Не такая, не такой (СИ) - Хаан Ашира - Страница 29

Но гостиную все-таки обнаружила.

Влад с кем-то ругался по телефону, но в голове у меня шумело от мартини, и я слышала только отдельные слова.

На полке над электрическим камином стояли фотографии в изящных рамках.

Я узнала Влада в шапочке и мантии какого-то зарубежного института. Гордого Юлиана и невозмутимую Ольгу рядом с ним.

Влада рядом с логотипом «Лагиана» — теперь я знала, исполнительным директором чего он был.

Юлиана и Влада, пожимающих руки серьезным людям в костюмах.

Юлиана без Влада, пожимающего руки настолько серьезным людям, что даже я их узнала.

Влада лет в шестнадцать с аттестатом на выпускном.

Влада лет в десять… И рядом с ним совершенно неузнаваемого Юлиана. Только логика и ничуть не изменившиеся глаза, наверное, позволили мне догадаться, что это он.

И то, что его чуть более младшая версия на следующей фотографии стояла рядом с Ольгой в свадебном платье.

Юлиан был очень похож на Влада.

Нет, не так.

Влад был очень похож на Юлиана в молодости.

Только Юлиан был… благороднее, что ли?

Он ослепительно улыбался, и глаза его улыбались тоже.

В нем не было части восточной крови, что досталась сыну — и делала Влада смазливым красавчиком с острыми скулами. Зато в нем было какое-то изящное благородство, как у эльфийского короля.

Если бы я встретила Юлиана в его тридцать, я бы влюбилась на всю жизнь.

— Заскучала? — мужские руки обняли меня со спины.

Что могло бы быть, того уже никогда не будет.

Меня обнимал тот, кто был чуть упрощенной копией того мужчины.

Но он был таким — сейчас.

Я обернулась и подняла лицо к Владу, закрывая глаза.

Мне страшно представить, что этого могло бы не быть, разойдись мы на полчаса в той аптеке.

Все остальное стоило того.

— Серьезно, ты уступил женщину, которая тебе нравилась — Владу?

Альберт был уже пьян. Еще держался, для незнакомых с ним и вовсе выглядел собранным и деловым, но я видел — в хлам. Он уже приехал пьяный, сразу отпустил водителя до завтра, и я, посмотрев на него, убрал водку и достал виски.

Докатились мы.

Виски незаметно, но твердо стал истинно русским напитком для задушевных бесед.

Если аккуратненько, по одной, к борщу или свинине — то да, водка и ничто иное. А если душу нараспашку, то в культурном коде прописался односолодовый, шотландский. Не перетягивает на себя внимание, не требует ритуалов, не увешан памятью предков, как новогодняя елка.

Тихо, незаметно уводит из области логики туда, где можно. Можно поговорить откровенно наконец.

— Ну, а что я должен был делать?

Вернулся с хренова юбилея, с трудом стряхнув эту… Снежану.

Прицепилась так, что думал — придется силой из машины вытряхивать, уже пошли грустные глазки и песенки из серии «переночевать негде».

Наплевал на пару выпитых бокалов и рванул в берлогу.

Выключил все телефоны, с особым наслаждением — семейный. Заблокировал видеофон, запер ворота, завалил камнями вход и ушел в дальний угол пещеры, где и сидел с мрачным видом третий день.

Спорт не шел, книги не шли, шатался по дому да бездумно наблюдал за взъерошенными облезлыми по весне белками, которые яростно ругались у кормушки.

— Воля твоя, но звучит как-то ненормально… отдал свою женщину сыну.

Альберт «Ехидная сука» Валевский — это человек, который способен достать дьявола, даже если он спрятался под крылом архангела. Достать — во всех смыслах.

Грейдер разравнивал грунтовку, ведущую в поселок, досыпал щебня, ровнял после весенних ручьев и прочих безобразий. Сам махнул рукой, разрешая заехать на территорию, поправить дорогу к дому.

Через пятнадцать минут водитель с очень удивленным видом протягивал мне телефон — невозмутимый Альберт уточнил, что он уже подъезжает и сегодня мы с ним пьем.

— Нет, блядь, ненормально бы звучало, если бы я с собственным сыном за нее соперничал бы!

— Ну почему… — он откинулся на высокую спинку кресла, внимательно посмотрел сквозь бокал на огонь. — Как раз древнее уважаемое занятие. Кто только ни дрался с собственным отцом за женщин и ресурсы. Зевс, Эдип, Гаара…

— Последний это кто? — затруднился я. — Ты меня кончай подавлять эрудицией, я простой парень из Химок, кунг-фу не знаю, знаю прием «рессора от трактора „Беларусь“».

— А диплом МВА у тебя в сортире все еще висит?

— Купил, — я отхлебнул уютного и доброго своего вискаря. Лед решили не добавлять, восемнадцатилетний «Макаллан» хочет дать жару, а не вот это вот все. — Права купил, ездить не купил. Иначе бы понял, что вообще происходит.

— Происходит, друг мой, банальная вещь. Не догнав резвую косулю, охотник плюнул — свежего мяса вдосталь, конь захромал, выпить уже хочется, ну и хрен с ней. Но узрев в ее боку стрелу с чужим оперением, не вынес, взыграло ретивое, и добыча вновь стала желанна.

— Да херня это все! — рявкнул я. — Достали меня эти сладкие сказки про мужчину-охотника. Всегда бесили своей нелогичностью.

Мы устроились на первом этаже у камина, где специально на такой случай стояли два высоких кресла из художественно потертой коричневой кожи. Остальная комната была оформлена в том же стиле: темные тона, натуральные материалы, запах кожи и табака. Охотничий домик — дизайнер меня этим достал. Зачем еще мужику дом на отшибе в глухих лесах? Поубивать кого-нибудь на досуге, а как же.

Меня переупрямить сложно, так что в итоге обошлись без настоящей головы лося на стене и шкур на полу, но атмосфера, видать, осталась.

— Где ж вы видели охотника, который начищает сапоги, заряжает ружья, полдня носится за добычей, пару раз чуть не дохнет, когда добыча начинает носиться за ним, а потом, догнав ее и, ну ладно, пристрелив, теряет интерес и сразу бежит за следующей, не посрав, носки не сменив? Неееееет…

Заметил в своем голосе характерные пьяные нотки. Остался доволен — миссия выполнена. Надеюсь, Альберта тоже отпускает. Он сидел, подперев рукой щеку, и слушал меня так внимательно, будто я секреты Вселенной ему рассказываю. Только съехавшие набок очки выдавали, что Штирлицу уже хватит.

Я продолжил. Меня несло:

— С добычей надо сфотографироваться, отпилить рога, повесить на стену, шкуру постелить у камина, мясо приготовить и накормить всех причастных и непричастных, рассказав им в подробностях, как обгонял, как подрезал, как жалобно смотрел лось в свой последний водопой. Фотки в альбом, ну в соцсети, гостям двадцать лет показывать лысый коврик у камина, внукам травить байки, с каждым разом преувеличивая размер перепрыгнутых оврагов и клыков кабана. Охотник не бросит добычу, пока не использует ее до самой последней крошки, и еще его далекие правнуки будут хранить эти рога на чердаке и не знать, как избавиться от такого счастья.

Я прикончил бокал одним глотком. Альберт снял очки, протер. Но надевать не стал, сложил и убрал в карман пиджака. Откинулся в кресле, сощурившись на огонь.

— Если бы я хотел азарта погони и вот этого всего, я бы ее до упора добивался. Но нет.

А зря, блин. Если бы не уперся в свою обиду, сейчас бы не обтекал.

— Ты же скучаешь, если не надо бороться. Посмотри на себя. Пять лет зарастал мхом и бородой, похоронил себя здесь. А только появилось за что подраться — сразу взбодрился и на вид уже не суровые пятьдесят с хвостом, а невнятные сорок.

— Да ни хера, — поскреб трехдневную щетину и решил утром все-таки побриться. «Пятьдесят с хвостом?!» — Я, сколько себя помню, постоянно въебываю, выкручиваюсь, добиваюсь. Для того, чтобы в итоге спокойно сесть в кресло и насладиться уже плодами труда. Да я со своими стамесками был охеренно счастлив, поверь мне. И с удовольствием туда вернусь.

— Не скучно?

— Вообще нет. Тихо, спокойно. То, что я хорошо умею добиваться, не значит, что мне это нравится. Я не охотник. Я просто добываю свое. Потому и бросил — не мое.