Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 28

И ещё заметил, что Козырев разговаривает со мной практически на равных, как с взрослым. Наверное, я так себя держу, что он невольно подстраивается под мою манеру общения.

Дома, за работой над книгой, меня неожиданно посетила идея. А не написать ли роман-предупреждение, или хотя бы повесть? Как бы воспоминания бывшего «афганца», живущего в 2000-е, о том, что происходило со страной, начиная с ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979-го? Считай, ровно два года осталось. Понятно, что, когда предсказания их этой книги начнут сбываться, на меня обратят пристальное внимание, и кое-кто, сопоставив бросающиеся в глаза факты, сделает вывод, что я хронопутешественник. Это мне нужно? Нужно в том случае, если я хочу, чтобы меня воспринимали не как просто талантливого подростка, но и как человека, который обладает бесценными знаниями о будущем. Можно, конечно, не высовываться, и предоставить истории развиваться своим чередом, но правильно ли я поступлю пусть даже не в глазах неизвестно ли ещё существующего «ловца», а даже в своих собственных? Неужто, получив возможность второй раз прожить вою жизнь почти с самого начала, я потрачу её лишь на достижение собственного благополучия? Почему бы не сделать так, чтобы в этой реальности хотя бы не случилось Горбачёва и Ельцина с развалом СССР? Многие политологи впоследствии считали, что развал страны начался с ввязывания в афганский конфликт, который подорвал советскую экономику, и если я всё же возьмусь за сочинение такой «антиутопии», то желательно, чтобы перед тем, как вводить в Афганистан войска, Брежнев, Устинов, Андропов и прочие прочитали мою книгу и сделали соответствующие выводы. А потом уж пусть берутся и за малолетнего автора, хотя к тому времени мне уже стукнет 17. В таком случае, как мне им этот роман или повесть подсунуть? Произведение вряд ли удастся издать официальным образом, легче запустить его в народ сам растиражирует самиздатовским способом. И можно не под своей фамилией писать, а под псевдонимом, или вообще от лица безымянного автора.

Нет, роман не сгодится, нужно писать ёмко и доходчиво, чтобы заинтересованные лица могли прочитать, не сильно растрачивая своё драгоценное, с их точки зрения, время. Максимум повесть, если вообще не эссе. Точно, эссе, страниц на 25–30. Так вот, даже если они удосужатся прочитать эту вещь, ещё далеко не факт, что она что-то повернёт в их сознании, заставив изменить решение о вводе войск. Но в любом случае, запустив эссе в самиздат, я что-то сдвину с мёртвой точки. Другое дело, вычислят меня или получится сохранить инкогнито? В то же время я вроде бы хотел, чтобы на меня обратили внимание и в дальнейшем прислушивались к моим советам.

Что-то я совсем уже запутался. Надо наконец определиться, чего я хочу от этого произведения. Приоритетный вариант — чтобы меня заметили и поняли, что я либо обладаю даром провидения (можно сказать, что снятся вот такие вещие сын), либо являюсь пришельцем из будущего. То есть чтобы в итоге я кому-то признался в том, что в теле подростка — разум без пяти минут пенсионера из будущего. И этот кто-то должен иметь возможность выхода на больших людей, желательно напрямую. Чтобы он мог свести нас для откровенного разговора, и я выложил перед «большим дядей» все карты. Вот, мол, как обстоят дела на самом деле и что ждёт страну, если не попытаться внести изменения в ход исторических процессов. А я могу что-то советовать, так как знаком с исследования историков, социологов, экономистов будущего, как бы скорее всего развивалась страна, не введи мы войска в Афганистан, не назначь Политбюро Горбачёва Генеральным секретарём, или вовремя зарубив карьеру тому же Ельцину. И первым, кому я покажу своё эссе, будет семейка Козыревых. Приду как-нибудь в гости с рукописью, соберу всех в кружочек и устрою вечер художественного чтения. Или просто дам вроде как Инге почитать, но при этом попрошу её подсунуть эссе отцу… А может, лучше даже и дяде, хотя и рискованно, учитывая специфику его работы. Если Михаил Борисович может, прочитав, лишь ухмыльнуться и пожать плечами, хотя мне что-то в такое ненаплевательское отношение слабо верится, то его брат вполне способен дать рукописи ход, в том смысле, чтобы завести папочку «Дело» на комсомольца Максима Варченко и представить меня диссидентом похлеще Солженицына. А может и, напротив, заинтересоваться представленными в эссе фактами, и вызвать меня на откровенный разговор. В ходе которого, соответственно, мне придётся ему открыться, а там уж поверит или нет в мою версию — остаётся лишь гадать. А дальше он может опять же, завести «дело», в результате которого комсомолец Варченко покатится под откос, или стать ему союзником в деле предотвращения описанных в эссе событий. И второй вариант развития событий мне нравится куда больше первого. Возможно, всё будет зависеть от моего дара убеждения. Жаль, я не Мессинг, или хотя бы Кашпировский, хотя и тот и второй, похоже, всего лишь ловкие манипуляторы. Как бы там ни было, к возможному разговору с Сергеем Борисовичем — да и не только с ним — нужно как следует подготовиться.

Решив не откладывать дело в долгий ящик, положил перед собою чистую общую тетрадь, и на первой странице написал: «Эссе студента ТУ-9 г. Пензы Максима Варченко «Шурави».

Пусть это будут воспоминания живущего уже в 2000-е бывшего «афганца», в которых большая часть будет посвящена началу афганского конфликта и его жестоким реалиям от первого лица. Придётся, понятно дело, напрячь память, вспомнить некоторые моменты той войны, все эти Кандагары и Баграмы, благо что фильмов на эту тему было снято немеряно, что художественных, что документальных, а литературы написано ещё больше, и что-то должно было осесть в моей голове. А уж реалии Перестройки и развала страны я прекрасно помню, не говоря уже о лихих 90-х.

«Этой ночью Алексею Рымову вновь снился тот бородатый моджахед, с раззявленным в немом крике ртом и вспухающими на белой рубахе красными пятнами. И снова он проснулся среди ночи в холодном поту. Казалось бы, пятнадцать лет прошло, убивал он и других, чьих лиц уже не помнил, а образ этого афганца продолжал его преследовать по сей день.

Это был его первый караван после пятимесячного пребывания в Кишах на окраине Ашхабада и распределения в Кундуз. Призвали его в Москве, куда он приехал когда-то из Пензы поступать в техникум, и вот после его окончания, успев три месяца проработать на заводе, загремел под осенний призыв. Два дня проторчал на Угрешской в городском сборном пункте. «Покупатели» приходили и уходили, но его и еще пару десятков пацанов только через полтора дня вызвали и в составе команды № 280 загнали в автобус, отвезли на Павелецкий вокзал, оттуда до Домодедовского аэропорта и прямым рейсом до Ашхабада. Причём до самой посадки на борт сопровождавшие их капитан и два сержанта с загорелыми лицами так и не признались, куда они летят.

В Ашхабаде в середине ноября 1980-го года было не жарко. Из аэропорта по межгороду он сумел позвонить маме и сказать, что сейчас в Ашхабаде. Та всё сразу поняла, так и сказала тихим голосом:

«Сынок, вас же в Афганистан отправляют».

Он уже догадывался об этом, но не хотел пугать мать.

«Да ладно, ма, всё будет нормально, — сказал Алексей нарочито бодрым голосом. — Как там Светка, жениха ещё себе не нашла? Меня ждёт? Правильно, пусть ждёт».

Здесь они попали в мотострелковую «учебку» в Кишах на окраине Ашхабада, включавшую в себя горную подготовку в Келяту в отрогах Копетдага. Пять месяцев сержантских курсов, и вот сейчас, когда колонна бензовозов в охранении БМП, БТР и МТЛБ противотанкового дивизиона (он же «мотолыга») с установленным на ней АГС-17 вот уже вторые сутки шла через перевал Саланг в направлении Кабула, он сидел на броне шедшей в хвосте каравана бээмпэшки с автоматом между колен. Это была его первая командировка, и Рымову хотелось верить, что доставка груза пройдёт без происшествий.

Колонна была смешанной, вместе с русскими шурави (под одну гребёнку афганцы называли так всех советских воинов, невзирая на их национальность) охрану осуществляли и сорбозы — правительственные афганские войска. Правда, немногочисленные, всего пара взводов, да и храбростью местные не отличались. Так что если и на кого была надежда, то как раз на русских шурави.