Правила отбора (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 38

Со стороны могло показаться, что мы просто треплемся и обсуждаем итоги успешно выполненной лабораторной работы, причём я как бы диктую приятелю полученные данные, а тот их записывает и переспрашивает, если не понял.

Смешно, но на самом деле всё так и было. Только обсуждали мы не какие-то дурацкие диски и их моменты, а кварковую теорию времени, разработанную всё тем же Синицыным в далёких двухтысячных.

Я сжато пересказывал всё, что узнал из полученного недавно «письма», Шурик, продолжая что-то писать в тетрадке, внимательно слушал и время от времени задавал уточняющие вопросы…

Нет, он всё-таки гений. Будучи школьником, освоить квантовую механику, статфизику и теорию поля дано не каждому. А уж понять принципы общей теории относительности и «родить» на её основе идею, воплотившуюся в будущем в открытие мирового уровня — на это вообще способны считанные единицы. Ньютон, Максвелл, Эйнштейн, Бор, Дирак… и Шура Синицын, ещё и ведать не ведающий, что когда-нибудь встанет в один ряд с великими…

— Слушай! А ты это всё сам придумал? — в голосе Шурика чувствовалось искреннее восхищение, сдобренное некоторой толикой зависти. Мне даже неудобно стало. Ведь плагиат же чистой воды, причём, «украденный» у самого спрашивающего.

— Не всё. Основу один мой приятель придумывал.

— А он кто? Где он сейчас? Можно с ним как-нибудь пообщаться? — не успокаивался будущий доктор наук.

Я мысленно чертыхнулся. Врать не хотелось, а говорить правду — тем более.

— Нет, пообщаться с ним не получится.

— Почему?

Шура сейчас выглядел как ребёнок, у которого отняли конфетку.

Я вздохнул и покачал головой.

— Потому что его нет в нашем мире.

И ведь не соврал ни разу. Того Шурика в этом потоке времени действительно нет.

Синицын секунд пять или шесть с недоумением смотрел на меня, затем вдруг нахмурился и бросил в сердцах:

— Да ну тебя! С тобой по нормальному, а ты… Эх!

Махнув рукой, он снова склонился к тетради.

На этом наш разговор завершился…

Вечером того же дня случилось то, чего ожидали многие. Ждали, ждали и, наконец, дождались. Ведь это же форменное безобразие, почти беспредел — месяц с начала учёбы прошёл, а комсомольского собрания курса до сих пор не было…

«Мероприятие» назначили на 17:05 в 301-й аудитории Лабораторного корпуса (она же «Малая химическая»). С местом и временем организаторы не ошиблись. Подгадали тютелька в тютельку. Последняя пара, перед ней физкультура, аудитория небольшая, завтра День Конституции и, соответственно, выходной. Душно, тесно, студенты-москвичи рвутся домой, иногородние — в столовую (пока там народу немного) и на воздух, засиживаться допоздна никому неохота, и, значит, «правильные» решения поддержат без лишних дискуссий.

На повестке дня — всего два вопроса. Выборы курсового бюро и — «куда девать деньги, заработанные на стройке и на картошке?»

С первым вопросом разобрались молниеносно. Представитель бюро факультета предложил три кандидатуры и секретарём курса — Диму Южного из первой группы. Их и проголосовали по-быстрому. Некоторые, похоже, даже не поняли, за кого поднимали руки — главное, чтобы эта бодяга поскорее закончилась.

А вот второй вопрос вызвал вполне предсказуемый интерес, и времени на его решение потребовалось гораздо больше. Деньги — они и при социализме деньги, и отдавать их какому-то дяде желания мало. Пусть даже этих денег — раз, два и обчёлся, они — свои, кровные, за которые горбатились две недели в поте лица и не покладая рук.

— Но ведь мы же и так потратим их на себя, — с пафосом в голосе убеждал «факультетский» товарищ. — На ремонт клуба…

— Клуб мы и сами отремонтируем! — орали с мест.

— …новую технику для дискотеки… — продолжал «пришлый».

— Старая отлично работает!

— …поездки, мероприятия, соревнования…

— Вот пусть, кто ездит туда, тот и платит!..

Вообще говоря, из сотни присутствующих активно протестовало не больше десятка, остальные поддерживали их молча. Впрочем, и те, и другие отлично знали, чем завершится собрание, но просто так сдаваться на милость комсомольского руководства было бы не по-игроцки. Подозреваю, что если бы даже вопрос стоял по-другому и нам предложили всё поделить и раздать каждому свою долю, доморощенные активисты высказывались бы против такого решения с тем же задором, что и сейчас, только в «обратную сторону». Из принципа. Точнее, из чувства противоречия. Почти как Баба Яга, которая всегда против.

По моему мнению, всё это глупости. Полмесяца так и так не учились, а стипендию получили в полном объёме. Поэтому — какие претензии? Скорее, наоборот — это мы должны доплачивать институтским начальникам за прекрасно проведённое время, а не они нам. Свежий воздух, хорошая компания, здоровый труд, невинные шалости и развлечения семнадцатилетних оболтусов, впервые почувствоваших вкус настоящей свободы.

Какой смысл размахивать шашками из-за двадцати рублей, на которые никто изначально и не рассчитывал? Они ведь, можно сказать, с неба упали.

То ли дело мы, «строители». Всего одиннадцать душ, заработали в три раза больше «крестьян», а сидим тихо и не отсвечиваем. Почему? Да потому что с нами соответствующую работу уже провели.

За пять минут до начала собрания к каждому подошёл Рома Гребенников и по-заговорщицки сообщил:

— Сегодня был в комитете. Пообещали, что летом всех возьмут в дальние строяки.

Как говорится, информация к размышлению. Не надо быть Штирлицом, чтобы понять.

В так называемые «дальние» стройотряды (в нашем случае — в Казахстан и на Дальний Восток), пускали лишь после четвёртого курса, а денег там за два летних месяца зарабатывали от штуки и выше, не в пример подмосковным, где пределом мечтаний считались четыреста-пятьсот рубликов за сезон. А поскольку все стройотрядовские списки утверждались комитетом ВЛКСМ института, то… Ну да. Всё правильно. Синица нам не нужна, нам журавля подавай. Желательно, в жареном виде. Из-за шестидесяти целковых здесь и сейчас отказываться от перспективы несколько лет подряд получать по полторы-две тысячи дураков нет. Тем более что в таком деле обманывать как бы не принято — не поймут-с…

В общем, собрание завершилось как и положено — единодушным голосованием «за» с несколькими воздержавшимися. Нормальный такой демократический централизм позднесоветского образца…

Вечером, когда часть наших разъехалась «по делам», оставшиеся уткнулись в учебники, а самые активные разбрелись по общаге в поисках, к кому бы приткнуться, чтобы пожрать нахаляву, я спустился в фойе, опустил в таксофон двушку и набрал номер Жанны.

Хвала Илутвару, она оказалась дома и совершенно не занята.

Договорились встретиться через полчасика около её дома.

Моя будущая-бывшая опоздала всего на десять минут. В смысле, выпорхнула из подъезда, когда я уже вовсю мерил шагами детскую площадку напротив.

— Ну что, снова за линию? — поинтересовалась она вместо приветствия.

Я покачал головой.

— Не, не стоит. Темно уже. Давай лучше просто по городу прогуляемся.

— Ну-у… давай.

Жанна взяла меня под руку, и мы пошли.

Странно, но я до сих пор ещё не привык к ней молодой. А шестнадцатилетней вообще видел только на фотографиях. Очень хотелось, как в «прошлой» жизни, обхватить Жанну за талию, прижать к себе, прошептать на ушко что-то интимное, и чтобы она смеялась, шутила в ответ и «встревоженно» спрашивала, всё ли я проверил в квартире, вдруг там газ не закрыт или утюг не выключен…

Мой подарок — золотую цепочку с кулоном — она как будто нарочно демонстрировала и мне, и всем окружающим. Совершенно «случайно» расстегнувшаяся пуговица на блузке, зачёсанные назад и собранные в косу волосы, открытая шея, горделиво вскинутый подбородок.

— Красиво! — похвалил я её, выдержав почти театральную паузу и словно бы ненароком покосившись на украшение.

— Тебе нравится?

— Очень.

Я ничуть не кривил душой.