Загадочный пациент (СИ) - Форс Элен - Страница 19

Послушно иду за ним в амбар, в котором оказывается частный самолёт. Не то, чтобы я ожидала там увидеть поезд, но все равно была шокирована. С каждым днем мой загадочный пациент напускал на себя все больше таинственности.

Из больного человека с хрипами легких он превратился в Дона Корлеоне, который может ломать человеку конечности в центре города и ничего ему за это не будет. У него свой самолёт в аэропорту и его не проверяют – никак. Человек с безграничной властью?

Я поднялась по трапу, здороваясь с бортпроводницей, которая при виде меня невольно пучит Глаза. Замечаю своё отражение в серебряном подносе на столе и ужасаюсь. Не лицо, а пюре из помидоров.

- Где у Вас туалет? – выдавливаю сразу же. – И аптечка?

Только закрыв дверцу туалета за собой, понимаю, как болит все тело, туфли растерли ноги до крови. Смотрю на себя в зеркало и прикусываю и без того опухшие губы. На лбу сильная царапина, на которой запеклась кровь; нос, слава богу, не сломан, просто разбит и немного опух; толстовка залита кровью, грязные пятна по всей одежде, маленькие осколки изрезали руки.

Пришлось снять толстовку и вытрусить все стекло, чтобы не изрезаться повторно. После чего я приступила к своему лицу. Ювелирно обработала царапины, приложила холодные салфетки на нос, чтобы уменьшить припухлость.

Без засохшей крови моё лицо приобретает человеческий вид, снова прорисовываются черты лица, становится видно веснушки. Провожу подушечками пальцев по ним. Всегда стеснялась их, в школе надо мной из-за них смеялись.

Набираю холодной воды в ладони, умываю лицо, прилизываю волосы, стараюсь собраться. Год назад мне казалось, что Алиев худшее, что может предложить мне жизнь, как я ошибалась. Быть наложницей убийцы - вот настоящий ад.

Майлз.

Ночная птичка мне нравилась намного больше, чем дневная, она была ласковая и вызывала во мне сплошные приливы нежности. Мне хотелось изменить грусть на радость в бездонных глазах малышки. Безумная наркоманка же лишь пробуждала во мне желание придушить её, она не ведала границ, вела себя как дикий зверёныш – кусалась и царапалась.

Хотел показать ей Берн, гребаную медвежью яму, как она хотела, а вместо этого пришлось гнаться по всему городу за ней и ее дружком. И делай после этого хорошее. Этот идиот даже водить не умеет, Колибри просто чудом не вылетела через лобовое стекло. На что он рассчитывал, что украдёт ее из-под моего носа и я оставлю это так?

Как оказалось он даже машину переставил на парковке, все рассчитал, только не учёл, что Колибри окольцована, так просто браслетик не снять.

- Пьер! – ребята притащили кудрявого врача, который был белее молока. Они держали его под руки, как пьяного. – Как же я рад тебя видеть!

- Что Вам еще от меня нужно? – пудель почти плачет, аж противно, не мужик, а горе луковое. Нужно было раньше думать, когда стриг бабло по чёрному и забывал о клятве Гиппократу.

- Мне нужно все, что ты знаешь об Анне Басиевой. – грозно говорю я.

С девчонкой было что-то не то, днем она была Аня, а ночью Яна. По началу мне казалось, что это розыгрыш, театральная постановка, чтобы заманить меня, но вчера она была искренней, верила в то, что говорила. Если бы это был театр, то зачем втирать мне откровенную чушь, ложь, в которую я никогда не поверю, потому что все знают о ней. Она еще учится в университете? Откровенная чушь. Днем бы она такое мне не заявила.

Да и перемены в ней были слишком кардинальные.

- Опять эта девчонка, так и знал, что от неё одни проблемы! – Пьер продолжает хныкать и я не выдерживаю, даю ему лёгкую пощечину, стимулирую говорить быстрее. – Отец привёз ее год назад, попросил присмотреть, сказал, что она зависимая и хочет, чтобы мы ее вылечили…

- В ее карте ничего не было о лечении от зависимости. Анализы были чисты. – отрезая, гневно сказал я, зная, что этот упырь не говорит правду. Ударяю его в живот, Пьер сгибается пополам. – Я сказал - правду!

- Я и говорю! Мы не давали ей никаких лекарств, когда она к нам приехала, была чистая. Наша задача была, чтобы девчонка успокоилась, перестала депрессовать и по выходу из больницы не захотела сесть на наркоту. – Пьер говорил поспешно, сбиваясь, но очень стараясь рассказать все побыстрее. – У неё не было ломки. Вела она себя вызывающие, но дело было точно не в наркоте, бешеная. С ней занимался психолог, он приезжал со стороны. Какой-то Ян, фамилию мне не удалось запомнить. У русских ужасные фамилии. Он общался с ней каждый день перед сном. Не знаю о чем, но девчонка иногда после их сеансов становилась безумной, то через окно вылезет и мы найдём ее спящей в саду, то проберется в сестринскую и там лекарство украдёт. Сил на неё не хватало! У нас не такого формата больница, но приходилось ее терпеть, за неё хорошо платили. Я лишних вопросов не задавал. Наркоманка? Значит, наркоманка!

- Где сейчас психолог? – спрашиваю ее, чувствуя, что истина где-то рядом.

- Не знаю, он пропал, не приходил к нам больше после того, как Вы разгромили мне больницу.

- Вы в своей больнице разрешали лечить непонятно кому молодую, совершенно здоровую девушку, называя ее наркоманкой, потому что Вам так сказали? – беру за грудки этого старого проныру, который никогда не нравился мне.

- Ее отец хотел этого… - пытается оправдаться пудель, готовый напрудить в штаны.

Ужасно хочу ударить его, превратить в отбивную, но сдерживаюсь.

- Отпустите его. Пусть проваливает, старый козел.

Нужно найти психолога, который говорил с Колибри, он должен объяснить, что происходит с ней.

Злюсь на себя самого. В свете последних событий я совсем размяк, делаю ошибку за ошибкой, не вижу очевидных вещей под своим носом. Мне нужно думать о своём здоровье, о работе, а не о кукухе пациентки больницы.

Сначала не распознал, что Аня и Яна одно лицо, потом не почуял подвоха, что девчонка не наркоманка. В ее папке было множество результатов анализов, которые говорили, что она здорова, хоть в армию забирай. Анализ на токсикологические вещества был отрицательный, она не принимала наркотики, что странно для человека, который лечился от их зависимости. От ее вещей пахло травой – где она ее находила в больнице, что если это была не трава?

В Москве будет проще искать ответы на вопросы.

Нахожу Колибри в самолете, листающей журналы, забравшейся в кресло с ногами. Вид у неё воинственный. Видно по лицу, что она машинально переворачивает глянцевые страницы, даже не читая статьи там.

Ставлю пакет перед ней с новой одеждой и обувью, которую купил в аэропорту.

- Переоденься. – стараюсь говорить жёстче, нет настроения спорить. Силу применять тоже не хочу, итак, живого места нет на девчонке. Она смотрит на пакет, потом на меня; вижу, как в глазах тлеет ненависть. Раньше в них был только испуг, а теперь хочет воткнуть мне нож в сердце.

Получается она не знала о брате раньше. Ей успел сказать Тагиров в машине. Что еще он успел ей сказать?

Все же встаёт, сминает пакет и отправляется в туалет. Фыркает и что-то говорит неразборчиво, вряд ли признание в любви.

Ну и черт с ней, нужно отдохнуть.

Легкие опять рвёт на части.

Анна.

Он не говорит со мной. Ни слова. Даже не прикасается. Кажется, что спит, но дыхание не ровное, он просто думает с закрытыми глазами. Даже сквозь шум двигателя самолета слышу слабый хрип из его груди.

Я почти не двигаюсь, кутаюсь в плед с ногами, кусаю губы до крови, не чувствуя боли. Сегодня раны на лице не самые страшные и глубокие из тех, что я получила. Сердце кровоточит намного обильнее, скоро кровь, которая во мне есть, вытечет наружу, я уже чувствую анемию.

Пятичасовой полет длится, кажется, вечность. У меня затекают ноги от неудобного положения, глаза краснеют от сухости, я почти не моргаю, смотрю в страхе на своего тюремщика.

Я обязательно найду способ, чтобы выбраться.

Когда самолёт останавливается, Майлз встаёт и выглядывает в иллюминатор, тяжело вздыхает с хрипом. На лбу прорезаются задумчивые морщинки.