Удивительные истории о бабушках и дедушках (сборник) - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 10

– А что тебе, Сашка, жалко? Вона, два места в машине есть. И неча тут жмотничать! Поди ж, грибов ему не достанется!

Дед Шаня взвился, всем корпусом повернулся с переднего сиденья к бабушке и начал подробно пересказывать их последний неудачный поход за грибами, поминая все супружнины причуды, подробно комментировал ее коронные реплики и театрально сокрушался по поводу несносного бабушкиного характера. Баба Сима в долгу не осталась, и салон Бегемотика превратился в настоящее поле брани. Но тут Мишка помахал «Веселыми картинками» перед лицами деда с бабкой, словно рефери на ринге, и деловито произнес:

– Брейк! Было б из-за чего ругаться! Да пассажиры эти до Борисовой Гривы своим ходом вряд ли доберутся, тем более до «нашего места». Мы ж далеко от станции ходим, народу там никого. Где ж им самим-то потом твой осинник, дед, отыскать?

Бабушка поняла Мишкины слова как безоговорочное принятие ее стороны в споре и с умилением потрепала внука по голове.

Дядя Толя затормозил, и Бегемотик с ревом остановился возле газетного киоска, гостеприимно распахнув дверь.

– Здравствуйте!

В салоне появилась нежно-розовая шляпка с приколотой веточкой тряпичной сирени, а за ней и сама шляпкина хозяйка – пожилая дама в светлом болоньевом плаще и розовых, в тон к шляпке, резиновых сапогах. Таких сапог Сережа отродясь не видал, все в округе ходили в зеленых и синих, с черной полоской у края и эмблемой «Красного треугольника». За дамой в салон заглянула большеглазая девочка в чем-то воздушно-желтом, похожая на майский одуванчик. Обе они, бабушка и внучка, казались случайно вытащенными из какого-то нездешнего города – оттуда, где нет дождя и слякоти и можно вот так запросто ездить в лес в чистых розовых сапогах.

– Милости просим, прекрасные дамы! – засиял дед Шаня. – Попутчикам всегда рады!

Баба Сима зыркнула на него и, с недоверием оглядев новых спутников, велела Сереже сдвинуть корзинки, чтобы было где всем разместиться.

Дама одарила всех милейшей улыбкой и, кокетливо придерживая край плаща, пробралась к заднему сиденью. Ее желтая внучка долго гнездилась рядом с Сережей, придвигаясь то к нему, то к бабушке, и наконец угомонилась и повернула голову к окну. Жулька ликующе гавкнула и лизнула кончик ее дождевика. Сереже и самому хотелось лизнуть – уж больно леденцово-конфетной была блестящая одежка девочки, казалось, она даже на вкус, как лимонная тягучая подушечка.

Дверь закрылась, и Бегемотик стартовал с молодецким ревом.

– Давайте все познакомимся! – сказала тетя Валя. – Это Матильда Юрьевна и Анечка.

Гостьи синхронно кивнули головами.

– А это моя семья: мама Серафима Никитична, отец Александр Иванович, муж Анатолий, сын Миша и племянник Сережа.

Все прозвучало чинно и, как любила говорить баба Сима, «будто в приличном доме».

– Очень, очень приятно, – сиял дед Шаня. – Меня можно без отчества, просто Александр. А хотите – Сашей или Шурой зовите. Можно Шаней, как домашние.

– Шаня! Какая прелесть! Правда, Анюта? – звонко отозвалась Матильда Юрьевна. – Тогда и меня без отчества. Просто Мулей. Нечего нас в старики записывать!

– Мулечка! – повернулся к ней дед. – Мулечка! Вы украсили наше авто!

Баба Сима чуть заметно фыркнула и села так, чтобы заслонить спиной гостью от деда Шани:

– А вот меня, будь-любезны, по имени и по отчеству.

Дед недобро зыркнул на нее и вытянул шею, чтобы видеть на заднем сиденье гостью.

У Мулечки было аккуратное, почти детское личико, острый подбородок, трогательный вздернутый носик и восторженное выражение нарисованных дугой черных бровей. Слово «бабулечка», с которым обращалась к ней внучка, никак не вписывалось в ее образ и не хотело укладываться в Сережиной голове. Оказывается, бабушки бывают и такие – элегантные, в шляпке и розовых сапогах.

Дед Шаня поминутно поворачивался, выглядывал из-за бабы Симы и пытался вести с Мулечкой светскую беседу. Гостья отвечала охотно, с колокольчиком в голосе, пока дед не оседлал любимейшую тему: грибы. Тут вставить слово уже не мог никто, и Мулечка постепенно скисла, хотя из вежливости и кивала чуть ли не на каждое слово, но Сережа приметил, как безучастно стало выражение ее лица и как она, сложив накрашенные губки в тонкую ниточку, пытается незаметно зевнуть.

– …А вот ложные опята, сволота такая, маскируются, как фашист под Брянском, – разглагольствовал, размахивая руками, дед Шаня, уже не особо следя за выраженьями. Баба Сима, заметив в зеркале заднего вида, как поскучнело лицо спутницы, с ухмылкой отодвинулась к окну, предоставив той полный доступ к ораторствующему деду и зная наперед, что муку эту терпеть под силу было не каждой фифе в розовой шляпке.

Сережа начал втихаря рассматривать глазастую девочку. Она была какая-то волшебная в своем желтом плащике, с очаровательными пружинками темнорыжих волос, торчащих из-под берета, и россыпью медных веснушек на загорелых щеках. Анечка казалась серьезной – во всяком случае, серьезней, чем ее бабушка, – и Сережа поймал себя на мысли, что надо с ней, наверное, для приличия поговорить, а вот о чем, он понятия не имеет.

– А ты в каком классе? – начал он.

Девочка оторвалась от созерцания мелькавших за окном деревьев и посмотрела на Сережу глазами лемура.

– Во второй перешла.

– Я тоже! – радостно выкрикнул он.

Анечка зачем-то удивленно пожала плечами и сняла берет. В ее кудряшках оказалось, наверное, штук десять маленьких белых пластмассовых заколок, будто это не голова, а клумба с маргаритками. Сережа с горечью ощущал рядом с ней всю комичность собственного «грибного» гардероба: и старую рубашку, из которой, точно палки, торчали выросшие руки, и штаны, заправленные в носки, и злился на бабу Симу, заставившую его все это надеть.

Анечка придвинулась ближе, и внутри у Сережи разлилось что-то горячее, будто пролили кипяченое молоко.

– Смотри, у меня переводная картинка на руке! – она показала размытую сине-малиновую бабочку на тыльной стороне ладони.

– Здорово! – пролепетал он.

Мишка повернулся к ним и хмыкнул почти синхронно с бабушкой – правда, у нее это относилось исключительно к дедовой болтовне.

– А откуда у вас с бабушкой такие красивые сапоги? – спросил Сережа, не зная, как продолжить разговор.

– Как откуда? Из магазина! – надменно произнесла Анечка.

Сережа хотел было сказать что-то галантное, но такое откровенное вранье его возмутило.

– Что ты врешь! Не продается такое в магазинах!

– И вовсе я не вру! – надула губки Анечка. – Мы на каникулах в ГДР жили. Там какие хочешь резиновые сапоги, всех цветов!

– А жвачка у тебя есть? – обернулся к ней Мишка. – Миша, как тебе не стыдно! – шикнула на сына тетя Валя.

– Нет у меня жвачки. Бабуля говорит, что некрасиво жевать, как коровы.

Мулечка, услышав «бабуля», с радостью отвлеклась от дедовой грибной лекции и, достав из корзинки яблоки, принялась всех угощать.

– Но мы все равно жвачку покупаем, – продолжала Анечка. – Из-за вкладышей. Я с Микки-Маусом меняю, у меня их много. У тебя есть Лелек и Болек? Только на голубом фоне?

«А она воображуля», – с досадой подумал Сережа.

Дед Шаня тем временем, повысив голос тона на два, чтобы всем его было слышно, рассказывал про то, как надо срезать гриб, чтобы не повредить грибницу. – Чего молчишь? – дернула Анечка за рукав.

Сереже совсем не хотелось говорить о вкаладышах, которых у него и было-то полторы штуки – целая с «Ну, погоди» и половинка с Чебурашкой – точнее, одно левое Чебурашкино ухо и надпись, и то не вся, – и он решил сменить тему беседы.

– У твоей бабушки зыкинская шляпка.

Мулечка снова была рада отвлечься от моховиков и маслят.

– Да, молодой человек! Это моя любимая! – Она почесала наманикюренным ногтем тряпичную сирень на тулье. – Я называю ее «шляпка-волнушка». – Но у волнушки края загнуты вниз! – сказал Сережа.

Мулечка засмеялась, забавно положив язычок между зубами, как Мишкина морская свинка Зулька. – «Волнушка», мой хороший, не потому что гриб, а потому что мужчины волнуются, когда я ее надеваю! Баба Сима повернулась, ехидно скосив на гостью глаза, и скучающим голосом протянула: