Последняя игра чернокнижника (СИ) - Орлова Тальяна - Страница 22

Себе я не врала — мне было страшно до судорог. Но передвигала ногами и удивлялась: тому, что еще смогла не упасть, несмотря на нарастающую слабость; извинениям Арлы, по третьему кругу повторяющей, что не сможет со мной остаться — не выдержит, убежит. Надо же. Значит, я была рада лицезреть ее пальцы на ковре, а она — ишь, цаца какая, лань трепетная. Ну и пусть бежит, без нее обойдусь. Вслух я ничего не отвечала, а крутила ту же самую попсовую песенку по кругу. От страха я забыла все слова, но упорно повторяла одни и те же глупые две строчки из припева. Если когда-нибудь попаду в свой мир, то первым делом возблагодарю отечественную эстраду, которую раньше умела только ругать. Эти разукрашенные перцы без слуха, голоса, музыки и смысла сами не знают, что делает их белая магия — оказывается, она способна передвигать ноги человеку, от ужаса погрузившегося сознанием в безнадежную пустоту. Удивительные люди с удивительными способностями, спасибо вам.

Больше всего меня удивил Нокс, с угрюмым видом слушающий сбивчивое объяснение Арлы. Он оказался здоровенным мужиком какой-то понятной и близкой рабоче-крестьянской наружности. В моем прошлом такие никогда не бывают злодеями, несмотря на габариты. Именно они кричат с раздолбанной лавки: «Катюх! На опохмел не займешь? У меня позавчера племянник родился!». А здесь он стал палачом, выполняющим для хозяина грязную работу.

— Не прилюдно? — уточнил он у бледной и дрожащей наложницы.

По поводу этого айх ничего не говорил, но Арла затараторила:

— Нет-нет, дорогой Нокс! И чтоб не до смерти! Господин очень явно упомянул, что денег за Кати заплатил и жаль ему тех денег. Много, много заплатил! Ты уж постарайся, милый… Может, я сразу лекаря позову… ну, чтобы на всякий случай, если рука дрогнет…

Не знаю, для какой цели она его ублажала. Но, может, действительно, всерьез переживала за меня, не в силах помочь чем-то еще. И ведь не соврала вчера — она не злобная стерва. Но своими глупостями начала раздражать даже мужика, он просто отодвинул ее в сторону, чтобы не мешала:

— У меня рука не дрогнет. Иди за мной, девица, раз не прилюдно, то и не будем лишний раз любителей показухой тешить.

Он увел меня за здания конюшен. От вида столба, почерневшего уже от старой крови, меня покинули и те спасительные две строчки песенки. На улице уже стемнело, но пятачок для казни был высветлен магическими огоньками. Я попросила, но голос подвел, и прозвучало едва слышным сипом:

— Можно, я платье стяну до пояса? У меня нет другой одежды…

— Стягивай, стягивай. Давай уже сюда, у меня еще куча дел.

Он поставил меня на четвереньки и туго стянул руки, обвив вокруг столба. Слезы по щекам потекли задолго до того, как он выбрал кнут и снова подошел ко мне. Так хотелось оттянуть экзекуцию хоть на секунду, потому я зачем-то спросила:

— Нравится тебе эта работа, Нокс?

Мужик почему-то замер и совсем не разозлился. Даже ответил после вздоха:

— А меня никогда и не спрашивали. Сказано бить — бью. Сказано загон чистить — чищу. Скажут глотку тебе перерезать — перережу и пойду чистить загон.

— Тогда почему обязали именно тебя?

— Потому что у меня рука никогда не дрожит, ты за это еще спасибо скажешь. Это ж не я придумал рабом родиться, и отец, и дед мой не выбирали. Богиня так решила. А я по ее решению делаю, что говорят, и вопросов не задаю.

— А твоя богиня потом ночами с бессонницей не приходит?

— Уже нет, — спокойно ответил он и встал за моей спиной, примеряясь.

Наверное, он мог быть хорошим человеком. Но не в этих условиях, не тогда, когда с детства приучен ни на что не реагировать. Равнодушие, уже впекшееся в его мозг намертво. Именно равнодушия мне часто не хватает, и именно его я остерегаюсь как проклятия. Но ведь оно и есть самый эффективный способ выживания.

Я зажмурилась, услышав тихий свист. Вздрогнула — но не от ожидаемой боли, а от того, что мою обнаженную кожу обдуло ветерком.

— Один, — считал Нокс для самого себя.

Второй удар прилетел тоже просто порывом ветра. На третьем я распахнула глаза и попыталась оглянуться — он точно бьет?

— Сиди смирно, если и по роже не хочешь схлопотать! Четыре!

После пятого удара я едва не расхохоталась от облегчения. От такого «наказания» я только простудиться смогу! Но Нокс и сам заметил:

— Что за бес? Ни одного следа… Кнут истрепался?

Замахнулся и снова приложился, а я отчаянно завопила — так громко и честно, как только могла. Этот вопль палача немного успокоил, потому он нанес еще несколько ударов, но уже и идиоту стала бы заметна странность. Он откинул кнут и прижал ладонь всей пятерней к моей спине, будто проверял. Прикосновение я почувствовала и снова заорала на всякий случай, изображая немыслимую муку. Но Нокс метнулся к крюкам, чтобы выбрать другое орудие пытки — какую-то плеть, короче и тоньше кнута. А я начала соображать — как-то надо будет в конце убедить мужика, что он свое дело выполнил в полной мере, а не бежать с отчетами к айху… Что ему сказать? У меня впереди еще ударов сорок, чтобы придумать.

Все-таки магия во мне есть — она отразила пощечину Арлы, как сейчас отражает все хлесткие удары. Если бы я могла управлять этой силой, то пустила бы себе кровь на спине полосами, чтобы усыпить бдительность палача. Даже потерпела бы немного — два-три настоящих удара я могла бы выдержать, если бы этим гарантировала себе дальнейшую безопасность. Снова зажмурилась и сосредоточилась на этом желании, но не выходило ничего: граница держалась прочно, а хлыст соприкасался с ней, вероятно, в миллиметре от кожи. Плетка, разумеется, Ноксу ничуть не помогла, но через пару ударов он вдруг взвыл — похлеще, чем я изображала.

— Запястье вывихнул! О, бесы, никогда такого не было! — он орал это мне, будто требовал моего сочувствия.

И ведь я сочувствовала — не ему, правда, а себе. Сейчас еще кого-то пригласят на замену, а этот побежит к лекарю? И что мне потом делать, когда тут целая толпа мужиков соберется с кнутами и искалеченными руками?

Однако Нокс никуда не уходил, он уселся рядом со мной на землю и шумно дул на свое запястье. Вероятно, решил, что приведет его в порядок и все же закончит начатое. Бить-то можно и левой, даже если та не так «набита». И ударе на двадцатом все же сообразит, что моя кожа к этому времени обязана была хотя бы покраснеть. Потому я решила использовать это время для переговоров:

— Нокс, а не боишься, что тебе прилетит от айха за невыполненное задание?

Реакции добилась — теперь в его голубоватых глазах мелькал такой же страх, как недавно у меня. И кто бы его винил? Уж точно не тот, кто с нашим айхом знаком. Я продолжила увереннее:

— Так, может, я еще поору для приличия, а затем разойдемся?

Нокс свел кустистые брови в кучу, соображая:

— А ежели кто проверит? Не сегодня, в любое время… После пятидесяти ударов кнутом на твоей спине навсегда останутся шрамы, если только айха Ноттена к тебе не позвать…

— Давай позовем! — совсем уж обрадовалась я. — Ноттен и тебе руку поправит, и мне раны залечит… типа.

Казалось, мы болтаем, как старинные друзья, и вместе ищем выход из сложившегося положения.

— А как позвать-то? Позвать может только маг и если знает родовое имя!

— Разве обычные люди не могут вызвать айха, если прижмет? — я точно так же сводила брови, как он.

— Могут. Ножками бегут и ртом зовут.

— Так беги! — подбадривая я, тряся связанными руками. — А я вас обоих здесь подожду!

Он с места не сорвался, а все качал головой. В итоге выдал:

— Не могу лгать своему господину. Зачем я вообще с тобой это обсуждаю?

— Нокс! — я так не хотела расставаться с появившейся надеждой, потому готова была сыпать любыми лживыми предположениями: — Он же тебя к этому же столбу привяжет и выпорет! Ты раб, и отец, и дед твой… в общем, обязанности свои выполняй как следует! Или хотя бы делай вид, что выполняешь!

— Нет, не могу! Никогда ослушанием перед господином не грешил!