Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 35

Меньше всего народу у бакалеи с её крупами, макаронами и прочими «остродефицитными» товарами. За прилавком случала дородная тётка, у которой я и поинтересовался со скучающим видом, кивнув в сторону «Доски почёта»:

— Тёть, а чой-то на там вместо портрета вашего директора пустое место?

Она смерила меня полупрезрительным взглядом.

— Много будешь знать — скоро состаришься. Иди, мальчик, не загораживай витрину.

— А вот напишу на вас жалобу Юрию Константиновичу за хамское поведение, — прищурился я злобно, — он вас и выгонит.

— Кто?! Соколов? Да его уже неделю как нет. Хоть обпишись, мелюзга.

— Как так нет? — снова делаю простоватый вид. — Умер что ли?

— Типун тебе на язык… Уволился он! По собственному желанию. Всё, иди отсюда, мешаешь работать.

— Ага, я и смотрю, работы у вас на троих, только и успеваете товар отпускать.

— Я тебе!

Она замахнулась на меня влажной тряпкой, которой, наверное, протирала прилавок, и я предпочёл за лучшее больше тётку не провоцировать. Тем более что главное я уже выведал. Что ж, видно, Соколов всё-таки прислушался к моему совету и решил сменить место работы или вообще отправиться на досрочную пенсию, ему, как фронтовику, наверное, могут такую оформить.

Вернулся к маме, встал рядом, чтобы в случае чего никто не поднял крик, что в последний момент какие-то «левые» люди со стороны неожиданно появляются. После оплаты, чтобы получить товар, пришлось вставать в другую очередь, правда, на этот раз поменьше.

Заглянуть в ГУМ и ЦУМ — святое дело, здесь мама накупила всякой всячины типа колготок, китайских полотенец и рижской косметики. Сумку с покупками я всё же сам потащил, она оказалась не такой уж и тяжёлой. Ходить по музеям маме не хотелось, решили ехать на вокзал. На Комсомольской площади (она же площадь трёх вокзалов) моё внимание привлекли экскурсионные «Икарусы» с тётками-зазывалами, через мегафон предлагавшими совершить увлекательнейшую поездку по Москве с посещением смотровой площадки на Воробьевых горах. Уговорил маму подойти, узнать, что к чему. Оказалось, обзорная экскурсия по Бульварному кольцу с заездом на Воробьёвы горы стоит по рупь двадцать с носа. Длительность экскурсии два с половиной часа.

— Может, прокатимся? — предложил я маме.

— А давай, — легко согласилась она. — Только сначала сумку сдадим в камеру хранения, чего тебе её таскать…

Тронулись минут через тридцать, только когда все места в «Икарусе» были проданы. В основном такими же иногородними, предпочитавшим сидению в залах ожидания расширение собственного кругозора.

Я усадил маму ближе к окну, пусть знакомится с Москвой, сам сел возле прохода. Напротив сидели девица, и чуть дальше у окна пожилая женщина, обе азиатской внешности. Девушка чирикала что-то на своём языке, старушка всё больше кивала. Похожи на казашек, сделал я для себя вывод. По какой надобности судьба привела их в Москву, мне было неинтересно, я приготовился элементарно подремать под голос женщины-экскурсовода.

Подремать не получилось, мой покой нарушила молоденькая казашка.

— Мальчик, а, мальчик!

— Чего тебе, девочка? — не очень любезно ответил я.

— А ты откуда?

— Ну из Пензы, и что?

— А где этот город находится?

— 600 километров от Москвы на юго-восток.

— А мы с бабушкой приехали из Алма-Аты, а по-нашему звучит как Алматы.

— Обязательно когда-нибудь побываю в Алма-Ате, — едва сдерживая зевоту, сказал я.

— Считается, что название Алматы происходит от тюркского алма — «яблоко» и ата — «отец», и что в буквальном переводе означает «местность богатая яблоками», — продолжала просвещать меня девица. — А ещё недалеко от города находится самый высокогорный каток в мире.

— «Медео» я в курсе.

— А мы в Москву на два дня приезжали. Бабушкин муж — мой дедушка, Омарбек Джумалиев — защищал столицу в Великую Отечественную, погиб в конце 41-го под Можайском. А сейчас бабушку приглашали на вручение ордена. Дедушка совершил подвиг — со связкой гранат бросился под немецкий танк и подбил его, вот ему посмертно и присвоили награду. Ничего, что тридцать с лишним лет прошло, главное, что Родина помнит своих героев, — с ноткой пафоса выдала она.

— Героический дед, я бы так, наверное, не смог, с гранатой под танк, — сказал я вполне серьёзно.

— А вот его портрет.

Она покосилась на смотревшую в окно и будто бы погружённую в свои мысли бабушку, вытащила из сумки кошелёк, а уже из него маленькую, пожелтевшую от времени фотокарточку. На ней был изображён казах неопределённого возраста (все азиаты до определённого момента почему-то выглядит как дети, с налитыми щёчками, подпирающими узкие глазки, и без единой морщинки), в форме рядового бойца РККА, в пилотке со звёздочкой. Мелькнула мысль про «Бессмертный полк», где потомки ветеранов Великой Отечественной в одном строю несут их портреты. Тут же хмыкнул про себя, чуть ли не все попаданцы в СССР — да и один из моих героев тоже — рвутся в начальствующие кабинеты с идеей «Бессмертного полка». Нет, мысль сама по себе неплохая, но заезженная донельзя. Может быть, как-нибудь, между делом и предложу её тому же Шульгину.

— Красивый был у меня дедушка, жаль, я его не застала, — вздохнула девушка. — Кстати, меня Айгуль зовут. По-казахски «ай» значит луна, а «гуль» по-таджикски — цветок. Всё вместе — лунный цветок.

— А я Максим. В переводе с латыни — величайший.

— Тоже красивое имя… А ты если в Алма-Ате будешь, приходи в гости, мы на Ботаническом бульваре живём, дом 17, квартира 18. Легко запомнить — 17 и 18, — улыбнулась она, демонстрируя жемчужные зубки.

Хм, если её приодеть, чуть накрасить, причёску нормальную вместо этих косичек — так вполне ничего девчушка получится. Блин, опять я за старое…

— Ну и ты, будешь в Пензе. заходи на улицу Карла Маркса… Нет, уже другой адрес, мы скоро переезжаем. Московская-86, квартира 31, — говорю я, уверенный, что ни я к ним, ни она к нам никогда не приедем.

После этого Айгуль наконец-то оставляет меня в покое, переключившись на свою бабушку. Я дремлю под монотонный бубнёж экскурсовода, просыпаясь, только когда автобус останавливается на Воробьёвых горах и нам предлагают полюбоваться видом на стадион имени Ленина, известный просто как «Лужники».

Через два с половиной года на нём состоится церемония открытия XXII Летней Олимпиады. Игр, которые США и их союзники подвергнут бойкоту, так как СССР откажется к тому времени вывести свои войска из Афганистана. Олимпиада всё равно состоится, но без участия западных суперзвезд. А через четыре года прилетит «ответка» — наши спортсмены проигнорируют Олимпиаду в Лос-Анджелесе. А все эти «Игры Доброй воли» — не более чем жалкая пародия на Олимпийские Игры. Целое поколение западных и советских спортсменов, ставших заложниками политических игр, так и не получат свои олимпийские медали. Вот вам и ещё один повод попытаться предотвратить участие СССР в афганском конфликте.

Пока все любовались видами «Лужников», я любовался фотосессией, главной героиней которой была не кто иная, как Алла Пугачёва. Действо происходило метрах в семидесяти от нашей группы, певица была одета в шубку выше колен и сапоги на относительно высоком, но устойчивом каблуке, скорее демисезонные, чем зимние. Фотосъёмкой занимался невысокий тип в пальто, там же рядом топтался ещё один мужик, лет около сорока на вид, в короткой дублёнке и норковой шапке. Редкие прохожие оборачивались, кто-то узнавал будущую Примадонну, задерживался, но мужик в дублёнке тут же с грозным видом начинал размахивать руками, наверное, требуя от посторонних не мешать съёмкам.

Я всё же не выдержал, незаметно отделился от нашей группы и приблизился к месту фотосессии, остановившись метрах в двадцати. Ещё не такая располневшая, к которой все привыкли впоследствии, Алла Борисовна раз за разом меняла позы, позируя фотографу, живчиком крутившегося вокруг неё.

Я подошёл ещё поближе, непроизвольно напевая под нос «Миллион алых роз». Тут и «норковая шапка» обратил на меня внимание: