Выбери любимый жанр

История вермахта. Итоги - Кнопп Гвидо - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Что еще поддерживало дисциплину в войсках? Что заставляло солдат участвовать в массовой бойне? Ведь на самом деле большинство подразделений вело боевые действия до самого конца, несмотря на ужасающие потери и положение, с каждым днем все более безвыходное. Что это было? Соблюдение все еще незыблемой воинской этики, страх перед ужасающим будущим в советских застенках или ожидание мести за все совершенные немцами преступления?

Средняя продолжительность жизни новобранца вермахта в 1945 году едва дотягивала до четырех недель. Только в период с января по май 1945 года умерло 1,3 миллиона немецких солдат. Потери противника тоже исчислялись миллионами. Вермахт превратился в инструмент одной из самых смертоносных войн мировой истории и оставался таковым до самого конца.

Смерть, разрушение, страдание — все, что эта армия принесла в мир, обратилось против нее самой. Эти раны кровоточат и поныне.

ВТОРЖЕНИЕ В ЕВРОПЫ

История вермахта. Итоги - i_004.jpg
История вермахта. Итоги - i_005.jpg

Когда Генрих Гусманн, солдат 14-го стрелкового полка 5-й танковой дивизии, подъезжал ночью 1 сентября 1939 года на бронетранспортере к польской границе, он рассказал своему старшему товарищу: «Мой отец сказал мне: „Я никогда не пожелаю тебе оказаться на войне. Но запомни одно на случай, если она начнется: историки сразу запомнят того, кто выстрелит первым. А того, кто сделает последний выстрел, не вспомнит никто“». Девятнадцатилетний юноша вовсе не был мятежником. Он с воодушевлением присягнул Адольфу Гитлеру и хотел проявить себя в этой войне как храбрый солдат. Но уже в первый день войны он получил урок, который не смог забыть. Один лейтенант, невольно подслушавший его разговор с приятелем, объяснил Гусманну, что отцовское наставление кажется ему в высшей степени подозрительным. Вывод, который лейтенант сделал из своего объяснения, был столь же ясным, сколь угрожающим: «Берегитесь, Гусманн, если я уличу вас хоть в малейшей трусости, вы предстанете перед военным трибуналом». Генрих уяснил: в вермахте нет места раздумьям, хотя на войне много над чем стоило бы задуматься. Так, уже на второй день войны, как вспоминает Гусманн, ему был преподан следующий, еще более серьезный урок: «Второго сентября, при наступлении на Плес, в нашем подразделении погибло двое солдат. У поляков там была оборонительная линия, состоящая из бункеров со станковыми пулеметами и малокалиберными орудиями. Мы, пехотинцы, должны были взять эти огневые точки практически голыми руками. Это нам не удалось».

Так же, как я сам готов пожертвовать своей жизнью, — каждый может забрать ее, если это нужно для моего народа и для Германии, — так и от всех других я требую того же. Тот же, кто считает, что в праве не последовать этому национальному завету, — падет! Предателям нечего ждать, кроме смерти!

Гитлер, 1 сентября 1939 г.

Солдаты вроде Генриха Гусманна прошли в Польше боевое крещение. Впрочем, оно было связано в большей степени с хаосом, чем с проявлением героизма. Об этом вспоминает и солдат Юстус Габерманн, служивший во время польской кампании водителем грузовика в 10-й танковой дивизии: «Возле города Грауденц мы были атакованы поляками. Только мы оставили машины, как началась стрельба. Пули летели буквально из-за каждого угла — было абсолютно непонятно, откуда стреляют, мы были полностью дезориентированы. Потом, правда, мы разобрались что к чему, отползли, окопались, попытались понять, где противник». О сопротивлении Габерманну можно было и не думать — винтовка осталась в стойке, в машине. «Сразу появились раненые. Это был цирк чистой воды: одному товарищу прочертило пулей живот по касательной, так он заполз под машину и санитарам пришлось его оттуда вытаскивать, чтобы перевязать. Самой первой реакцией было именно спрятаться. Люди автоматически стараются куда-нибудь заползти, хотя это отнюдь не всегда то, что нужно». Будучи на ту пору двадцати одного года от роду, Габерманн тоже получил важный урок — понял, что у одиночки практически нет шансов. «Выжи ть можно только в группе, в сообществе. В одиночку далеко не убежишь».

Юстус Габерманн только в общих чертах представлял себе, почему он должен воевать против Польши: «Грубо говоря, я знал только, что Версальский договор значительно ограничивал нас и что мы хотели вернуть себе коридор[17]. О большем я и не задумывался». Генрих Гусманн, напротив, поражался тому факту, что дело вообще дошло до войны. «Гитлер же всегда утверждал, что он знает, что такое война, ведь он вернулся с Первой мировой тяжело раненым. В общем, все были убеждены, что кто-кто, а он войну точно не начнет. И, я должен сказать, во время польской кампании мы искренне верили, что это поляки, сойдя с ума от мании величия, начали боевые действия, а не мы». Его поколение не знало ничего, кроме официальной пропаганды Третьего рейха. А она убеждала, что мир исполнен несправедливости и постоянной угрозы, враждебен Германии.

В национально-правовом аспекте нападение на Польшу было, однозначно, проявлением наступательной войны.

Карл Хайнц Фризер, историк

Поляки не были противником, которого принимаешь всерьез: мы многократно превосходили их.

Генрих Гусманн, солдат вермахта

Хорсту Баземанну было тогда 17, он еще учился: «Семь лет в „Гитлерюгенд“ вымуштровали нас, сделали нас слепыми». Он приветствовал начало войны. «Мы даже не могли себе вообразить, что партийное руководство вводит нас в заблуждение. Напротив, мы были взволнованы, мы хотели побыстрее выучиться и приступить к делу». На него произвела впечатление пропагандистская ложь о нападении поляков на радиостанцию в Гляйвице[18]: «Тогда мы, конечно же, были возмущены тем, что вытворяют поляки», — объяснял Баземанн. Разве Польша не принадлежала к числу наций, выигравших от нового мирового порядка, установленного по итогам Первой мировой? Разве это не были те самые поляки, которых немцы так глубоко презирали? «Тогда о Польше было только негативное мнение. Польская экономика, и так далее и тому подобное… Грязно, несовременно и отвратительно. Все „немодное“ было польским, и все дрянное — тоже», — вспоминает о предрассудках того времени Херманн Конрад, бывший летчик Люфтваффе, которому на тот момент было 24. Многие, в свете молниеносных успехов вермахта в Польше, боялись пропустить войну, не успеть поучаствовать в ней. Так, двадцатилетний на ту пору член офицерского кадрового резерва Вальтер Хайнляйн вспоминал: «Я пребывал в восторге от того, что происходило. Слава богу, потом это прошло. Но тогда мне непременно нужно было пережить все это, во всем поучаствовать». Но воодушевление, в котором пребывала тогдашняя молодежь, не переходило на народ в целом. Ликования, как при объявлении всеобщей мобилизации в 1914 году, не было. Семнадцатилетний выпускник средней школы Хорст Кюне находился на гражданской службе, и служба в армии еще предстояла ему. Он вспоминает о первой реакции своей семьи: «Большой испуг. Большой испуг, превратившийся в сущий кошмар для людей. Стоя на площади в Бунцлау, мы слушали из громкоговорителей о правилах поведения на случай воздушной атаки — и тогда вдруг в нас поселился жуткий страх». Люди были подавлены, рассказывал Кюне. «Люди думали так: до сего момента Гитлеру удавалось воплотить свой план в жизнь. В Австрии и в Судетах ему удалось выиграть без войны. А в этот раз у него не получилось, в этот раз он слишком заигрался».

Мы были внутренне готовы к тому, что дело может дойти до военного конфликта. Однако мы не испытывали по этому поводу лишнего восторга, так как видели и невероятный риск ситуации.

Бернд Фрайгерр фон Лоринтфен, офицер Генерального штаба
3
Перейти на страницу:
Мир литературы