Змееловов больше нет - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 8

Дорога сначала вилась по городу — запутанному, вроде бы не менее тесному, чем Релка, но гораздо более обаятельному благодаря погоде. Здесь еще хватало зелени и цветов, а над головой в синем небе сияло солнце. Приятное впечатление оставляли и шумные, оживленные улицы, на которых не ощущалось никакой нервозности и настороженности, словно последние десятилетия обошли этот чудесный уголок стороной. Но в Столбах я прежде не бывала и не могла уверенно судить, всегда ли они остаются такими жизнерадостными.

Вынырнув из города, дорога запетляла по берегу. Невысокие пологие горы кое-где обрывались живописными скалами, желтыми и розовыми на срезе, как камень в отделке вокзала. Да и дома в городе были явно сложены из того же материала. На холмах буйно зеленело что-то вечнозеленое — никогда не разбиралась в растениях.

А сбоку синел Океан. Покрытая мелкой рябью поверхность напоминала шкуру какого-то огромного зверя, который ежился от легкого ветерка и медленно ворочался во сне. Вдали, у самого горизонта, через голубую дымку угадывалось что-то темное, ровное. Кажется, сейчас был один из тех редких дней, когда воздух чист и прозрачен до такой степени, что взгляд может различить тело Долгой Змеи.

Океан выглядел умиротворенным. Сонным. Задумчивым. Чем дольше я на него смотрела, тем внимательней смотрел он в ответ, заглядывая в самые глубины мыслей и памяти. И тем безмятежней, разглаженная его отстраненным вниманием, становилась душа.

Пожалуй, стоит еще раз, уже гораздо более искренно и осознанно, поблагодарить Орлена за эту ссылку. Даже если мое состояние заботило его в последнюю очередь, королевская воля отправила меня туда, где мне точно было лучше, чем в столице. Пока. Загадывать на более отдаленное будущее я избегала, но уже смотрела в него не просто спокойно, а даже как будто с осторожным оптимизмом.

Жизнь не закончилась. Больше того, это даже не ее середина. Мне всего сорок три, я здорова и сильна, у меня есть голова на плечах и магия в крови. А это уже куда больше, чем у огромного количества людей, и эти люди тоже живут, даже бывают счастливы. Так почему мне не найти свое место здесь, у побережья?

Пусть не счастье, пусть временно, но покой я уже обрела. Я не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя так легко и невозмутимо. И это дорогого стоило.

Поместье Стрелолист вольготно раскинулось на склоне холма в живописной бирюзовой бухте. В стороне от него пестрел крышами крошечный городок или большая деревня. У многочисленных причалов виднелись весельные лодки и зияли заметные провалы: рыбаки еще не вернулись с промысла. Вверх от побережья тянулось, наброшенное на пологие склоны, лоскутное одеяло нолей и садов — зеленое, золотое, красновато-коричневое на убранных и распаханных участках. Плодовые деревья, овощи, злаки, выше — уходящие за перегиб виноградники, словно причесанные редким гребнем.

На улице было малолюдно, хотя ветер доносил то голоса, то смех, то задорную южную перебранку. Местные дети, наверное, занимались в школе, взрослые — хлопотали по хозяйству. Те немногие встречные, кто нам попадался, откладывали дела и глазели с интересом, порой приставляя ладони козырьками ко лбу, чтобы лучше разглядеть против солнца. Ни опасения, ни враждебности не ощущалось, и это показалось хорошим знаком. Не для меня, конечно, — для детей, которым предстоит тут учиться.

Территория поместья встретила тишиной, но совсем не гнетущей, уютной. Дорога стрелой пронзала старый фруктовый сад и в конце делала лихой вираж, чтобы подойти к парадной лестнице длинного здания, вытянутого вдоль бухты.

Когда мы подъехали ближе, оказалось, что поместье состоит из трех связанных между собой крыльев, за которыми, очевидно, помещались хозяйственные постройки.

Экипаж закономерно никто не встречал, о прибытии-то их не предупредили. Но пока я выгружалась и расплачивалась с извозчиком, из глубины парка вынырнул крепкий, приземистый мужчина с широченными плечами и длинными руками. Не вызывало сомнений, что незнакомец очень силен, это ощущалось в самой его фигуре, в каждом шаге.

— Норика Неро? — приблизившись, спросил мужчина. Когда я кивнула, продолжил, протянув лапу для рукопожатия: — Мрон Таврик, артефактор. Я тут по хозяйственной части. Пойдемте, покажу что и где.

— Спасибо, — с удовольствием приняла я помощь. Тон его поначалу показался враждебным, но вскоре стало понятно, что это видимость, просто странная манера разговора.

Под ручку чемодана у мужчины поместились только три пальца, а веса он и вовсе словно не чувствовал, так что отстаивать самостоятельность тут я не стала. Рвущийся с языка вопрос, как он с такими руками может быть артефактором, конечно, проглотила: слишком уж грубо, а ему вряд ли легко в этом ремесле.

— Кто-то уже прибыл?

— Только Фалин Вилор, человек. Сидит в кабинете, который по плану как учительскую определили, с делами знакомится.

Фамилия показалась смутно знакомой, но я так и не вспомнила, где ее слышала. Король вроде бы не называл… Но эту мысль я вскоре откинула, вспомнив пару курсантов, носивших ее.

— Что вы можете о нем сказать? — Если его величество охарактеризовал местных служащих и особенно этого специалиста по хозяйственной части как надежных проверенных людей, надо думать, доверять можно не только их профессиональным качествам.

— Да вроде нормальный мужик, — пожал могучими плечами Мрон. — Деловой, шустрый, вежливый. Щуплый. Вы-то покрепче будете.

И хотя сказал он это с неизменным выражением лица, у меня на последних словах все равно появилось ощущение улыбки. Артефактор определенно иронизировал, почти неуловимо. Занятная манера.

Внутри особняк выглядел забавно. Прямо напротив входа, между двух полукруглых лестниц, на том месте, где должен висеть парадный портрет хозяина, — большой и подробный план школы и ее территории. По обе стороны от него две белых квадратных доски, пока одинаково пустые, одна из которых озаглавлена «Объявления», вторая — «Расписание».

На втором этаже, куда мы не спеша поднялись, нашлась копия плана. Я на несколько секунд задержалась возле него. Левое крыло здания называлось теперь жилым корпусом, правое — учебным, среднее — главным.

Всю лишнюю мебель куда-то утащили, на обоях четко проступали контуры снятых картин — часть из них тот, кто руководил процессом, посчитал неподходящими для учебного заведения. Остались в основном пейзажи и натюрморты, в одном месте попался старинный гобелен со сценой охотничьего завтрака. Убрали ковры и портьеры, кое-где навесили новые двери, которые резко выделялись своей простотой на фоне окружающей роскоши. На дверях красовались свеженькие, блестящие таблички с аккуратно выведенными краской номерами комнат.

А вот покои, которые мне выделили, следов ремонта не несли, только легкий намек на тщательный обыск — мебель явно двигали, но потом постарались вернуть обратно. В некоторых местах на обивке и дереве виднелись свежие потертости и царапины. Небольшая гостиная, она же кабинет, спальня, пустая гардеробная и роскошная ванная — все, что может понадобиться, и даже больше.

Здесь Мрон меня оставил и отправился заниматься своими делами. А я освежилась после дороги, сменила одежду и, не разбирая остальные вещи, с папкой наперевес отправилась знакомиться с первым из будущих коллег.

Данная специалистом по хозяйственной части характеристика Фалина оказалась исчерпывающе точной, разве что мужчина был не таким уж щуплым, скорее — поджарым. Кудрявые рыжие вихры и солнечная улыбка располагали к нему с первого взгляда. В какое-то мгновение мне показалось, что я видела его раньше, но ощущение быстро прошло: дело было в очень ярком, буквально хрестоматийном типаже.

— Доброе утро. Вы Норика?

— Да, а вы — Фалин? Очень приятно. Успели выяснить что-нибудь интересное?

— Пока только поверхностно посмотрел личные дела и разложил по возрасту, — ответил рыжий. — Я сам только-только прибыл. Хотя стыдно, конечно, я жил тут неподалеку, в часе неспешной езды верхом. Но столько всего всплыло, и обязательно в день отъезда… Хотелось решить все сразу, чтобы полностью сосредоточиться на деле. Меня попросили помочь тут буквально несколько дней назад, а вырваться не так-то просто, надо же было своих ребят еще кому-то передать, поговорить с каждым, чтобы никто не расстроился, — скучать ведь будут.