Солнечная лотерея - Дик Филип Киндред - Страница 14

• Предыдущая
• 14/27
• Следующая

Покончив с ужином, Веррик обратился к Бентли:

— Вы хотите узнать нашу стратегию? Она такова. Как вы знаете, стоит телепату нащупать мозг убийцы, он уже не отпускает его. С этого момента убийца бессилен. О каждом его действии становится известно, едва он подумает о нем… И убийца не может реализовать какую-либо стратегию. Он под колпаком.

— Этим самым телепаты принудили нас прибегнуть к Минимаксу, — вступил в разговор Мур. — Телепаты, пресекая любую стратегию, вынуждают нас действовать, подчиняясь случаю. Надо, чтобы вы не знали, что станете делать в следующий момент, то есть вы всегда должны действовать вслепую. Проблема в том, чтобы выработать недетерминированную стратегию, которая приведет вас к цели.

— Раньше, — продолжил Веррик, — убийцы искали способ, позволяющий принимать непредсказуемые решения. Это была своеобразная стратегическая игра в убийство. На шахматной доске можно составить большое число комбинаций, предоставляющих массу решений или комбинаций решений. Убийца бросал жребий, читал результат и поступал соответственно разработанному коду. Телепаты не могли знать, какой номер выйдет.

Но и это не всегда срабатывало: убийца следовал тактике Минимакса, но телепаты ведь тоже играли! Их восемьдесят, а убийца — один. Статистически он должен был проиграть, за исключением очень редких случаев. Де Фаллье, например, удалось проникнуть в Директорию. Открывая наугад «Закат и падение Римской империи» Гиббона, он натыкался на правильные решения.

— Выходом, безусловно, является Пеллиг, — сказал Мур. — У нас в арсенале двадцать четыре блестящих ума, между которыми не будет существовать никаких контактов. Все эти мужчины и женщины будут изолированы друг от друга здесь на Фарбене, но при этом соединены с механизмом реализации. Через неравные интервалы времени мы будем подключать к Пеллигу случайным образом выбранный ум кого-либо из операторов, каждый из которых имеет определенную стратегию. Но никто не будет знать, на чей ум мы переключили Пеллига и когда. Поэтому никому не удастся узнать, какая стратегия, какой образ действия будут избраны в момент начала игры. У телепатов не будет возможности узнать, что станет делать Пеллиг в следующую минуту.

Бентли был восхищен безжалостной логикой Мура.

— Неплохо, — сказал он.

— Вот видите, — с гордостью произнес Мур, — телепаты смогут определить траекторию действия Пеллига, но им не удастся рассчитать его скорость. Никто не будет знать, в какой точке этой траектории Пеллиг окажется в заданный момент времени.

Квартира Элеоноры Стивенс находилась в квартале для классифицированных с Холма Фарбен и состояла из нескольких уютно обставленных комнат.

— Я недавно переехала сюда, — сказала Элеонора Теду.

— А где Мур?

— Вероятно, у себя.

— Я полагал, что вы живете вместе.

— В настоящее время — нет.

Элеонора повернула регулятор прозрачности на одной из стен, и тотчас звезды на ночном небе, огни движущихся автомобилей, очертания Холма бесследно исчезли.

— В настоящее время я одна, — тихо сказала Элеонора. — Грустная ситуация, правда? После Мура у меня был один парень — исследователь из лаборатории, друг Мура; потом, недолго — другой, экономист. Не забывай, я была телепаткой. В большинстве своем мужчины сторонятся нас, и я, в силу этого, никогда не принадлежала никому из Корпуса.

— Теперь это в прошлом.

— О, да. Наверное я испортила себе жизнь. Телепатия никогда не интересовала меня, но у меня не было иного выбора. Кроме того, у меня не было квалификации, с детства меня прочили только в телепаты. Кстати, если Веррик выгонит меня, это конец. Я не смогу вернуться в Корпус, и не смогу преуспеть в Игре.

Она умоляюще посмотрела на Бентли.

— Тед, это ничего, что я независима?

— Не думай об этом.

— Я совершенно одна. Никого рядом. Это жестоко, Тед. Я не могла не последовать за Верриком. Он единственный, с кем рядом я себя чувствую в безопасности. Но он же оградил меня от всех, даже от семьи, — она устало всплеснула руками. — Я не могу быть одна, я боюсь.

— Не надо бояться.

— Я не могу, — всхлипнула Элеонора. — Как тебе удается так жить, Тед? Ведь надо от кого-то зависеть, быть чьим-то протеже. Наш мир холоден, враждебен, он лишен тепла. Знаешь, что произойдет, если ты сорвешься?

— Знаю, — ответил Тед. — Они расправятся со мной.

— Я должна была остаться в Корпусе. Но я ненавидела эту работу. Все время следить, слушать, что происходит в умах других… Казалось, что сама я уже не жила, не являлась самостоятельным индивидом, была только частью общего организма. Я не могла ни любить, ни ненавидеть. Была только работа, и я должна была ее делать вместе с другими типами вроде Вейкмана.

— Ты хочешь быть независимой и одновременно боишься этого.

— Я хочу быть сама собой! Но не одинокой. Я ненавижу просыпаться в одиночестве. Ненавижу возвращаться в пустую квартиру, вести хозяйство только для себя…

— Ты молода, привыкнешь к этому.

— Нет! Я не хочу привыкать. — Элеонора, отбросив назад свою огненную шевелюру, в упор посмотрела на Теда: — Начиная с шестнадцати лет у меня было много мужчин. Даже не помню сколько. Какое-то время с каждым из них я была рядом, а потом мы начинали раздражать друг друга. Всегда что-то происходило… Это никогда не продолжалось долго…

Бентли, погруженный в собственные мысли, с трудом воспринимал слова Элеоноры.

— Когда-нибудь я найду среди всех других одного, — горячо зашептала Элеонора. — Ведь правда? Мне только девятнадцать лет, но я неплохо устроилась в жизни. Веррик мне покровительствует…

Наконец до Бентли дошел потайной смысл ее слов.

— Ты предлагаешь жить вместе?

Элеонора вспыхнула:

— А ты хотел бы?

Тед молчал. В глазах Элеоноры вспыхнула обида.

— Что с тобой? — спросила она.

— Прости. С тобой это никак не связано. Я думаю о Холме. Он красив ночью. Глядя на него, никогда не догадаешься, чем он является на самом деле.

— При чем здесь Холм? — Элеонора опустила голову. — Наверное, я для тебя ничего не значу. О, небо! Ты был так воодушевлен, когда появился в бюро. Можно было принять тебя за христианина, входящего в рай. И я подумала, увидев тебя: а ведь с этим парнем хорошо бы еще встретиться.

— Я хотел уйти из системы Холмов и найти нечто лучшее. Думал, что это лучшее — в Директории.

— Директория! — рассмеялась Элеонора. — Абстракция. Из кого, по-твоему, состоит Директория? Это же, в первую очередь, живые люди, а не учреждения и конторы. Можно быть верным слову, имени, но не этой живой сущности из плоти и крови.

— Дело не только в людях и учреждениях, — возразил Бентли. — Они ведь что-то представляют…

— Что?

— Нечто, что значительнее всех нас, важнее, чем отдельный индивид или группа индивидов.

— Это ничто. Если у тебя есть друг, то это человек, индивид, не так ли? Это не класс и не профессиональная группа. Ты же не дружишь с классом, например, четыре-семь, нет, ты дружишь с конкретным человеком. Если ты спишь с женщиной, то это определенная женщина, не так ли? А все остальные в это время исчезают. Единственное, что ценно в жизни — это люди, твоя семья, твои друзья, твоя любовница, твой покровитель. Ты можешь касаться их, приближаться к ним, впитывать в себя их жизнь. Господи, да ведь надо же уметь привязываться к кому-нибудь! И уж, конечно, нужно иметь покровителя. Кому еще можно довериться?

— Самому себе.

— Тебе покровительствует Риз. Это сильный покровитель. Многие посчитали бы за счастье…

— Он вельможа, — оборвал Элеонору Бентли. — Я ненавижу пэров.

— Ты психопат.

— Я знаю, — согласился Бентли. — Я больной человек. И чем больше я разбираюсь в этой жизни, тем сильнее болезнь. Я болен хотя бы потому, что считаю больными всех, а здоровым признаю только себя. Незавидное у меня положение, правда?

— Да, — прошептала Элеонора.

— Как бы я хотел уничтожить все это одним ударом… Впрочем, в этом нет необходимости: все разрушится само собой. Подумай сама: один человек идет убивать другого, а весь мир смотрит на это и аплодирует. Во что мы верим? В первоклассных преступников, работающих на более могущественных преступников. И мы присягаем их бюстам из пластика.

• Предыдущая
• 14/27
• Следующая