На Забайкальском фронте
(Документальные повести, очерки) - Котенев Алексей Яковлевич - Страница 9

Минут через двадцать они перевалили через Олений Рог и сбежали по южному склону вниз.

У подножия сопки стоял у мотоцикла лейтенант Ивушкин и, поглядывая на часы, поджидал связистов. Запыхавшийся Габай подбежал к лейтенанту, объяснил, что кончилась катушка, и, оставив станок и телефонный аппарат, побежал к артиллеристам одолжить провод. Ивушкин включил аппарат в линию, повернул ручку и вдруг услышал голос старшины Бандуры.

— Я спрашиваю, положено или не положено выполнять к сроку приказания? — гремел старшина, не зная еще, с кем говорит. — Ну что я доложу командиру?

— Доложите капитану Дроботову, что связь обеспечена, — сказал лейтенант. — Приказ выполнили точно в срок.

— Это кто? Это вы, товарищ лейтенант? — растерянно спросил Бандура.

— И еще передайте на все точки, что красноармеец Олесь Габай, попав в трудное положение, не растерялся, преодолел сопку Косматую и в считанные минуты оказался на южном склоне.

— Что вы говорите? — обрадованно воскликнул старшина. — А я из-за него хотел уволиться после войны.

— И ехать в Липовку садовничать?.. — продолжил Ивушкин.

— Совершенно точно…

— Не советую спешить, — проговорил Ивушкин. — А вдруг не возьмут в садовники? Ведь садовник — человек особенный. Иной, к примеру, увидит куст — и ну корчевать его «в общем и целом». А хороший садовник как сделает? Он ненужный бурьян расчистит, найдет хороший росток…

— Чую, чую, в чей огород камешки кидаете, — догадался Бандура. — Урок усвоен, спасибо…

Подбежал с проводом Олесь, в один миг срастил кабель и, подхватив аппарат, пустился что было сил к штабной палатке. Макеев следом маскировал линию.

Дождь перестал так же внезапно, как и начался. Посветлело небо. По всему склону сопки Косматой ярко зазеленели травы, на листьях кустов янтарем засветились дождевые капли. Олесь вышел из штабной палатки артиллерийского дивизиона и направился к лейтенанту Ивушкину. От усталости его покачивало. Промокшая до нитки гимнастерка сдавливала плечи, в сапогах хлюпала вода. Но его бодрила удача: связь дана точно в срок. Из штаба уже доносились позывные, отрывистые команды, приказания. «Рука набирает силу», — подумал он и удовлетворенно улыбнулся.

— Ну а теперь сушить ноги, — сказал Ивушкин и поглядел на небо, где заливался жаворонок. — Тоже сушит перышки…

Замполит был доволен, что помог солдату почувствовать свое назначение. Лейтенант допускал, что, может быть, и еще придется немало положить труда, употребить и строгий приказ, и горячий призыв, и теплое слово. Но он твердо верил в успех. Будет в войсках Забайкальского фронта еще один отличник. Обязательно будет! Найденный росток уже потянулся вверх, как тянется вверх буйная зелень, омытая дождем, пригретая теплым солнцем.

Танкисты Михеевы появились в рядах Красной Армии в тридцатых годах, когда японцы, захватив Маньчжурию, стали беспокоить наши восточные границы. Почуяв недоброе, ульяновский колхозник Дмитрий Федорович Михеев написал на Восток Василию Константиновичу Блюхеру письмо, в котором наказывал зорко оберегать восточные рубежи Родины и одновременно просил командующего ОКДВА взять под свое начало трех его старших сыновей, определить их на службу в один танк. И чтоб стоял этот танк на государственной границе — на самом опасном месте.

Желание отца было удовлетворено. Так появился михеевский танковый экипаж. Командиром стал старший брат Павел. За рычаги сел бывший колхозный тракторист Федор. Третий брат, Иван, стал мотористом. Сам Дмитрий Иванович тоже переселился за Байкал. «Чтоб способнее было наставлять сыновей».

А линию братья Михеевы взяли правильную. Отслужив срочную службу, пошли в военное танковое училище. Позже туда же поступили еще два подросших брата — Виктор и Владимир. Перед войной была создана михеевская танковая рота. Командиром ее стал Виктор Михеев. Павла назначили заместителем. Федор, Владимир и Иван командовали взводами.

Отважно сражалась михеевская рота на фронтах Великой Отечественной войны. Дралась в Белоруссии и на Украине. Разила захватчиков сокрушительным огнем в донских степях и на днепровских переправах, давила их гусеницами в степных оврагах и на железнодорожных разъездах. Тяжелыми были те кровавые оборонительные бои. Танкисты бросались на вражеские стальные клинья, но, не выдержав натиска превосходящих сил, откатывались назад.

Осенью незабываемого сорок первого года в роту пришло печальное письмо — отец сообщал о геройской гибели сына Александра — комиссара части, — проклинал гитлеровских разбойников, звал сыновей к мести.

В ту памятную ночь танковый полк вместе с пехотой занял оборону в перелеске под украинским хутором Яров. Для того чтобы гитлеровцы не обошли опорный пункт с юга, командир полка послал михеевскую роту в засаду на южную окраину перелеска, где проходила проселочная дорога. Несколько часов рота, замаскировавшись, простояла в засаде. А на рассвете на дороге появилась колонна фашистских танков. Она спешила, шла на предельной скорости. Для безопасности гитлеровцы сделали по перелеску несколько безответных выстрелов и, не останавливаясь, пошли дальше. Когда колонна вышла напротив перелеска, командир роты лейтенант Виктор Михеев крикнул:

— За брата, огонь!

Грянул мощный залп. Все танковые пушки ударили по вражеской колонне. Верно посланные снаряды рвали гусеницы, корежили уязвимую бортовую сталь. Запылали баки с горючим, черно-синим дымом охватило колонну. Гитлеровцы выскакивали из машин, падали в придорожную траву, чтобы укрыться от смерти. Когда несколько уцелевших задних машин повернули вспять, командир роты скомандовал:

— В атаку!

Точно подхваченные ураганом, танки ринулись вперед. Они давили гусеницами укрывшихся в траве гитлеровцев, крушили метким огнем отходящие вражеские машины. Не многим фашистам удалось уцелеть в этой яростной схватке.

Дивизионная газета писала тогда о братьях Михеевых: «Лица их покрылись неистребимым загаром, руки огрубели, почернели в трудные и тяжелые месяцы испытаний на Украине. Братья Михеевы закалились в огне этих испытаний. Они были железными людьми, а стали стальными».

В тревожные дни, когда михеевская рота сражалась под Сталинградом, на Востоке постигали нелегкую военную науку еще три танкиста Михеевых. Учились упорно, настойчиво, чтобы скорее прийти на помощь своим братьям на Западе.

С командиром танкового батальона подполковником Михеевым мы встретились перед большими тактическими учениями. Это был широкоплечий коренастый офицер с широкими угловатыми челюстями и узкими зоркими глазами. Говорил он спокойно, неторопливо, и было даже странно: предстоял ответственный момент в жизни батальона — нелегкие учения, а он вроде бы и не чувствовал этого — не суетился, не повышал голоса, не гонял посыльных, как будто шел обычный учебный день. На вопрос, все ли готово к выезду в район сосредоточения, он как-то неопределенно пожал плечами, скупо улыбнулся и сказал:

— Если все нормально, танк должен ходить сам, без буксира и толкачей. Значит, сам должен двигаться и батальон, без понуканий и подстегивания.

О боевой подготовке батальона, о методике обучения и воспитания говорил обстоятельно, со знанием дела:

— Сколотить батальон в единый боевой организм — дело трудное. Ведь сколько людей, столько характеров, наклонностей и привычек! Надо, чтобы люди притерлись друг к другу, спаялись накрепко, слились в одно целое. Растопыренными пальцами врага не собьешь. Туго сжатый кулак нужен. Чтобы один за всех и все за одного. Чтобы каждый чувствовал себя частью целого и болел за успехи товарища не меньше, чем за свои.

В каждом слове комбата сквозило: батальон живет по законам войскового товарищества. В прошлом некоторые экипажи из-за слабой натренированности не смогли получить высокую оценку по стрельбе. Это встревожило весь батальон. Командир роты капитан Александриков, как и другие офицеры, начал отыскивать причины неудачи и пришел к выводу, что необходимо изменить метод проведения танкострелковых тренировок. «Надо сделать так, чтобы взвод всегда располагался компактно», — подчеркнул он и начал проводить танкострелковые тренировки по-новому.