Крикеры (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 21

Игл, казалось, знал всё об этом случае. Когда он прицелился, чтобы сделать свой следующий выстрел в бутылку колы, он начал говорить так обыденно, как будто ничего страшного не случилось.

— Один мужчина помочился в неё, а она этого не хотела.

Это его смутило.

— Зачем мужчине это делать?

— Потому что это приятно, глупый. Ты ничего не знаешь? Взрослые занимаются этим. Мужчина вставляет в женщину свою письку и впрыскивает в неё детский сок, и это приятно.

— О… а что такое детский сок?

Игл рассмеялся.

— Ты глупее Ларри из «Трёх балбесов»!Детский сок — это то, что выходит из мужской письки, когда он всовывает её в женщину. Это заставляет их заводить детей. Но когда женщина этого не хочет, а мужчина всё равно в неё мочится — это уже нехорошие «вещи», — Игл отвёл рогатку назад.

Это заставило его задуматься. Когда Игл попал по бутылке колы — она взорвалась.

— А какие есть ещё нехорошие «вещи»? — спросил он Игла.

Они называли его Иглом, потому что у него были светлые волосы, но его отец всегда заставлял его делать стрижку, поэтому он выглядел как лысый орёл.

И Игл сказал:

— Ну, после того как мужчины помочатся в женщин, они могут избить их, а иногда и убить. Это всё очень нехорошие «вещи».

Что-то расцвело в голове мальчика. Любопытство. Как в тот раз, когда он сломал руку, и она так сильно чесалась под гипсом, что он сунул туда одну из вязальных спиц своей тёти, чтобы почесать её. Когда доктор Смит снял гипс, он заплакал, потому что доктор сделал это с помощью маленькой пилы, которая звучала хуже, чем зубная дрель доктора Вериба. И когда гипс отпал, его рука была покрыта белыми хлопьями, и все волосы на его руке стали чернее, чем брови Лизы Коттергим. Она была восточной девочкой, похожей на родителей, и её красивые брови были чернее вороньих перьев.

«Может быть, она была китаянкой, и поэтому у неё мог быть этот китайский грипп, о котором рассказывал учитель?»

Но, как бы то ни было, доктор Смит сказал ему, что его волосы почернели только потому, что гипс закрывал волосы от солнца в течение шести недель. И в любом случае что-то зудело в его голове точно так же, как его кожа зудела под гипсом.

— Но всё же… Может, есть ещё нехорошие «вещи»? — спросил он.

Игл сделал следующий выстрел в одного из своих солдатиков G. I. Joes, который оторвал одному из них голову.

— Есть ещё очень-очень нехорошие «вещи», — сказал он. Его глаз снова прищурился. — Эта дама… После того, как мужчина брызнул много детского сока в её дырочку, он также брызнул в её задницу.

— Он не мог этого сделать! — в ужасе воскликнул мальчик.

— Да, да, мог… потому что я слышал, как мой отец и дядя Фрэнк говорили об этом однажды ночью, они думали, что я сплю. Они смотрели «Обнажённый город» и говорили о той самой даме. Тот мужчина брызнул детским соком в задницу дамы, а затем…

— Что? — маленький мальчик чуть не закричал.

— Затем он привязал её к дереву и ударил гаечным ключом, а потом воткнул гаечный ключ ей в глаз. А после этого… — Игл, казалось, сделал паузу, как делал, когда что-то выдумывал. — Он ударил её граблями по голове и убил.

— Граблями? Зачем?

— Зачем? — Игл снова рассмеялся над ним. — Потому что это и есть нехорошие «вещи», и делают их нехорошие люди, тупица!

Маленький мальчик задумался об этом. В этом не было никакого смысла.

— Но зачем мужчине так поступать с дамой?

— Не знаю, — ответил Игл. — Но дядя Фрэнк сказал, что в мире много людей, у которых болит голова, и я думаю, именно поэтому. И, как бы то ни было, большой шеф Маллинз взял это дело под свой контроль и сказал газетам, что это сделал крикер.

«Крикер, — подумал мальчик. Он позволил Иглу сделать ещё один выстрел, потому что был слишком занят своими мыслями. — Крикер…»

Это слово скользнуло вниз по его животу, горячее и мерзкое, хуже, чем фаршированные перцы его тёти, и даже хуже, чем её солонина и капуста с комковатым томатным соусом, который он ненавидел ещё больше. Он совсем мало слышал о крикерах, совсем мало. Никто не говорил о них много, как будто они были какой-то ужасной тайной или что-то вроде того, как никто никогда не говорил много о миссис Никсерман, которая заболела головой и бегала голая по ночам, хлопая своими толстыми сиськами. Ей пришлось ехать в специальную больницу в Кроуэнсвилле, что только для людей, которые были больны на голову. Но даже если он и слышал немного о крикерах, он спросил Игла всё равно, потому что решил, что Игл может знать больше. Рассказы Игла очаровали маленького мальчика, например, о детском соке и нехороших «вещах» в лесу… и всё такое.

Он хотел знать.

— А кто такой крикер? — спросил он.

— О, ты глупее, чем Ларри и Шемп вместе взятые! — Игл захохотал. — Крикер — это ребёнок, который родился у женщины от своего же отца или брата. И в этом что-то есть. Я не уверен, что именно, но если отец впрыскивает свой детский сок в дырочку своей дочери, ребёнок выходит совсем не такой. И то же самое, если мать позволяет сыну брызгать в неё своим детским соком. Дядя Фрэнк сказал, что это потому, что ты не должен этого делать, и Бог так злится, что заставляет детей получаться такими ненормальными.

«Это неправильно,» — подумал мальчик.

Что-то скользнуло вниз по его животу точно так же, как слово «крикер», и точно так же, как солонина его тёти, капуста и фаршированный перец.

— Это ведь так… неправильно?

Безголовый и голый солдатик G. I. Joe получил камень прямо в грудь, и куски пластика разлетелись повсюду.

Бах!

— Эти дети-уродцы становятся типа хиппи, дядя Фрэнк сказал мне об этом. Эти хиппи принимают ЛСД, и это портит мужской детский сок, и это делает последующих детей ещё более уродливыми и неправильными. Это и есть настоящие крикеры. Они просто люди с холмов, которые брызгают свой детский сок в родственников. Поэтому у их детей такие большие головы, как аквариумы, и огромные красные глаза, которые обязательно косые, и по десять пальцев на каждой руке вместо пяти. И у девочек-крикеров иногда бывают лишние сиськи и соски, как у свиньи, и всё такое. Иногда они рождаются без рук и ног, поэтому крикеры-отцы убивают их. Они их едят.

— Они этого не делают! — завопил маленький мальчик.

— Как это? Обязательно делают, дядя Фрэнк сказал мне. И у многих из них зубы, похожие на зубы бульдога Кевина Фурмана.

Маленький мальчик вздрогнул. Сначала он чувствовал себя не слишком хорошо — из-за фаршированных перцев тёти, он был уверен — но от этого ему стало ещё хуже. Потому что у бульдога Кевина Фурмана были самые уродливые жёлтые зубы, и он не мог представить себе ничего страшнее, чем человека с такими же зубами во рту…

Потому что не было ничего уродливее бульдога Кевина Фурмана.

— И есть кое-что похуже, — сказал Игл, выстраиваясь в позицию для следующего выстрела.

— Что?

— Не знаю, стоит ли тебе говорить, потому что ты, наверное, будешь плакать, как ребёнок.

Игл промахнулся мимо следующей цели — большой мёртвой жабы, которую они нашли у ручья. Но однажды Дэйв Хаусман сказал им, что его друг Майк Катт берёт живых жаб и стреляет в них из рогатки. И он даже играл в бейсбол живыми жабами. Он размахивался битой, и кишки жабы брызгали наружу. И маленький мальчик не мог придумать ничего отвратительнее.

А потом Игл продолжил:

— У крикеров есть своё собственное место где-то здесь, в котором они продают мужчинам своих уродливых дам.

— Что? — мальчик сглотнул. — Зачем продают?

Игл закатил глаза. Его следующий выстрел тоже не попал в большую мёртвую жабу.

— Это место, где мужчины платят деньги, чтобы брызгать своим детским соком в тех уродливых дам. Разве ты ничего не знаешь про это? А иногда мужчины кладут свою письку даме в рот и пускают туда свой детский сок.

— Прямо им в рот? — взвизгнул маленький мальчик.

— Верно, прямо им в рот, а не только в дырочку. Но как бы то ни было, я слышал, как однажды вечером дядя Фрэнк и мой отец говорили об этом, что у крикеров есть специальное место, где мужчины могут заплатить, чтобы вылить свой детский сок в крикеровских дам, таких как те, о которых я говорил тебе, которые все изуродованы и неправильно выглядят и имеют большие головы и по десять пальцев на каждой руке…