Отягощенные злом, или Сорок лет спустя - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 22

• Предыдущая
• 22/46
• Следующая

На третьем этаже он крепко обнял меня за плечи и продолжал совершенно уже дружески-растроганным тоном. Хотя, с другой стороны, что ты имел в своей Степной? Гостиничный номер? А здесь такая квартирка, ей-богу, завидно. Спальней ты меня просто убил, я даже Варьке рассказывать не буду, она же меня живым съест… И где только люди достают такие гарнитуры! И вообще, где ты книги берёшь? Блат у тебя, что ли? Я «Военные мемуары» всю жизнь собираю, но такого набора… Жалко, Соня твоя на работе, сто лет не виделись. Слушай, что за манера – приглашать среди бела дня? Давай встретимся по-человечески, с жёнами, с ребятишками, моего Саньку с твоей Танькой познакомим… (тут он заржал). Как она из туалета-то выскочила… заалелась, будто маков цвет… Красивая девка, между прочим, растёт. Да, брат, стареем, матереем, ещё пяток лет – и детей женить пора… А коньячок у тебя ничего был, штатный. И всё-таки, когда ты ко мне придёшь, я тебе поднесу такого, какого ты никогда не пивал и не выпьешь, если я об этом не позабочусь… Ну, ладно, спасибо за приглашение, спасибо за угощенье, спасибо за привет… Нет-нет, провожать не надо, я знаю – вон там «шестёрка» останавливается. Ну, давай!

Он обнял меня мимоходом, похлопал по спине и сбежал по ступенькам. Я остался стоять, придерживаясь, рукой за мокрую, ледяную от дождя бетонную стену, и смотрел ему вслед, как он ловко перескакивает с кирпича на кирпич, пересекая грязевую полосу, а потом, глянув налево-направо, переходит улицу, направляясь к остановке автобуса.

13. Демиург сказал:

– Есть у вас ещё вопросы?

– Нет, – сказал Миша. – Благодарю вас.

Он уже вполне оправился, к румянец вернулся на лицо его, но пот всё стекал со лба по щекам на шею, и Миша то и дело вытирал его скомканным платком.

– Тогда я задам вам вопрос, – сказал Демиург. – Всего один. Чего вы хотите?

– Сейчас я хочу только одного, – криво улыбаясь, проговорил Миша. – Чтобы вас не стало. И никогда бы не было. Чтобы я сейчас благополучно проснулся. Проснулся, а вас нет и не было.

– Воистину, странный ответ, – сказал Демиург. – Не ожидал от вас… Впрочем, я вовсе не имел в виду вас персонально.

– Ах, вы имели в виду… Знаете, всё, чего мы хотим, изложено в Программе Партии. Прочтите, там всё написано.

Демиург грянул:

– Благодарю вас! Вы свободны, майор. Сергей Корнеевич, проводите, пожалуйста, майора. Пальто и шляпу – подать.

…И когда я, как старая кляча, влекомая на живодёрню, приволокся на своё место в Приёмную, он сказал:

– Впредь прошу вас не приводить сюда своих друзей без специального предупреждения. У меня здесь не салон, а служебное помещение… Впрочем, в данном конкретном случае я вам, пожалуй, даже благодарен. Ведь ваша эпоха – это эпоха могущественных организаций, а я по старинке всё вожусь с отдельными фигурами. Вы навели меня на мысли, благодарю вас.

14. СПРАВКА. Я уже много лет не женат, нахожусь в разводе. Мою первую и последнюю жену звали Александра. Миша Смирнов никогда её не видел. Детей у меня не было и нет. Не было и нет среди моих близких и друзей, а также среди знакомых женщины с именем Соня, Софья или что-нибудь в этом роде.

В дальнейшем я ещё дважды звонил Мише Смирнову. Один раз мне сказали, что он в длительной командировке. В другой раз мы с ним несколько минут побеседовали по телефону. Он был приветлив и вполне дружелюбен, однако от встречи уклонился, сославшись на крайнюю занятость. Прощаясь, он с удовольствием вспомнил «славный вечерок», который провёл у меня в гостях, и попросил передать привет «Сонечке и Танюшке».

Других знакомых «в могущественных организациях» у меня нет. Прямое, по официальным каналам, обращение не сулит в перспективе ничего, кроме сумасшедшего дома.

Я остался один. Теперь уже совсем один.

15. Был уже поздний вечер. Даже скорее ночь. Я лежал…

Я, точно так же, как Михайла Тарасович, никак не могу ясно объяснить себе, почему Г.А. так рьяно болеет за Флору.

«Милость к падшим призывал»?

Не то. Совсем не то. Я совершенно точно знаю, вижу, чувствую, что он не считает их падшими. Это мы все считаем их как бы падшими, не в том, так в другом смысле, а он – нет. Он вообще не признаёт это понятие – «падший». Всё, что порождено обществом, порождено законами общества, а значит, закономерно, а значит, в строгом смысле не может быть разделено на плохое и хорошее. Все социальные проявления на плохое и хорошее делим МЫ, – тоже управляясь при этом какими-то общественными законами. (Именно поэтому то, что хорошо в девятнадцатом веке, достойно всяческого осуждения в двадцать первом. Безогляднее чинопочитание, например. Или, скажем, слепое выполнение приказов.) Понимание и милосердие.

Понимание – это рычаг, орудие, прибор, которым учитель пользуется в своей работе.

Милосердие – это этическая позиция учителя в отношении к объекту его работы, способ восприятия.

Там, где присутствует милосердие, – там воспитание. Там, где милосердие отсутствует, – где присутствует всё, что угодно, кроме милосердия, – там дрессировка.

Через милосердие происходит воспитание Человека.

В отсутствие милосердия происходит выработка полуфабриката: технарь, работяга, лабух. И, разумеется, береты всех мастей. Машины убийства. Профессионалы.

Замечательно, что в изготовлении полуфабрикатов человечество, безусловно, преуспело. Проще это, что ли? Или времени никогда на воспитание Человека не хватало? Или средств?

Да нет, просто нужды, видимо, не было.

А сейчас появилась? «Как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…» Значит, всё-таки появилась! Иначе теория ПВП никогда бы не пробилась через реликтовые джунгли Академии педагогических наук. И не была бы создана система лицеев. И Г.А. был бы сейчас в лучшем случае передовым учителем в заурядной 32-й ташлинской средней школе.

Конечно, бытие определяет сознание. Это – как правило. Однако, к счастью, как исключение, но достаточно часто случается так, что сознание опережает бытие. Иначе мы бы до сих пор сидели в пещерах.

Проснулся Микаэль. Как всегда с утра, скабрёзен.

Только что вернулись из столовой. Дискутировали. Горло саднит, будто парадом командовал. Настроение мерзопакостное. Говорил – ни к чёрту плохо. Не умею говорить. Но каков Аскольд!

Не хочу сейчас об этом писать.

Г.А. чувствует себя неважно. Пластырь я ему снял, но рука болит. Мишка озабочен и смотрит виноватым. Делали руке волновой массаж. Серафима Петровна вызывала Михея к себе в кабинет, угощала меренгами и допрашивала с пристрастием.

С одиннадцати до четырнадцати был в больнице. Помогал Борисычу с историями болезни, выносил горшки (на самом высоком профессиональном уровне) и вёл лечебную физкультуру по всем палатам третьего этажа.

С пятнадцати до девятнадцати готовился к отчёт-экзамену, конспектировал мадам Тепфер. Всё-таки до чего трудно! Неужели же придётся всерьёз браться за эту чёртову психогеометрию? Высшая педагогика, будь она неладна! Не верю я в неё. А если у человека нет способностей к абстрактному мышлению? Всё-таки мы живём в очень жестоком мире.

События.

С утра по городскому каналу выступил Михайла Тарасович и объявил о больших победах. Наша доблестная милиция обнаружила и разгромила подпольную фабрику наркотиков. Фабрика располагалась в подвале лабораторного корпуса университета. (Эге! – разом подумали мы с Мишелем и молча посмотрели друг на друга.) Задержано шесть человек: один курьер, трое распространителей и двое боевиков. Арестован главный мафиози нашего города. Каковым оказался гражданин Тютюкин, занимавший пост заведующего отделом культуры горисполкома. (Эге! – сказал я сам себе и, за отсутствием Г.А., переглянулся с Аскольдом.) По подозрению в причастности задержана ещё куча лиц, в частности заведующий складом химикатов, владелец кафе «Снегурочка», один из университетских садовников и прочие добрые граждане. (Ни одного студента. Что характерно.) Следствие продолжается. Есть асе основания полагать, что в ближайшее время наш город наконец будет полностью очищен от наркомафии.

• Предыдущая
• 22/46
• Следующая