Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Пинкер Стивен - Страница 13

Если у вас есть под рукой десятидолларовая купюра, посмотрите на изображенного на ней человека и задумайтесь о его жизни и смерти. Александр Гамильтон – одна из самых светлых фигур в американской истории. Соавтор «Федералиста»[59], он помог сформулировать философские основы демократии. Первый министр финансов США, Гамильтон разработал институты, поддерживающие современные рыночные экономики. Он участвовал в Войне за независимость – предводительствовал тремя батальонами, был активным участником Филадельфийского конвента, командовал национальной армией, основал Банк Нью-Йорка, был членом законодательного собрания штата Нью-Йорк и основал газету New York Post[60].

Однако в 1804 г. этот выдающийся человек совершил потрясающе глупый по нынешним меркам поступок. Гамильтон на протяжении длительного времени злобно переругивался со своим соперником, вице-президентом Аароном Бёрром, и, когда отказался принести извинения за резкие слова, которые ему приписывали, последний вызвал его на дуэль. Не только здравый смысл мог бы отсрочить его свидание со смертью[61]. Дуэли уже почти вышли из моды, и штат Нью-Йорк, в котором жил Гамильтон, запретил их. Сын Гамильтона погиб на дуэли, и в письме, объясняющем, почему он принял вызов Бёрра, Гамильтон перечисляет пять возражений против этого обычая. Однако вызов он принял, потому что, по его словам, «то, что светские люди называют честью» не оставило ему другого выбора. На следующее утро Гамильтон стрелялся с Бёрром. Бёрр стал не последним вице-президентом, стрелявшим в человека, но он оказался более меток, чем Дик Чейни, и на следующий день Гамильтон скончался.

Гамильтон также не единственный американский государственный деятель, оказавшийся втянутым в дуэль. Генри Клей однажды стрелялся, а Джеймс Монро передумал бросать вызов Джону Адамсу только потому, что Адамс тогда был президентом. Среди других лиц, изображенных на американских деньгах, есть и Эндрю Джексон, увековеченный на 20-долларовой купюре. В нем застряло такое количество пуль, что, по его собственным словам, при ходьбе он гремел, как погремушка. Даже Авраам Линкольн, Великий освободитель, запечатленный на пятидолларовой купюре, однажды принял вызов на дуэль, хоть и выдвинул такие условия, которые гарантировали, что дуэль не состоится.

Дуэли, конечно, не американское изобретение. Они появились в эпоху Ренессанса как средство уменьшить урон от убийств, вендетт и уличных драк среди аристократов и их приближенных. Когда дворянин чувствовал, что его честь задета, он вызывал другого на дуэль и насилие ограничивалось одной-единственной смертью, безо всяких обид со стороны родственников и друзей убитого. Но, как заметил эссеист Артур Кристал, «дворяне… относились к своей чести настолько серьезно, что практически любая обида могла быть сочтена оскорблением. Два англичанина дрались на дуэли из-за того, что подрались их собаки. Два итальянца повздорили, сравнивая достоинства Тассо и Ариосто. Спор завершился, когда один из них, уже смертельно раненный, признался, что даже не читал поэта, которого с таким жаром защищал. А двоюродный дед Байрона Уильям, пятый барон Байрон, убил человека, с которым поспорил, чье поместье дает больше дичи»[62].

Дуэли продолжались в XVIII и XIX в., хотя Церковь их осуждала, а правительства многих стран запрещали. Самюэль Джонсон защищал этот обычай так: «Так же, как того, кто пытается залезть в ваш дом, позволительно застрелить того, кто лезет в вашу жизнь». На дуэлях дрались такие светила, как Вольтер, Наполеон, герцог Веллингтон, Роберт Пиль, Толстой, Пушкин и математик Эварист Галуа – последние двое погибли. Приближение, кульминация и исход дуэли – источник вдохновения для литераторов: их драматические возможности использовали в своих произведениях сэр Вальтер Скотт, Дюма-отец, Мопассан, Конрад, Толстой, Пушкин, Чехов и Томас Манн.

История дуэли демонстрирует загадочный феномен, с которым мы еще столкнемся: какой-то вид насилия на протяжении веков может быть частью культуры, а потом просто растворяется в воздухе. Когда дворяне соглашались на дуэль, они сражались не за деньги, не за землю и даже не за женщин, а за честь – странный предмет, который существует только потому, что все верят, что другие тоже верят, что он существует. Честь – это мыльный пузырь, надуть который могут некоторые свойства человеческой натуры, такие как тяга к авторитету и укреплению норм, а продырявить – другие, например чувство юмора[63]. В англоговорящем мире дуэли прекратились к середине XIX в., а в остальной Европе – в последующие десятилетия. Историки заметили, что этот обычай похоронили не столько юридические запреты или моральное осуждение, сколько насмешки. Когда «напыщенные джентльмены выходят на поле чести только для того, чтобы над ними посмеялось молодое поколение, – такого не выдержит ни один обычай, даже самый древний и освященный традицией»[64]. Сегодня слова: «Разойдитесь на десять шагов, повернитесь и стреляйте!» – заставят скорее вспомнить о кролике Багзе Банни и Йоземите Сэме, чем о «людях чести».

Наше путешествие по забытой истории насилия приближается к настоящему, и ландшафт выглядит более знакомым. Но даже в той области культурной памяти, что относится к прошлому столетию, есть реликты, которые, кажется, принадлежат другой стране.

Взять, к примеру, упадок воинской культуры[65]. Старые города Европы и Америки усеяны сооружениями, демонстрирующими военную мощь государства. Пешеходы любуются конными статуями военачальников, скульптурами, воплощающими мужскую мощь, изображениями богато одаренных природой греческих воинов, видят триумфальные арки, увенчанные колесницами, железные ограды в форме мечей и копий. Станции метро названы в честь победоносных сражений. В метро Парижа есть станция «Аустерлиц», в Лондонском – «Ватерлоо». Фотоснимки столетней давности изображают мужчин в красочной парадной форме: они маршируют на государственных праздниках или дружески беседуют с аристократами на званых обедах. Визуальная символика старых государств наполнена агрессивными образами: метательными снарядами, холодным оружием, хищными пернатыми и представителями семейства кошачьих. Даже на печати штата Массачусетс, известного своим миролюбием, изображены отрезанная рука, потрясающая мечом, и американский индеец с луком и стрелами, а также девиз штата: «С мечом в руках мы жаждем мира, мира под сенью свободы». Не желая уступать, соседний Нью-Гэмпшир украсил номерные знаки своих автомобилей девизом: «Живи свободным или умри».

Но сегодня на Западе мы больше не называем общественные места в честь военных побед. Наши военные мемориалы изображают не гордых военачальников верхом на лошадях, но рыдающих матерей, измученных солдат или исчерпывающие списки жертв конфликта. Военнослужащие незаметны в общественной жизни, мундиры их невзрачны и престиж среди публики невысок. На Трафальгарской площади Лондона постамент напротив больших львов и колонны Нельсона недавно был увенчан скульптурой, настолько далекой от военной иконографии, насколько это вообще возможно: она изображает обнаженную беременную женщину-художницу, рожденную без рук и без ног. На поле под Ипром, во Франции, на месте битвы, вдохновившей Джона Маккрея на создание поэмы «На полях Фландрии», битвы, в память которой 11 ноября в странах Содружества люди вдевают в петлицы цветы мака, недавно появился мемориал 10 000 солдат, расстрелянных за дезертирство, – тем, кого в свое время презирали как ничтожных трусов. И два свежих девиза штатов США: «Север, устремленный в будущее» у Аляски и «Земля живет праведностью» у Гавайев. (Хотя, когда штат Висконсин обсуждал замену своего слогана «Американская страна молока», одним из предложений было: «Ешь сыр или умри».)