Свободное радио Альбемута - Дик Филип Киндред - Страница 37

• Предыдущая
• 37/49
• Следующая

ВАЛИС отвернулся и скрылся из виду, следуя своим путем. Но теперь, вопреки обыкновению, я не испытал чувства потери.

Дитя Земли и звездное небо. Старинный обряд. Посвящение в древнюю тайну. Надо мной свершился орфический ритуал — из темных подземных пещер я воспаряю в залитый светом дворец и вижу золотую табличку, напоминающую мне о моей природе и моем прошлом: полете через космос от далекой звезды Альбемут, прибытии в этот мир, чтобы раствориться в нем, укрыться от кротоподобного врага. Однако враг настигает. Он отравляет посаженный нами сад — своим присутствием, своими экскрементами. Мы зарываемся в ил, мы становимся полуслепыми, мы забываем все. Но вот приходит напоминание, его источник — голос с неба, помещенный на орбиту давным-давно — на случай бедствия, резкого изменения в течении событий, излома. Такой излом произошел; тут же автоматически включился голос и рассказал нам то, чего мы уже не помнили.

Если русские действительно сфотографировали спутник внеземного происхождения, вторгшийся в околоземное пространство, то знают, что он стар и поверхность его изрыта неровностями. Я был там тысячи лет назад. Возможно, помнили и остальные… пока кротоподобный недруг не замкнул их разум и они не забыли. Их заставили забыть: изувеченная природа, отравленный воздух лишили их чувств и мыслей, вернули их в прежнее состояние.

Повторяющиеся циклы, думал я: просыпаешься на время, затем вновь впадаешь в сон. Я спал, подобно другим, затем пробудился — вернее, меня намеренно вывели из состояния сна. Ко мне воззвал голос друга, я услышал и узнал этот голос. Он всегда пытался пробудить нас, спящих. И может быть, когда-нибудь мы все проснемся. И снова соединимся с расой, давшей нам жизнь, расой, обитающей за далекими звездами — как будто мы никогда не расставались.

Альбемут. Наш первый дом. Все мы — странники, бродяги, изгнанники, знаем мы это или нет. Большинство из нас хотело бы забыть. Слишком больно помнить о истинном своем месте здесь, о том, кто мы на самом деле. Мы предпочли превратить этот мир в свой дом и никогда не вспоминать о прошлом. Так легче.

Простота жизни в неведении. Легкий путь. Но сколь трагична развязка: лишенные памяти, мы становимся жертвой врага. Ведь мы и его забыли, и он застал нас врасплох. Такую цену мы заплатили. И продолжаем платить.

Я пришел в себя в послеоперационной палате. Медсестра держала меня за руку и измеряла пульс. Грудь болела, я с трудом дышал через кислородную маску. Страшно хотелось есть.

— О! — радостно воскликнула сестра. — Наш автомобильчик попал в небольшую аварию.

— Что со мной? — выдавил я из себя.

— Доктор Уинтауб расскажет вам, как прошла операция. Но сначала вас переведут в обычную палату.

— Вы сообщили моей…

— Ваша жена едет сюда.

— В каком я городе?

— Это Дауни.

— Так далеко от дома, — сказал я.

Через полчаса меня перевели наверх, в палату на двоих. Пришел доктор Уинтауб.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, беря меня за руку и щупая пульс.

— Голова раскалывается, — сказал я.

Не помню, чтобы у меня когда-либо прежде так сильно болела голова. Разве в ту ночь, когда ВАЛИС сообщил мне о врожденном дефекте у Джонни. И похоже, вновь стало хуже со зрением, как и в тот раз.

— Вам здорово досталось. — Доктор откинул одеяло и осмотрел повязки. — Сломанное ребро пробило легкое, поэтому нам пришлось вскрыть грудную клетку. Придется вам полежать. К тому же ударом рулевого колеса вам размозжило голову… — Внезапно он умолк.

— Что там? — спросил я, испугавшись, что доктор что-то еще обнаружил.

— Сейчас вернусь, мистер Брейди.

Доктор Уинтауб вышел из палаты, оставив меня в недоумении. Вскоре он вернулся с двумя санитарами.

— Снимите-ка повязку, — приказал доктор. — И уберите шины. Я хочу осмотреть рану.

Точными мягкими движениями санитары принялись разматывать бинты. Доктор внимательно наблюдал за ними. Я не чувствовал ни боли, ни какого-либо неудобства, только по-прежнему раскалывалась голова — как при мигрени. В правом глазу вспыхивал яркий розовый свет — загоралась и гасла какая-то решетка. Размытые цветные пятна медленно плыли слева направо.

— Готово. — Санитары отошли, уступая место доктору.

Я почувствовал, как его ловкие пальцы коснулись моей груди.

— Я оперировал два часа назад… — пробормотал он. Потом взглянул на часы. — Два часа и десять минут.

— Вы не посмотрите мои глаза? — попросил я. — У меня болят глаза.

Доктор посветил фонариком в мои глаза.

— Следите за светом… Зрачок отслеживает свет нормально. — Он переключил свое внимание на грудную клетку и обратился к санитарам: — Отвезите его в рентгеновский кабинет и сделайте снимки грудной клетки во всех проекциях.

— А его можно двигать, доктор? — усомнился один из санитаров.

— Будьте предельно осторожны, — сказал Уинтауб.

Меня перевезли в рентгеновский кабинет, сделали несколько снимков и вернули в палату. В ожидании снимков мне удалось приподняться и увидеть собственную грудь.

Ее пересекала четкая розовая линия. Разрез совершенно затянулся.

Не мудрено, что доктор Уинтауб захотел незамедлительно сделать снимки — чтобы узнать, как обстоит дело с внутренними повреждениями, не зажили ли они столь же стремительно.

Вскоре в палату в сопровождении медсестер вошли два незнакомых врача и принялись меня тщательно осматривать, используя какие-то приборы. Я лежал молча, глядя в потолок. Головная боль начала стихать, зрение становилось четче — остались лишь розовые световые круги. Судя по тому участку грудной клетки, который я смог разглядеть в рентгеновском кабинете, а также зная, что означают розовые круги перед глазами, я понял, что мною занялся ВАЛИС — так же как в свое время он занимался моим Джонни. Он все устроил наиболее экономичным способом: обычная хирургическая операция, а затем — под воздействием излучения со спутника — невероятно быстрое излечение. Похоже, в больнице мне уже делать нечего.

Однако врачей убедить непросто. Они никогда не сталкивались с чем-либо подобным.

— Скоро я смогу выйти отсюда? — спросил я Уинтауба, когда вечером он вновь появился в моей палате. Я сидел в постели и уплетал ужин. Чувствовал я себя превосходно, и от доктора это не укрылось.

— В этой клинике мы обучаем студентов, — заметил он.

— И вы хотите показать меня им, — понял я.

— Именно.

— Легкое зажило само собой?

— Совершенно зажило, насколько мы в состоянии судить. Но нам необходимо понаблюдать за вами — излечение может оказаться поверхностным.

— Моей жене звонили? — спросил я.

— Она на пути сюда. Я сообщил ей, что операция прошла успешно. Скажите, мистер Брейди, вам когда-либо ранее делали операцию?

— Да, — подтвердил я.

— Не заметили ли врачи, что ваши ткани очень быстро восстанавливаются после операционного вмешательства?

Я молчал.

— Вы можете как-нибудь это объяснить? — настаивал доктор.

— Выделение гормонов, — предположил я.

— Исключено.

— Мне бы хотелось уехать домой. Завтра, вместе с женой.

— Об этом не может быть и речи, мистер Брейди. После подобной операции…

— Я подпишу отказ от медицинской помощи, — заявил я. — Дайте мне бланк.

— Ничего не выйдет, мистер Брейди. Тут я вам не помощник. Мы намерены продолжать наблюдение до тех пор, пока не выясним, что произошло в вашем организме после операции. Когда вы поступили к нам, одно ваше легкое было практически…

— Велите принести мне мои вещи! — перебил его я.

— Нет.

Доктор Уинтауб вышел из палаты, и дверь за ним затворилась.

Я встал с постели и обшарил шкаф. Никакой одежды, кроме больничного халата. Придется уходить в халате, ничего не поделаешь. Ни доктор Уинтауб, ни больничное начальство не могли удержать меня — я был совершенно здоров.

Я ощущал это всем организмом и сознавал рассудком, как в свое время осознал, что у Джонни врожденный дефект. Передо мной стояла единственная проблема — попасть домой.

• Предыдущая
• 37/49
• Следующая