Папарацци (СИ) - Макарова Елена А. - Страница 5

Слова на этого озабоченного Соболева не действовали, и он, наплевав на мои желания, поцеловал меня.

«Кажется, ты попала» — уже испуганно шептало сознание.

Да без тебя знаю! Что делать-то?

«Врежь ему!» — на этот раз воскликнуло сознание.

Только хотела это сделать, как руки оказались скованные железной хваткой.

Животное!

Наглый тип целовал меня, а я ничего не могла предпринять, чтобы избежать этого. Я искала выход, и понимала, что физически не могу противостоять высокому крепкому мужчине, который, судя по нашей недавней пробежке, много времени проводит в спортзале.

В голове вдруг всплыло изречение: «Если не можешь победить — присоединяйся». Стоит рискнуть, раз ничего другого на ум не приходит.

Я больше не тратила силы впустую, борясь с тем, кого мне не победить, а начала отвечать на поцелуи.

Не скажу, что делал это с отвращением, но и удовольствия не могла испытывать. Если бы он не взял меня силой (отчего во мне всё кипело и протестовало) то, возможно, мне бы и понравилось. Но меня коробило от самого факт насилия.

Ну ты и свинья, Соболев!

Мной овладела ярость, и я укусила этого извращенца за губу.

Только собственная кровь заставила его оторваться от меня. В тот момент, когда он стирал алые капли с губ и что-то гневно шипел, я получила немного свободы и коленом врезала ему в пах. Он согнулся, задохнувшись жутким стоном, и сполз на пол.

Так-то, красавчик!

— Теперь ты слушай! — не боясь, грозила ему. Сейчас он был не в состоянии даже встать на ноги, не то, что бы применить ко мне физическую силу. — Приблизишься ко мне — я заявлю на тебя! Дело, конечно, никто возбуждать не станет, — мы оба это прекрасно знали, — но скандал тебе гарантирован.

Вся эта звездная братия боялась только одного: что их репутация будет подмочена. Есть, конечно, те, которые не гнушаются черным пиаром, и искусственно создают скандальный образ, но Андрей Соболев явно не из их числа. Он точно не святой и с большой вероятностью буквально купается в человеческих пороках, но все свои грязные делишки непременно скрывают от посторонних глаз.

Мужчина вскинул на меня голову и слушал, громко пыхтя — это все, на что он сейчас был способен.

— Больно, да? — склонила голову на бок, участливо интересуясь. Соболев лишь сжал губы в тонкую линию, ноздри раздулись как разъяренного быка! — Ты это заслужил! — гневно произнесла и практически перешагнула через него. — И забудь о карте, — напоследок бросила, отпирая дверь, — я давно «слила» фотографии. Скоро увидишь свою милую мордашку на какой-нибудь желтой страничке, красавчик, — подмигнула ему на прощание и исчезла за дверью.

С ламинированным бейджиком аккредитованного журналиста я без проблем перемещалась по зданию, так же беспрепятственно его покинула. Забралась в свою немало повидавшую машину и отправилась домой.

Жила я не в самом благополучном районе, в маленькой зачуханной квартирке, которая больше походила на комнату в общежитии. Всё там было отвратительно: здание, атмосфера, люди. Правда, Машка была единственным нормальным человеком. Она работала в кафе одной из известной сети фастфуда, а это означало только одно — у нее всегда можно было поживиться едой.

Машкина квартира находилась через стену от моей и была первой на пути следования, поэтому я, даже не подумав сначала заглянуть к себе, постучала в ее дверь.

— Маш, сегодня был паршивый день, — кричала на лестничной клетке, не дожидаясь, когда девушка откроет, — так что логичным завершением будет съесть что-нибудь вредное (и помереть).

— Сегодня картошка и наггетсы! — широко распахнув дверь, громко объявила, как тетка на раздаче в какой-нибудь столовой, что совершенно не вязалось с ее внешность. Машка была маленькой и худенькой и с большими доверчивыми глазами. Ну прям бездомный щеночек.

— Как я люблю, — улыбнулась, хотя меня уже тошнило от этого меню.

— Тогда прошу, — Машка жестом пригласила меня войти внутрь.

Мы, хихикая как малые дети, уселись с коробками еды на ее маленький диванчик. Порой смех лучшее лекарство. И маска.

Несмотря на маску Маши, я успела немного изучить девушку. Она была такой наивной, что я боялась, вдруг какая-нибудь сволочь непременно воспользуется ей и разобьет ее трепетное сердечко. Бедная девочка и так натерпелась в жизни. С первого же дня нашего знакомства я воспринимала ее как младшую сестренку, о которой надо заботиться.

— Что случилось у тебя на этот раз? — спросила Маша, запихивая в рот картошку.

— Попался один принципиальный и гордый, — ответила я с набитым ртом, — а еще и маньяк.

— Маньяк? — пробубнила соседка, желая узнать подробности.

— Да обычный мажор, — отмахнулась, чтобы она не придавала большого значения моим словам, — думает, что ему все позволено.

— Ясно, — кивнула. Она уже не первый раз слышала от меня подобные истории, так что ее мало чем удивишь.

— А твой день? — не забыла поинтересоваться в ответ.

— Как и вчерашний, и позавчерашний и сотни дней до него, — устало вздохнула, огорчаясь, что ее жизнь такая серая. — Хочется получить хоть чуточку позитива и чего-то светлого. Влюбиться что ли?

— Не поможет, — заговорила я менторским тоном, — поверь, проблем только прибавится.

— Это только если не тот мужчина попадется, — рассуждала соседка, — а «твой» сделает тебя счастливой.

Смотрела на ее мечтательный взгляд, и удивлялась ее умозаключениям. «Твой мужчина» — что за романтичный бред? Но не стала расстраивать и без того невеселую Машку и промолчала, пусть мечтает дальше. Я же, кажется, уже разучилась, а моя мечта медленно чахнет и скоро совсем угаснет, как и надежда вместе с верой в то, что она когда-нибудь осуществится.

Мы поужинали, и я еще недолго побыла у соседки, а потом все-таки поплелась домой спать.

Продрыхла до самого утра в той же несуразной позе, в которой упала на кровать. Глядя на мир всего одним открытым глазом оделась, залила в себя дешевый кофе и поплелась на работу. Никогда не знала, что меня там ждет: скрючившись, сидеть в засаде или тайком уплетать тарталетки на каком-нибудь светском приеме.

Проделала привычный ритуал приветствия коллег, и я шла к своему столу, который был у меня чисто для формальности (в редакции я обычно надолго не засиживалась), пока странное чувство, как звоночек, не заставил остановиться. Впервые Митя, завидев меня, не высунулся из-за своего стола с предложением свидания. Напротив, он тихо сидел в своем закутке как мышь, забившаяся в нору. Что происходит?

— Виктория Дмитриевна! — Валерий Николаевич собственной персоной высунулся из приоткрытой двери кабинета. — Зайдите ко мне.

Откуда такая формальность? Начальник обращался к подчиненным чуть ли не панибратски: Саныч, Михалыч. Меня, в силу возраста, вообще звал просто «Вика». А тут вдруг «Виктория Дмитриевна».

Если начальство обращается к тебе по имени-отчеству, не стоит ждать ничего хорошего. Это предчувствие подтвердилось, когда в кабинете редактора я увидела Андрея Соболева.

Его холодный надменный взгляд говорил сам за себя — мне конец!

Андрей

«С*ка!» — так и укрутилось у меня в голове, пока я пытался отдышаться, поднимаясь с пола. Злобная стерва буквально уложила меня на лопатки. Но каким грязным способом.

Кто же знал, что она настолько дикая, и простую забаву воспримет так агрессивно? Или она просто сумасшедшая?

Гадина не обошлась членовредительством, а в придачу бросила еще и угрозу, напоследок позлорадствовав. Снова. Она намеренно испытывает мое терпение, только еще не знает, с кем связалась.

Когда я очухался, первым делом поднял на уши PR-отдел. Мне нужно были списки аккредитованных журналистов на этот вечер. Я отыщу эту наглую девицу и…

Оторву голову!

Пришлось позвонить Витьку, и узнать имя владельца колымаги, на которой разъезжала репортёрша.

Вика. Злобную суку звали Виктория Баринова, и работала она в какой-то замшелой желтой газетенке.