В ожидании прошлого - Дик Филип Киндред - Страница 7
- Предыдущая
- 7/49
- Следующая
– Надо будет вставить им за воздушные насосы. Сколько раз говорил: приведите в порядок вентиляторы, – заскрипел Вергилий, спускаясь по трапу, упиравшемуся в тротуар. Хотя его это, видимо, беспокоило в последнюю очередь; он поспешил по дорожке, пересекавшей лужайку, к дому.
Робанты, замаскированные под дворовых сорванцов, тут же выскочили навстречу. Один воскликнул хорошо отрегулированным мальчишеским голосом:
– Привет, Вирг! Куда ездил?
– Да мама в магазин посылала, – захихикал Вергилий, чье лицо светилось восторгом. – А у тебя как дела, Эрл? Слушай, я достал несколько классных китайских марок, папа привез. Смотри, тут есть одинаковые, можем поменяться.
Он залез в карман, задерживаясь на пороге.
– А знаешь, что у меня есть? – заорал второй робот-ребенок. – Кусок сухого льда! Хочешь, дам подержать?
– Меняю на комикс, – откликнулся Вергилий, доставая дверной ключ и открывая парадное. – Как насчет «Бака Роджерса и Кометы Смерти»? Страшно интересно!
Пока остальная компания сходила по трапу, Филлида обратилась к Эрику:
– Предложи этим детишкам свежий календарь тысяча девятьсот пятьдесят второго года с обнаженной Мерилин Монро. Посмотрим, что за него дадут. Не иначе как угнанный мопед.
За дверью моментально возник охранник в фирменной форме ТИФФа.
– О, мистер Аккерман, не ждал, что вы так скоро.
Сторож провел их в темный, выстеленный ковровой дорожкой коридор.
– Он уже здесь? – спросил Вергилий с заметным напряжением в голосе.
– Да, сэр. Расположился в гостиной. Просил, чтобы его не беспокоили.
Охранник тоже нервничал.
Остановившись, Вергилий сказал:
– С кем он?
– Никого, сэр, только помощник и два человека из «Сикрет Сервис».
– Кто хочет освежиться? – бросил Вергилий за плечо и чуть не вприпрыжку пустился по коридору.
– Я, я! – закричала Филлида, подражая оптимистичному тону предка. – Я хочу суррогат фруктового ежевичного лимонада! Как насчет того, чтобы промочить горло, Эрик? Не хочешь ли джин-бурбон лимонад или вишневой шотландской водки? Или в тысяча девятьсот тридцать пятом году не было таких ароматизаторов?
– Надо найти место полежать и расслабиться. От марсианского воздуха я едва стою на ногах, – обращаясь к Эрику, заявил Харв. Его лицо налилось смертельной бледностью, проступили веснушки. – И почему он не построит над этим безумием хотя бы купол, чтобы качать настоящий воздух?
– Может, это и к лучшему. – заметил Эрик. – Так ему здесь долго не задержаться.
К ним подошел Иона.
– А вот лично мне, Харв, по сердцу всякие анахронистские местечки. Это же настоящий музей, – и, повернувшись к Эрику, добавил: – Говорю не в виде комплимента. Твоя жена проделала потрясающую работу по сбору артефактов той далекой эпохи. А слышите – как это называется? – радио? Да, в гостиной играет настоящее радио.
Все прислушались. Звучала «Бетти и Боб», пьеска из бесконечно далекого прошлого. Такое не оставило равнодушным даже Эрика. Голоса производили впечатление, казались совершенно живыми и реальными; не верилось, что это лишь восстановленная старинная запись. Не бледное эхо записи, гулявшее по ферромагнитной пленке, – все актеры и инструменты были здесь, совсем рядом, как будто разгуливали в соседней комнате. «Как только Кэт удалось этого достичь», – дивился Эрик.
Стив, громадный красавец негр, местный дворецкий, точнее, его копия-робант, появился с дымящейся трубкой, сердечно приветствуя гостей поклоном.
– Доброе утро, доктор. Последнее время что-то похолодало. Мой сынишка Джорджи уже копит на санки.
– Вхожу в долю, у меня есть доллар тысяча девятьсот тридцать четвертого года, – сказал Ральф Аккерман, залезая в бумажник. И заметил в сторону:
– Или папаша Вергилий считает, что чернокожий ребенок не заслужил санок?
– Не беспокойтесь, мистер Аккерман, – заявил старый негр. – Джорджи сам себе заработает. Ему не нужны чаевые, он хочет лишь честно заслуженной платы.
С тем же достоинством робот двинулся дальше по коридору, пока не скрылся из виду.
– Чертовски убедительно, – вырвалось у Харва.
– Да уж, – согласился Иона и поежился. – Надо же, а ведь этот человек умер еще в прошлом веке. Здесь, на Марсе, испытываешь какой-то провал во времени. Прямо оторопь берет – ведь так можно пропасть и не вернуться!
– Успокойся, скоро вернешься, – вмешалась Филлида. – Здесь совершенно нечем дышать.
– Да уж, здесь и воздух суррогатный.
Эрику пришла мысль.
– А почему вы считаете это суррогатом? Представьте: у вас в соседней комнате играет запись симфонического оркестра – и в то же время вы прекрасно знаете, что там нет ни дирижера, ни толпы музыкантов с инструментами. Вам же покажется нереальным существование этого оркестра?
– Нет, но это совсем другое дело.
– А какая разница? – возразил Эрик. – Ведь оркестра там нет, и зал, в котором был записан концерт, уже пуст, и все, что у вас осталось, – это двенадцать сотен футов феррооксидной ленты Такая же иллюзия. Только здесь иллюзия устроена более совершенно.
«Что и требовалось доказать, – подумал он, следуя с остальными к лестнице на второй этаж. – Мы ежедневно живем в иллюзии. Когда первый бард сотворил первый эпос о какой-то войне, иллюзия вступила в жизнь. „Илиада“ такая же подделка под действительность, как и эти ребятишки-роботы, меняющиеся марками на крыльце. Люди всегда цеплялись за прошлое. Без него не было бы ни настоящего, ни самого времени – а только один миг летящего вперед настоящего. Жизнь – это один миг. Лишенный прошлого, этот миг настоящего стал бы почти ничем. Понятие времени потеряло бы смысл».
«Может быть, – размышлял он, поднимаясь по ступеням, – в этом и состоит проблема с Кэт. У нас нет совместного прошлого: я не могу ничего вспомнить, что хоть как-то сближало бы нас. Не могу вспомнить, когда мы счастливо уживались друг с другом. Теперь же совместная жизнь протекает независимо от нашего желания. И вообще непонятно откуда все взялось, Бог знает, из какого прошлого вырастают нынешние отношения».
И никто этого не понимает. Никто не может понять, как устроено это пресловутое время. Растянутая в голове бесконечность, наматывающая виток за витком пленку записи жизни. А ведь усовершенствовав воспоминания, можно было бы улучшить и собственное будущее. А Эрику – найти свое прошлое. Он все время живет в каком-то нетерпеливом его ожидании. Когда что-то состоится в прошлом, изменится и настоящее, обретет смысл, которого сейчас нет в жизни.
«Может, это первый признак приближающейся старости, – мелькнуло у Эрика. – В мои тридцать четыре года!»
Филлида подождала его на лестнице.
– А закрутите со мной роман, доктор, – предложила она.
Эрика бросило в жар от столь откровенного предложения. Он разом почувствовал страх, возбуждение, надежду, наконец, и вместе с тем – полную безнадежность своего положения. И ответил, пытаясь спрятаться за комплиментом:
– У вас, наверное, самые идеальные зубы, когда-либо принадлежавшие человеческому существу.
– Я жду ответа.
– Я... – Эрик тянул время, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать. Можно ли подобрать подходящие слова? Но именно словами все только и выражается. То, чего нельзя выразить словами, невыразимо вообще и, стало быть, просто не существует. Доктор сгорал под взором беспощадных женских глаз.
– Вам ведь самому хочется, – продолжала Филлида.
Как уклониться от этого проницательного женского взгляда, пронзающего его озлобленную, скрывающуюся в потемках душонку?. Да, Эрик был для нее как на ладони, она, можно сказать, вращала доктора на языке, точно конфету во рту. Пригвождала к месту каждым словом. Черт бы ее побрал! Филлида все рассчитала верно: Эрик ненавидел ее и страстно хотел лечь с ней в постель. Она свободно читала на его лице своими проклятыми глазами, которыми не должна обладать ни одна смертная женщина.
– Иначе влипните в еще более крупные неприятности, – пообещала Филлида.
– Один шанс из миллиарда возможностей, что мне удастся сбежать от самого себя, – хрипло выдавил Эрик. Он неловко рассмеялся, пытаясь скрыть смущение. – Скажите, разве вы сами не чувствуете, как это глупо? Сколько мы еще будем торчать на дурацких ступеньках из тысяча девятьсот тридцать пятого года? Да и какая вам до меня, простите, забота?
- Предыдущая
- 7/49
- Следующая
