так – неторопливым шагом. По степи, в принципе, носится очень чревато, что показала та лошадь, которая, попав копытом в чью-то норку, сломала себе ногу. И это была наша единственная потеря. Даже без раненых на этот раз обошлось. От этого все пребывали в каком-то радостном возбуждении. Я в том числе. Меня настолько распирало, что вдруг, сам для себя неожиданно, крикнул:

– Чего молчим, народ? А ну, подпевай!

И затянул:

Еще день мы пробыли на хуторе, ведя дальнюю разведку. Хотя что значит – разведку? Кавалерийский взвод Журбина ушел искать противника, а мы, выставив дозоры, занимались своими делами. Похоронили убитых (наш тяжелый, невзирая на усилия фельдшера, тоже умер) провели митинг, о котором вожделел комиссар. Со взводными разбирали прошедший бой. А вернувшиеся к вечеру разведчики, принесли странную весть – основных сил противника, на расстоянии дневного пешего перехода, не обнаружено. Дальше они соваться не стали, предпочтя глубине поиска ширину. Так же было обнаружено, что возле рощи трудится похоронная команда, в количестве пятнадцати человек. Их трогать не стали, предпочтя наблюдать издалека. Те, закончив свое дело, уже после обеда, на четырех телегах уехали на запад. При этом, вели себя копатели пугливо, постоянно наблюдая за округой. Судя по отсутствию раненых и снаряжения, перед похоронщиками уже побывали санитары, но разведка их не застала.