Лунная Заводь (ЛП) - Эндрюс Илона - Страница 12

***

Женщина лежала на полу, свернувшись калачиком. Паук вздохнул. Ее кожа приобрела нездоровый зеленоватый оттенок. Этому не помогала патина синяков, покрывавшая ее ноги и руки. Он всегда верил в доктрину максимальной боли с минимальными повреждениями во время пыток… он хотел сломить ее дух, а не тело, и их сеансы оставляли только самые легкие повреждения. К несчастью, Женевьева решила напасть на охранников и попытаться покончить с собой. Усмирить ее, не причинив вреда, оказалось непросто.

Ее попытки становились все более безрассудными. Эта последняя была блестяще исполнена и почти отняла ее у него. Он не мог позволить себе потерять Женевьеву. Пока нет.

Паук ждал у грязной стены. Здесь пахло плесенью. Боги, как же он презирал болото!

Женевьева пошевелилась с тихим стоном. Ее веки задрожали, и она прошептала.

— Нет.

Галльский. Ну, наконец-то. Она вернулась к своему родному языку. Это означало, что он сломал ее броню. Слишком мало, слишком поздно. «Рука» сообщила ему, что «Зеркало» узнало о его деятельности на Трясине и послало агента. Они не смогли установить личность агента, но Паук ожидал, что адрианглийцы пошлют одного из лучших. Время от времени у «Зеркала» появлялись достойные противники, и он не мог позволить себе поставить под угрозу целостность проекта. Придется принять несколько трудных решений.

— Да, — ответил он ей по-галльски.

Женевьева выпрямилась. Сине-черное кольцо вцепилось ей в горло.

— Синяк на твоей шее выглядит ужасно, — продолжил он на том же языке. — Я должен признать, что использовать магию, чтобы задушить себя ошейником, было изящным ходом. Скажи, ты научились деформировать металл до того, как твоих родителей сослали в Грань или после?

Она смотрела на него с напряженной, сосредоточенной ненавистью.

— Мне грустно, что ты меня ненавидишь, — сказал он. — Я говорю искренне. Ты, как и я, отпрыск одного из старейших голубокровных семейств, и мы должны вести цивилизованную беседу, приправленную хорошим красным вином и редкими остроумными замечаниями. Вместо этого мы оказываемся здесь. — Он развел руками. — В сточной канаве для всей мировой грязи, где ты превратилась в избитое животное, а я в твоего мучителя.

Она не ответила. Он ошибся. Она не сломается в ближайшее время. Жаль.

— Чтобы задушить взрослого человека, требуется примерно пять минут, — сказал ей Паук. — Вот почему люди моей профессии предпочитают ломать жертве шею. У нас часто не хватает времени. Моим людям потребовалось тридцать секунд, чтобы снять ошейник. Тебе ни в коем случае не грозила опасность задохнуться. Но в каком-то смысле тебе это удалось. Видишь ли, теперь у меня мало времени. Я больше не могу нежно душить тебя и ждать, пока ты подчинишься. Я должен сломать тебя немедленно.

Никакой реакции. Словно она была манекеном.

Он наклонился к ней.

— Ради Бога, Женевьева, это твой последний шанс. Война между Адрианглией и Луизианой неизбежна. С этим придется бороться при моей жизни, если не при твоей. В дневнике — ключ к победе. Тысячи жизней будут спасены с обеих сторон, если эта война будет быстро разрешена решительным проявлением силы. Вот почему этот перевод жизненно важен для меня. Я его получу.

Она плюнула в него. Он отклонился ровно настолько, чтобы избежать этого, и покачал головой.

— Мне нужен ответ. Ты переведешь дневник? Подумай, прежде чем ответить, потому что ты подпишешь свой смертный приговор неверным словом. Подумай о своем муже. О дочери.

Ее потрескавшиеся губы шевельнулись.

— Иди к черту.

Паук вздохнул. Почему люди так настойчиво расстраивают его?

— Джон?

Дверь открылась, и в камеру вошел Джон. Высокий, худой, сутулый, в вечно помятой одежде, этот человек держался настороженно, напоминая неврастеника-стервятника. Паук работал с несколькими магами, искусными в изменении человека, и Джон не был ни самым трудным, ни самым легким в работе. Однако он был лучшим в том, что он делал.

Джон поклонился.

— Да, милорд?

— Нам придется сделать ей процедуру слияния.

Шок отразился на лице Женевьевы.

— Ты чудовище!

Паук схватил ее за шею, оторвал от пола и поднял на уровень своих глаз.

— Мир полон чудовищ. Я решил стать им, чтобы остальные мои соотечественники могли спокойно спать в своих постелях, зная, что их семьи защищены такими, как я. Вы связали мне руки, Madame. Возьмите на себя ответственность за свои решения.

Он уронил ее.

— Давай, слияй меня, — прошипела она. — Я убью вас всех. Вы ничего не получите. Моя семья похоронит тебя в болоте без этого дневника.

Утомительно. Паук взглянул на Джона.

— Сколько потребуется времени?

Джон внимательно посмотрел на женщину, лежащую на полу.

— Ей уже под пятьдесят. В идеале месяц, но я могу сделать это за две недели.

— Пусть будет десять дней.

— Она будет нестабильной.

Паук долго смотрел на Джона, чтобы убедиться, что тот его слушает.

— Она мой ключ, Джон. Если ты сломаешь ее, я буду очень расстроен.

Специалист по переделкам сглотнул.

Паук остановился перед дверью.

— Скажи мне, когда она будет на первой стадии. Ее дочь покинула семейный комплекс и отправилась в Сломанный. Я хочу знать, зачем.

ВПЕРЕДИ виднелось ярко-зеленое пятно свежей растительности, которое обозначало устье Сандалового ручья. Сериза развернула лодку, направляя ее в заросли. Шест раздвинул зеленый тростник. Она навалилась на шест всем своим весом. Лодка прорвалась сквозь зелень и оказалась в чистой воде.

Перед ними тянулся узкий канал, обрамленный пурпурными ивами. Крошечные пурпурные и синие листья усеивали спокойную воду.

Брови лорда Билла поползли вверх, но если у него и были вопросы, то он держал их при себе.

— Та река через полмили начинает немного чудить, — сказала она ему. — Она забывает, что течет через болото, и выдает хорошее течение. Вместо того чтобы грести против течения, мы пропустим всю эту кашу и сэкономим себе пару часов. Мы вернемся к главной реке примерно через семь миль.

Она швырнула ему шест. Он выхватил его из воздуха. Хорошие рефлексы.

— Твой выход. Не используй руки, пусть твой вес сделает за тебя всю работу. Я подумаю насчет обеда.

Лорд Билл встал, сохраняя равновесие, словно родился на воде, и вонзил шест в воду. Лодка предсказуемо выскользнула из-под него. После двух не очень удачных попыток он приноровился и продолжил движение вперед.

Сериза села, порылась в сумке и вытащила короткую удочку и коробку с наживкой, которую забрала из лодки Верна. Она зацепила жирную белую личинку и опустила леску в воду.

— ПОКА ничего? — Уильям взглянул на Серизу.

Девушка-бродяжка покачала головой. Забытая леска тянулась за лодкой. Она сидела настороже, ее взгляд изучал берега, ее тело было спокойным, но готовым к действию. Как солдат-ветеран, ожидающий нападения.

— Что-то не так, — пробормотала она. — В ручье должно быть полно рыбы. Он слишком хорошо заблокирован для акул и слишком мал для эрваургов.

— Или ты не умеешь ловить рыбу. — Он оглядел болото. Рваные облака пятнали небо. Ивы выстроились вдоль берега, как стройные женщины, моющие свои локоны в воде. Никаких тихих звуков, кроме отдаленных криков какой-то безумной птицы.

Уильям глубоко вздохнул. Никаких странных запахов, кроме обычного шведского стола из водорослей, рыбы и растительности. Ну, и Серизы. Она была права. Было слишком тихо.

Королева бродяг присела на корточки и полезла в карман куртки. А вот и клинок. Он ждал, что она снова вытащит его. Фут длиной, узкий, с одним краем, простая рукоять. В хорошей форме. Она не была бездомной — меч выдал ее раньше, чем зубы, но то, как она держала его, показалось ему странным. Ее хватка была слабой, почти нежной, с рукоятью, зажатой в ее длинных тонких пальцах. Сжимая оружие, ты становишься неуклюжим, но крепкая хватка была лучше всего. Если ты держишь меч, как кисть для рисования, рано или поздно кто-нибудь выбьет его из твоей руки.