Горькие шанежки
(Рассказы) - Машук Борис Андреевич - Страница 3

— Ты оставайся, смотри за ней. Мы и сами сходим. — И, не зная, чем еще помочь дружку, пообещал: — Я тебе потом дам кислицы. Целый пучок…

Петька встретил его сердито:

— Ну ты и собираешься…

— А че, Петьк?

Петька не ответил. Повернувшись, он посмотрел назад. От дома за ними семенила шестилетняя Зинка.

— Па-аайду-у! — заливаясь слезами, голосила она.

— А то! — кивнув на Зинку, ответил Петька. Он повернулся к сестре, и сделав грозный вид, пообещал: — Счас навшиваю!

Но Зинка остановилась только после третьего решительного предупреждения. Шаркая кулачками по глазам, она сошла с дорожки, по которой улепетывали приятели, и стала собирать ярко-желтые одуванчики.

— Ну, нар-род! — отойдя подальше, проговорил Петька. — Один полдня собирается, от других не отвяжешься…

Шурка не стал задираться, только спросил:

— Ты же говорил, что Амос пойдет?

— Догоняй Амоса… На казарму он дернул, к Юрке Шарапову. — Тут Петька вздохнул с сожалением. — Что мы для них? Мелюзга! А готовую кислицу жрать все мастера…

Шурка догадался, что между братьями опять была ссора, а то и потасовка.

— Ну и пусть не пошел, — махнул он рукой. — Сами еще больше нарвем. А им и давать не будем…

Не уточняя, кому это «им», Петька согласно кивнул и тут же, насвистывая, тальниковым прутком начал нахлестывать по высоким головкам чемерицы, по желтым саранкам и бледно-голубым колокольчикам, росшим среди густой травы по обеим сторонам дороги.

Легкий человек Петька… Все как есть понимает, долго не сердится, а зазря и не обижается вовсе. Конечно же Амосу интересней водиться с Юркой Шараповым — сыном дорожного мастера Сергея Петровича. Тот и ровесник Амосу, и башковитый — до ужаса. Вот прошлым летом он придумал штуковину. Взял тыкву большую, срезал верхушку и выбрал из середины потроха с семечками. На боку тыквы вырезал дырки для глаз, носа и рта, а в середину зажженную свечку воткнул. И вот такое страшилище темным вечером Юрка вместе с Амосом поставили на широкой дороге, по которой девки-невесты из деревни с вечерки шли.

Говорят, визжали невесты так, что, поди, и в Узловой слышно было. А громче всех — Юркина сестра Варька, которой, как Шурка однажды заметил, его дядька Клим подмигнул. Варька сначала скраснела слегка, а на Клима так хорошо посмотрела, что Шурка сразу обо всем догадался. На другой же день он дядьку Варькой дразнил, удирая от обещанного щелбана.

С хорошими думками дорога хорошо покоряется… Вот уже далеко остались дома Шурки и Петьки, а сопка с выемкой навстречу придвинулась. И скоро, перейдя через канаву от трубы под линией, они зашагали в гору. Чем выше поднимались, тем плотнее подступали к дороге кустарник, молодые дубки и березы. Деревья стояли стеной, и Шурке казалось, что идут они с Петькой по зеленому бесконечному коридору, который ведет их к чему-то неизвестному, еще никем-никем не открытому.

Пологим затяжным подъемом они добрались до макушки сопки. Это ее Шурка видел от дома. Видел он и лес, теперь окружавший его, и дорогу. Но чудное же дело — от дома лес был вроде как плоский, с неровными зубчиками, влепленными в синее небо, а тут оказался широкий, густой… Да и сама вершина другая. Издали виделось, будто она — острый гребень, за которым скрывается крутой-крутой спуск, а тут дорога пошла как по равнине, с неглубокими впадинами, прорезанными тележными колесами.

Посмотрев вперед, Шурка увидел, что лес там сомкнулся и никакого коридора уж нет. Он даже подумал, что и дороги дальше не будет. Но она не кончалась, а только круто сворачивала, будто оробев перед густотою деревьев.

— Погоди, Петьк, — попросил Шурка на повороте. — Камушек в ботинок попал… Колется!

Петька остановился. И ребятишки сразу услышали охранявшую лес тишину… В жарком безветрии вокруг них стояли деревья, переплетались ветки кустарников и млело зеленое лесное разнотравье. Казалось, все растущее в лесу настороженно слушает кого-то и тянется, тянется вверх, чтобы ветками и листьями захватить как можно больше падающего сверху солнца.

Но тишина и выдавала жизнь обитателей леса. Вот в самой чаще кто-то прошуршал старыми листьями…. Тут же зафукало вверху, и Петька с Шуркой увидели летящего красноголового дятла. Он ловко прилепился к сухому стволу черной березы, застучал крепким клювом. И, будто разбуженная дятлом, совсем близко закуковала кукушка. Отыскивая ее, Петька повертел головой и громко спросил:

— Кукушка-кукушка, сколько мне жить?

Он тут же затих, считая, сколько раз она прокукует.

— Двадцать три! — подвел он, наконец, итог. — Ты че же сидишь, Шурка? Ждешь его, ждешь, а он сидит просто так…

Но Шурка сидел не просто так. Случайно оглянувшись назад, в прогале между деревьями он увидел далекую равнину и замер в растерянности, а потом в изумлении. Там, внизу, теряясь в кустах и кочках, поблескивала речка Безымянка, чуть голубело озеро, а совсем рядышком с ним стояли дома Шуркиного деда и Петьки Варнакова. Разглядел Шурка широкую дорогу, станцию, казарму, деревню, черные карандашики семафоров… Но больше всего поразил его равнинный простор, разрезанный четкой прямой линией железной дороги. На этом приволье, непосильном Шуркиному взгляду, темнели ленты дорог на полигон и к Телковой заимке, поблескивали кружочки лиманов и разбегались деревья. Все это, хорошо знакомое, через расстояние смотрелось маленьким вовсе, вроде бы игрушечным. И Шурка, переполненный чувством высоты и восторга, сорвал с головы кепчонку и, размахивая ею, закричал:

— Эге-ге-ей!

— Чего разорался? — пробурчал удивленный Петька. — Пошли давай! А то докричишься до барсука…

Шурка притих, настороженно оглядываясь.

— А они здесь есть, Петька?

— Как же… Лес — и без барсуков? — шагая, рассуждал Петька. — Такого и не бывает. А ты кричишь тут… Вот придешь домой без своего хозяйства, тогда узнаешь…

— К-какого хозяйства? — опешил Шурка.

— Такого… Слыхал, что барсуки у мужиков отрывают?

Шурка не слыхал. А когда Петька растолковал ему, он еще с пущей внимательностью стал присматриваться к ближним кустам. Но к его радости после поворота лес начал редеть, и скоро дорога выскочила на открытое место, сплошь заросшее цветущими ландышами. Но они Шурку и Петьку не интересовали. Судя по всему, дальше сопка обрывалась, потому что дорога опять сворачивала. Теперь она шла вдоль телеграфных столбов с гудящими проводами.

Ребятишки остановились, послушали гул проводов, и откуда-то снизу до них долетел лязг железа, чей-то глухой разговор.

Петька поморгал, соображая, и, подпрыгнув, обрадованно закричал:

— Там же выемка, Шурка! Выемка, понял?

Он сорвался с места и прямо по ландышам помчался вперед.

Не успев и запыхаться, ребятишки оказались на откосе глубокой выемки. Глянув с него, Шурка даже оторопел. Внизу лежали две бесконечные лестницы из шпал и четырех ниток из рельсов. И не сразу понял, Шурка, что перед ним железная дорога, по которой он ходил между казармой и станцией, с насыпи которой катался на санках и лыжах… Но никогда еще он не видел дорогу сверху. И людей с такой высоты первый раз видел: внизу работала бригада путейцев. Среди них Шурка узнал мастера Шарапова, коренастого татарина Камаледдинова… Рабочие домкратом поднимали рельсы и, шуруя узкой длинной штуковиной из толстой жести, подсыпали под шпалы балласт.

— Суфляж производят! — объяснил Петька, понаблюдав за рабочими.

Друзья уже собрались двинуться дальше, но тут из-за поворота выемки показался пассажирский поезд. Разматывая над вагонами гриву белого дыма, он быстро несся под уклон и, что больше всего удивило ребят, мчался бесшумно. Перестук колес долетел до них, когда поезд подошел совсем близко. Шурка сверху увидел черную дыру в паровозной трубе, квадрат тендера с кучей угля, около которой копошился кочегар в измазанной мазутом одежде, крыши вагонов с колпачками вытяжных труб, чашечки вентиляторов над вагон-рестораном…

Они смотрели, пока поезд ушел за поворот. И тут Петька окликнул приятеля: