Белая ворона в академии Аусвер (СИ) - Хант Диана - Страница 14

Магия была нужна. Нужна, как воздух.

Шутка в том, что передача магической энергии от мага к неодушевлённому предмету — возможна. С последующим его использованием по назначению. А вот от некоего магического артефакта обратно к магу — нет. Как и от мага к обычному человеку.

Бенжамин Сенека возглавлял кафедру Экспериментальной Магической Передачи в Претории, правительственном университете. И, как следствие, экспериментировал, пытаясь найти возможность обеспечить необходимым количеством магии Триум, своё государство, которое его далёкий предок поклялся защищать ценой собственной жизни.

И, разработав, по его мнению, идеальную (ладно, просто работающую) формулу передачи магической энергии Бенжамин Сенека начал с себя.

Не потому что, был глуп, наоборот.

Его отец, Люпус Сенека, был одним из Двенадцати Магистров Преториума, по совместительству — префект и правая рука уже третьего (за его, Люпуса, жизнь) президента.

Бенжамин унаследовал магический дар, правда, слабый. Но всё же какая-никакая, а гарантия, что, если опробовать формулу на нём, он сможет принять магическую передачу и даже выжить после неё.

После долгих, занявших несколько лет переговоров и сотни дополнительных исследований, Бенжамин Сенека прошёл Ритуал Инициации. Получил магическую передачу от Двенадцати и, когда всё-таки выжил (хоть никто и не верил, даже родной отец), стал Тринадцатым Магистром.

Первым Тринадцатым Магистром за всю историю Триума.

А когда пришёл в себя, принялся рассуждать дальше.

Выжить у него получилось, что да, то да. Но не факт, что получится у остальных. Он-то, в конце-концом, и до передачи был магом. И не каким-то там, а прямым потомком одного из сильнейших магов в истории.

То есть выведенная им формула работала. Но как-то криво.

Для начала он чуть не сдох.

А потом приобретённый магический дар не желал «распаковываться». То есть полученную силищу Бенжамин ощущал, но, увы, пользоваться ей не мог. «Своей порцией» дара, который был изначально, пожалуйста. А вот новым, пришедшим в его ауру извне — никак.

Более того, у Тринадцатого Магистра начались сильные боли и припадки.

Шрам от фистулы, — передача происходила по обкатанной, проверенной схеме, как и выкачка, — не желал рубцеваться и заживать. Кровоточил, истекал сукровицей, ныл…

Внутри словно образовалась чёрная воронка неистового, всепоглощающего страха, сжирающая заживо.

Бенжамин справедливо рассудил, что так его организм реагирует на пришедшую извне магию, пытается отторгнуть её. Так что главное не терять контроль над разумом, чтобы магическая энергия не покинула его, с той же «лёгкостью», с которой пришла.

Главное — выжил.

Главное — ему хватает ума на понимание, что нужно закрепить результат.

Остальное детали.

Всё-таки магическая передача возможна!

И всегда, когда разрабатывается что-то новое, первым испытателям приходится несладко.

Теперь дело за малым. Усовершенствовать разработанный им способ.

И тут пора перейти к совершённому им преступлению.

Для того, чтобы понять, что он делает не так, Бенжамин решил посоветоваться не с выжившими из ума Магистрами (Бенжамин искренне считал их таковыми: устаревшими паровозами, закостеневшими на собственных рельсах, не желающими понимать, что помимо проторенной ими дорожки есть миллионы других путей!).

А с самой Богиней. С самим Источником Магии.

Но поскольку Послания Четырёхликой были и остаются за пределами человеческого разума, а её Откровения смертельны для Оракулов, обращаться к последним с вопросами запрещено.

Раньше — мучили их вопросами все, кому не лень. От Магистров и магов до выживших из ума жрецов-мудрецов. Каждый мнил себя тем самым светочем разума, который сможет внять воле Богини…

И Оракулы гибли.

Слишком велика была сила Четырёхликой, слабое человеческое тело не могло служить проводником даже для её Голоса.

Поэтому с 1807 года Оракулы стали кем-то вроде жриц. Все знают, что Богиня может говорить через них, но также всем известно, что любой, даже самый незначительный вопрос может стоить Оракулу жизни.

Поэтому если раньше, когда в девочке просыпался Голос, это было трагедией для близких и смертельным приговором для самой девочки, то сейчас место Оракула, наоборот, единственно возможная гарантия её долгой жизни. И, возможно, даже счастливой жизни, — в том, чтобы зажигать свечи и совершать ритуалы и обряды во славу Четырёхликой, Матери Магии, определённо что-то есть.

Каждый гражданин Триума знает: Оракулам нельзя задавать вопросы.

Семнадцатым Советом Двенадцати за нарушение постановлено — смерть.

Обращаться к Богине можно лишь в крайнем случае и с разрешения Магистров.

А чтобы добиться от них разрешения… Р-р-р… Это снова могло растянуться на годы, да ещё церемонию бы обязательно устроили, говорили б под руку, сыпали б своими идиотскими вопросами…

Так что разрешения у Бенжамина не было…

Это случилось месяц назад.

Оракулом оказалась девочка.

Сфинкс её знает, сколько ей лет было на самом деле. Те, чьё тело выбирает Богиня вместилищем своего Голоса, могут жить тысячелетиями. И учитывая, что им уже двести лет никто не задаёт вопросов, девчонке могло быть, как шестнадцать, так и сто шестнадцать.

Светленькая, с копной пепельных кудряшек и почти чёрными, карими глазами. Худенькая, хрупкая, большеглазая — с такой только эльфийку писать.

Бенжамин чуть было не плюнул и не ушёл. Остался лишь напомнив себе, что готов прекратить эксперимент в любой момент.

Девчонка улыбалась испуганно, суетилась со свечами и курильницами.

В воздушном белом одеянии Оракула она напоминала саму Четырёхликую, изображаемую выходящей из морской пены.

Бенжамин никак не мог решиться. Хмуро скользил взглядом по Идолам, Ликам… делал вид, что пришёл помолиться.

— Вы хотите спросить? — раздался над ухом тонкий, как комариный писк голос.

Сколько же ей лет-то? Совсем ещё пискля…

— Не знаю, — покачал головой Бенжамин и не выдержал, улыбнулся.

— Знаете, — уверенно ответила девчонка, и тоже улыбнулась, отчего на щеках проступили ямочки. — Вы в самом деле пришли спросить. Спрашивайте. Вам надо.

— Я не хочу причинить тебе вред, — тщательно подбирая слова, чтобы не спросить случайно, ответил Бенжамин. — И я не хотел напугать тебя. Прости.

— Это не страшно, — девчонка улыбнулась шире. — Страшно, когда люди хотят спросить для себя, понимаете? Жалко жертвовать бессмертным телом, которое Богиня выбрала своим вместилищем для вопросов, как разбогатеть, как стать самым сильным магом, как заставить кого-то полюбить, или, наоборот, разлюбить. Вот что страшно. Вот за это страшно отдавать жизнь. Страшно, потому что глупо.

— Но ты уверена, что я пришёл спросить не для себя, — хмыкнул Бенжамин.

— Вы умираете, — просто сказал Оракул и озорно подмигнул. — Потому что не пожалели ни своего тела, ни своей жизни для того, чтобы помочь людям. Всему человечеству.

«Умираю?!» — чуть не взревел Бенжамин, но вовремя осёкся, лишь глухо закашлялся. Впрочем, а чего он ждал? Что чужеродная магия приживётся? Так он не Четырёхликая, мать её, за ногу, чтобы творить чудеса! Он всего лишь посредственный маг и, хотелось бы верить, неплохой учёный…

— Так глупо было бы мне трястись над собственным телом рядом с вами, правда? — спросил Оракул. — Вы хотите услышать Истину, а не правду. И вы её услышите.

— Правду, а не истину, — глухо повторил Сенека.

И вдруг Оракул запел!

— Есть правда скромная, есть правда гордая,

Такая разная всегда она,

Бывает сладкая, бывает горькая,

И только истина всегда одна.*

— Погоди! — у Бенжамина чуть сердце из груди не выскочило. — Тебе станет… плохо…

— Не станет, — смешно наморщила нос девчонка. — Вы же не спрашивали.

И продолжила! Сфинксы его раздери, продолжила петь!!

— Есть правда светлая, есть правда тёмная,