Рыжий пес
(Алтайские народные сказки) - сказки Народные - Страница 8

— Твое дитя задело грудь моего мужа.

А Мака-Маатыр, взобравшись на гору, глядя в сторону земли отца, стал снова плакать.

Когда вернулся домой, Алтын-Тана его спросила:

— А сегодня почему ты плакал? На мой шелковый платок упало три слезинки.

— Наткнулся глазом на камыш, — сказал он. Переночевав, уехал на охоту.

Алтын-Тана поймала мать травы, старуху Конгылдай.

— Твои дети истыкали глаз моего мужа, — так говоря, отхлестала ее и отпустила.

Но Мака-Маатыр, поднявшись на гору, опять плакал. Когда вечером он вернулся, Алтын-Тана снова спросила:

— Сегодня отчего плакал? На мой шелковый платок упали три слезинки.

— Поднялся ветер, и в глаза попал песок, — ответил он.

Наутро богатырь опять уехал на охоту. Алтын-Тана поймала мать ветра, старуху Сапылдай.

— Поднялся ветер, и в глаза моего мужа попал песок, — так говоря, хлестала ее. Но старуха Сапылдай молвила:

— Ты, дочь самого Кудая, невинных людей зря бьешь. Твой муж смотрит на землю своего отца и плачет. — И Алтын-Тана отпустила ее.

Мака-Маатыр приехал домой, жена спросила:

— Зачем ты заставляешь бить невинных людей? Ты, оказывается, глядя в сторону отцовского поместья, плачешь. Что там? Только шестиглазая девица одна сидит.

Мало ли, много пожили, Мака-Маатыр сказал:

— Хочу сходить в землю отца, жена.

— Что там такого? Только шестиглазая девица, — так сказав, Алтын-Тана не пустила.

Снова пожили, снова стал Мака-Маатыр проситься в землю отца. Но жена опять не пустила. В третий раз сказал богатырь:

— Хочу сходить туда, где я вырос.

Тогда Алтын-Тана поймала шестиногого сивого рысака. Мака-Маатыр сел и помчался в путь.

Когда оставалось ехать полдня, богатырь превратился в зайца и побежал. В конце пути горностаем стал, колонком стал, потом змеей пополз. Полз, полз и ящерицей стал, потом превратился в дождевого червя. Превратившись в червяка, он полз под землей, выполз у порога родительского дома. Став комаром, полетел и сел на крышу. Осмотрелся вокруг и видит: где стоял скот, выросла зеленая крапива, где жил народ, вырос лопух. В родительском доме только шестиглазая девица сидит.

Она сидела возле очага и костями плевала.

— Гхыг! — сплюнув: — Это кости моих родителей, — сказала.

— Гхыг! — сплюнув: — Это кости моих братьев, — сказала.

— Куда же ушел мой брат Мака-Маатыр? — так потом говорила. — А, куда бы ни убежал, попадется мне где-нибудь.

Посмотрела потом наверх — ее брат Мака-Маатыр сидит на дымоходе комаром. Схватив нож, она полезла за ним. Но богатырь спрыгнул, человеком став, на шестиногого коня сел и пустился вскачь. Шестиглазая девица догнала его и успела отрезать одну ногу коня.

— Съем и дальше побегу, никуда не денется, — так сказала.

Мака-Маатыр на пятиногом коне пять гор перевалил, пять рек проехал. Сестра, догнав, еще одну ногу коня отрубила.

— Съем эту, куда он убежит?

Мака-Маатыр четыре реки переехал и четыре горы перевалил. Шестиглазая девица догнала его, брат с сестрой схватились — и началась борьба.

Алтын-Тана увидела: бьется богатырь Мака с шестиглазой людоедкой. И пошла к ним.

— Карагыс, ты съела белый скот, съела весь народ, съела мать-отца и всех братьев. Не трогай моего мужа, — нахмурившись, приказала она.

Увидела злобная людоедка светлую дочь Кудая и вся сжалась:

— Ой-ой, видно, здесь моей могиле быть. Домой, домой, домой! — так закричала и бросилась наутек.

Мака-Маатыр и Алтын-Тана стали жить дальше.

На этом, сказка, замри!

— Ты откуда взялась, миленькая, жар сердец, свет очей? — так спрашивать ее стали.

Лисичка вся заструилась мехом и отвечает:

— Тому, у кого сына нет, сыном буду, тому, у кого дочери нет, дочерью буду.

— Пойдем же к нам, миленькая, жар наших сердец, свет наших очей! Будешь нам дочкой? — спрашивают старик со старухой.

— Конечно. Если к таким людям, как вы, не пойти, к кому и пойти мне? — так сказав, отправилась лисичка с ними.

Старик со старухой, взвалив на спину хворост, взяли лисичку и вернулись домой.

Так они зажили все вместе. Лисичка работящая оказалась, дома послушная, ласковая, — таким хорошим ребенком им стала! Но вот однажды забегала она вдруг туда-сюда и никак не успокоится.

— Ты чего бегаешь, дочка? — спрашивают ее старики.

— У моего старшего брата, говорят, праздник, хотела бы сходить к нему.

— Ну, сходи. Принарядись только: сними берестяную шапку, надень шелковую, сними дырявую телогрейку, шелковую шубку надень, — сказали ей.

— Зачем мне шелковая шубка? Пойду в дырявой телогрейке. Зачем мне шелковую шапку надевать? В берестяной, как есть, пойду.

Так она и ушла. В берестяной шапке, в дырявой телогрейке пошла плутовка. Долго ее не было. Вернулась в полдень.

— Вот пришла-вернулась дочка, жар сердец наших, свет очей наших! — обрадовались старик со старухой.

— Пришла, — лисичка довольная отвечает.

— Как праздник?

— О! Незабываемый праздник был. Так угощали, что у паршивой собаки хвост от объедков поднимался, столько ели, что у худого человека за ушами трещало. Двадцать скакунов состязались в скачках, двадцать человек состязались в борьбе.

— Ну, славно, хорошо отдохнула ты, дочка. Работай теперь.

И лисичка опять все работала и работала. Шустрая такая, хорошо работала. Но вот однажды вновь забегала она туда-сюда.

— Ты чего бегаешь, дочка? — спрашивают ее старики.

— У моего среднего брата, говорят, праздник, хотела бы туда сходить.

— Ну, сними свою дырявую телогрейку, надень шелковую шубку, берестяную шапку оставь, шелковую надень, — сказали ей.

— Не-ет, зачем мне шелковая шапка — в берестяной схожу, зачем мне шелковая шубка — в дырявой телогрейке схожу, — сказала так и ушла.

Ушла, и нет ее. На другой день после полудня пришла. Вернулась вся располневшая, раскрасневшаяся, видно сразу, досыта наелась.

— Ну, как прошел праздник, дочка?

— Лучше прежнего! Тридцать человек в борьбе состязались, тридцать скакунов в скачках состязались. Угощали так, что у худого человека за ушами трещало, у паршивой собаки хвост от объедков поднимался.

— Славный праздник был, — порадовались старик со старухой. Лисичка же, как вернулась, легла и все воду пила. Видно, досыта наелась. Потом только стала работать.

Но вот в один день снова она забегала, забеспокоилась.

— Что случилось, дочка? — спросили ее.

— Теперь у моего младшего брата праздник, хочу и туда сходить.

— Ну, сходи. Что случится, если работящий и послушный ребенок на праздник сходит, — так старик со старухой сказали.