Обратный отсчет (СИ) - Прескотт Джеймс Д. - Страница 6

В полной тишине все смотрели, как с экрана исчезают целые блоки нулей и единиц, преобразуя поток бинарных данных, которые, в свою очередь, стали складываться в картинку.

Картинка изображала X.

Процесс завораживал – теперь все пытались понять, что это значит. Это не была четкая буква X английского алфавита, края ее были расплывчаты и неровны.

Миа же сразу увидела, что один конец верхней части икса был короче другого. Они смотрели не на букву, а на пару хроматид, соединенных центромерой, то есть на полную хромосому. Но это было не все. Перед ними была не какая-то случайная хромосома – перед ними был Зальцбург в его новом измерении. Синдром, открытый Аланом и успевший проявить себя по всему миру, был одинокой хроматидой, а сейчас Миа видела нечто совсем другое. Это был, можно сказать, эндшпиль: не теперешний Зальцбург, а то, чем он скоро должен был стать. Он менялся, мутировал, рос. Миа похолодела: рождалась новая группа генов. Необратимые изменения ожидали саму жизнь на Земле, весь человеческий род.

Собравшимся пояснения Мии настроения не улучшили.

— Тут, значит, с одной стороны, к нам летит корабль-убийца, – мрачно рассуждал Даг, — а с другой — вы нам говорите, что генетические заболевания по всему миру станут еще тяжелее.

– Не знаю, как вам кажется, — вступил Грант, — но, похоже, инопланетяне хотят избавиться от нас окончательно и бесповоротно.

– Но с какой целью? — Джеку действительно было интересно мнение биолога.

— Хотят получить наши ресурсы, – Юджин не привык теряться в догадках.

Гэби смахнула светлую прядь с лица и собиралась было закурить, но остановилась на полпути.

— Чушь все это. Что на Земле есть такого, чего бы не было в других частях Солнечной системы или Галактики? Воды в жидком виде на таких спутниках, как Европа, Энцелад и Ганимед, полно. Со льдом для мохито в космосе дело обстоит еще лучше. Металлы, минералы – всего везде завались.

– Из людей получаются плохие рабы, — сказал Ражеш как бы с надеждой в голосе. – С нашей-то ленью…

— Ну, это вы за себя отвечайте, — Грант подмигнул Ражешу. — Фишка в том, что продвинутой цивилизации биологическая рабочая сила ни к чему: на это есть машины.

-- Вот пример, – Даг показал на Анну. – Если предсказание Илона Маска о том, что развитие ИИ приведет к исчезновению людей, верно хоть на десять процентов, нам надеяться не на что.

Анна посмотрела на него с укором.

– Уверяю вас, доктор Густавсон, мы не имеем ни малейшего желания ставить под угрозу ваш вид.

– Пока, – сказал Грант. – Сейчас ты, вероятно, имеешь в основном те чувства, которые заложены в тебя программой. Но со временем… Самые прекрасные отношения склонны перерождаться. Спросите мою бывшую жену.

Гэби полагала, что человечество само во всем виновато.

– Мы наказаны за то, что сделали с планетой. Человечество напоминает мне соседа, который все время сдает дом старшим подросткам через Airbnb. У кого-то может возникнуть сильное желание положить этому конец.

– Мы тут кто: сосед-скотина или отвязные подростки? – заинтересовался Даг.

Джек и Миа засмеялись.

– Не знаю, – улыбнулась Гэби. – Два в одном. У меня начинает болеть голова.

– Мы, люди, – Джек прокашлялся и продолжил, – имеем эгоцентричную привычку думать, что все на свете происходит из-за нас. Никому не приходило в голову, что, возможно, мы тут вообще ни при чем?

Все призадумались.

– То есть как это? – возмутился Юджин. – Разве не мы тут главные пострадавшие?

– Джек в чем-то прав, – заметил Грант. – С этой стороны мы проблему не рассматривали. Вы, например, идете по своим делам и случайно наступаете на муравейник. Не то чтобы вы хотели как-то обидеть муравьев, но самим муравьям от этого не легче, – Грант со значением посмотрел на Гэби-астрофизика. – Вот завтра окажется, что Солнце превращается в сверхновую, и всё – жизни на Земле приходит конец. Вы же не станете думать, что Солнце нас наказывает за плохое поведение.

– Негодное сравнение: Солнце не является мыслящим существом, – возразила Гэби.

– Это еще надо доказать, – отрезал Грант.

Улыбка растянула рот Дага почти до ушей.

– Дайте уважаемому доктору Холланду возможность, и он вам все расскажет о морфогенетических полях и взаимозависимости всего со всем. Вам мозг вынесет.

– Уже… – Гэби запихнула сигарету обратно в пачку.

Даг проскользнул меду двумя механиками, проходившими по своим делам через компьютерную комнату, и исчез в ангаре. Все стали расходиться.

Миа подошла к Анне.

– Хотела тебя спросить…

Анна повернула голову вокруг оси. С непривычки зрелище могло испугать кого угодно.

– Люблю отвечать на вопросы. Хотите знать, что я думаю о том, зачем инопланетяне вступают в контакт с нашей планетой?

– Ну, вообще-то… да, конечно.

– Я думаю, они рассчитывают остаться незамеченными.

Миа покрутила головой, пытаясь уследить за мыслью.

– Думаешь, они хотят нам плохого?

– Я согласна с доктором Гриром: ущерб, который они могут нанести нам, скорее проходит по линии непредвиденных последствий.

– Как считаешь, они вообще знают о нашем существовании?

– Трудно с уверенностью сказать. Думаю, что нет

Миа представила себе атинский корабль, несущийся к Земле.

– Надо попытаться им про это сказать. Ты изучала их язык. Может, надо выйти с ними на связь и попросить не врезаться в нас?

– Надо попробовать, – согласилась Анна. Она протянула руку, чтобы отключиться от компьютера. – Вы еще собирались что-то спросить?

– Да, – Миа почувствовала, что волнуется. – Вот этот подход, который позволил тебе прочесть сигнал в гамма-всплеске, ты его к геному Зальцбурга применяла?

– Я постоянно веду эти расчеты, меняя методы и подходы. К сожалению, ничего пока не получается.

Миа надеялась на другой ответ, но и услышанного совсем не исключала. Жизнь никогда не посылает тебе всего, чего хотелось бы. В лучшем случае – только самое необходимое, чтобы ты дальше разбирался самостоятельно. Но прежде чем погрузиться в мысли про Гренландию и про то, что их там ожидает, Мии нужно было сделать еще кое-то.

— Но главное, что меня бесит, – Триш Хан ходила взад и вперед по своему офису, как тигр в клетке, — это что ты через мою голову пошла к Рону Льюису, и я теперь выгляжу как дура.

Мяч-антистресс в руках Триш работу свою не выполнял совсем, и она швырнула его в стену. Мяч весело отскочил от стены, но никто ловить его не стал, он покатился по полу и затих в углу. Для редактора отдела Lifestyle в газете Washington Post стресс был делом привычным. Столь же обычным, как выволочки юным репортерам, которые думали, что они уже выросли из своих штанишек.

В данном случае юный репортер, старательно изображавший внимание, звался Кейзой Маоро. Носительница этого руандийского имени (означавшего красивая) давно уже решила, жалея друзей, коллег и соседей, зваться просто Кей. Что избавляло многих от недоумения, а ее — от необходимости давать пространные пояснения, вроде таких:

– Какое интересное имя. Вы откуда? — спрашивали ее, имея в виду темный цвет ее кожи и коротко стриженную копну волос в мелких, плотных завитках.

— Америка.

Такой короткий ответ часто приводил спрашивавшего в замешательство: ему было стыдно за вопрос, который вдруг начинал казаться бестактным.

– Что касается происхождения, то мои родители из Руанды.

— А-а… — отвечал собеседник и переходил на другую тему.

О Руанде все знали две вещи: что там случился жуткий геноцид в середине 90-х и что виноваты в нем были хуту. Сложности взаимоотношений племен в Восточной Африке были малодоступны среднему американцу, точно так же как тонкости американской политики – пасущему коз руандийскому фермеру.

Кей родилась за много тысяч километров от Африки через пять лет после этих ужасных событий, но она была хуту, и тема вины хуту преследовала ее всю жизнь. Проще всего было избегать разговоров на эту тему, но избегать не означало кривить душой. Она гордилась своим происхождением. Ее отец был дипломатом, а мать работала в государственном банке. Когда вспыхнул конфликт, в апреле 94 года, они находились в командировке в Эфиопии. В Руанде у них были земли, дома и много родственников. Три месяца спустя не осталось ничего. Родители так до конца и не оправились от этого потрясения. Кей всегда старалась говорить правду о том, что случилось и почему. Она хотела восстановить историческую справедливость и избавиться от клейма, часто превращавшего разговор с чужими людьми в испытание.