Однажды придёт отец...(СИ) - Белозерцева Таня - Страница 18

И ещё, какой бы самой большой ни была змея во всем мире, её длина едва ли достигнет десяти метров. Ну, разве что азиатский сетчатый питон, который якобы дорастает до двенадцати метров, не более. Но даже если людям и доведется поймать такую змейку, её вес всё равно никогда не превысит ста пятидесяти-двухсот килограмм, а толщина её тела всегда будет чуть потолще мужского бедра. Но никак не с колонну в два обхвата.

Надо сказать, что измерить змею не так-то просто. Удобнее всего это делать, разумеется, когда она вытянется во всю длину. Но для большой змеи такая поза совершенно противоестественна; некоторые из них просто не в состоянии её принять — им нужно загнуть в сторону хотя бы самый конец хвоста, чтобы иметь опору. Добровольно такое сильное животное не даст разогнуть себя для измерения. У мертвой же змеи тело обычно костенеет настолько, что произвести измерение еще труднее. Если же судить о длине змей по их поступающим в продажу кожам, то очень легко впасть в ошибку: ведь эта кожа продается на метры, и поэтому, пока она свежая, ее можно растянуть в длину на двадцать процентов, а то и больше. Змееловы частенько пользуются таким обманом, чтобы подороже сбыть товар.

С размерами мы разобрались. Перейдем к шкуре. Она, как и у всех рептилий, чешуйчатая, но не по-змеиному, а, скажем, по-драконьи. Чешуйки круглые и слегка заостренные и накладываются друг на друга внахлест, как у рыбы или у того же дракона. И они очень красивые: нежно-голубые и малахитово-зеленые. При движении гибкого длинного тела они переливаются и мягко отсвечивают перламутром.

Гиганты змеиного царства — единственные крупные животные на Земле, не обладающие голосом, как, собственно, и все остальные змеи. В лучшем случае они могут шипеть. Змеи не только немы, но и глухи. Звуковых колебаний воздуха они не воспринимают — у них нет для этого ушей, как у других животных. Зато они прекрасно воспринимают любое, даже самое незначительное сотрясение почвы или подстилки, на которой они отдыхают.

К тому же эти глухонемые гиганты еще и плохо видят. Глаза их лишены подвижных век, а защищающая глаз прозрачная кожистая пленка во время каждой линьки отделяется вместе со всей кожей и снимается, словно стекло с часов. У змеиного глаза отсутствуют мышцы радужной оболочки, следовательно, зрачок не может сужаться при ярком освещении и расширяться при тусклом. На изменение освещения глаз змея едва реагирует: хрусталик в нем не может выгибаться, как у нас, что лишает змей возможности по желанию тщательно разглядывать предметы, расположенные на близком или далеком расстоянии. Чтобы рассмотреть что-либо, змее приходится двигать всей головой то вперед, то назад. К чему вся эта лирика?

А к тому, что наш василиск прекрасно слышит, очень хорошо видит и имеет громкий голос.

Изучим голову нашего василиска. Она совершенно не змеиная, она треугольная и очень похожа на голову динозавра велоцираптора. И то только потому, что его пасть полна зубов — острых и длинных. Тонкие изогнутые сабли. Зубы питона и удава — мелкие и обращены назад, прочие ядовитые кусачки, вроде кобр, гадюк и гремучек, снабжены двумя клыками в верхней челюсти.

У него есть ушные отверстия, расположенные по обеим сторонам затылка, аккурат за-над челюстями. И шкуру он не сбрасывает с глазами, а линяет, как ящерица, кусками. Процесс протекания линьки у ящериц происходит постепенно, и старый покров сходит лоскутами, которые могут подолгу висеть на их телах.

Итак, голова не змеиная, а вполне себе вараноподобная, то есть, грубо и прямо говоря, у василиска — голова ящера. И языком он не стреляет, в отличие от тех же варанов и змей… Его язык, толстый и широкий, сейчас высунут на манер собачьего, глаза закрыты веками, а голова наклонена вбок, потому что по горлышку его чешет мальчик. Это рыжий коренастый подросток по имени Чарли Уизли, ему пятнадцать лет.

Чарли и василиск познакомились четыре года назад. Полненький и грустный, одинокий Чарлик бродил по заброшенной части замка. Закончились каникулы, полные приставучего и вредного Рона и вечно ревущей Джинни. К старшему и ехидному Биллу не хотелось приближаться и на пушечный выстрел, так же как дома не хотелось подходить и к младшему занудному Персику. Подойдешь к нему и пропадешь на целый час или весь день: Перси будет задавать миллион вопросов по одному и тому же предмету, например, про Гремучую иву, про которую он столько слышал от старших братьев: почему она гремучая, сколько у неё ветвей, какими ветками она бьет, какие ветви бьют сильнее, а какие — слабее, почему она не ходит, как энт, ведь она же энтица, и ещё сотни две таких же вопросов касательно ивы. Даже представить страшно, что он будет спрашивать, когда вживую увидит легендарное дерево в год поступления в Хогвартс.

Друзей за прошлый год Чарлик не завел. Поняв, что ему интересны только животные, от него постепенно отсеялись все знакомые, оказалось, никого особенно не привлекают истории о драконах и вивернах, которых Чарли Уизли хотел бы завести. Единственный человек, который соглашался послушать о чудищах, был Хагрид. Но он был взрослый и много работал, исполняя обязанности лесника. И Чарли понял, что он одинок не только в семье, но и в школе, где никому не было дела до его интересов…

В этой части замка, куда он забрел по тропе одиночества, было пусто и сумрачно. Здесь даже факелы не зажигали. Древние стены были толще, чем положено, потолки и двери выше обычного, временами Чарли казалось, что в этих помещениях располагались не совсем люди, а какие-нибудь великаны и тролли. Коридоры шире, двустворчатые двери высотой в три метра… Чарлику стало вдруг интересно, и он с любопытством принялся заглядывать за каждую дверь, благо они были незаперты.

У магов нет обыкновения вешать предупреждающие таблички типа «Огнеопасно!» или «Вход запрещен!». Зачем? Если надо, они предупредят на словах, мол, коридор третьего этажа закрыт для тех, кто не желает умереть насильственной смертью. Так что Чарли Уизли оказался совсем не подготовлен к тому, что за одной из дверей, прямо за порогом, будет яма. В которую он и шагнул, глазея на стены. Падение было неожиданным и коротким. От смерти его спасло то, что под полом находились залежи песка и пыли, заросшие неприхотливой сорной травкой, имеющей привычку заселять брошенные бассейны и подвалы.

Придя в себя от пережитого испуга, Чарли начал обследовать стены своей нечаянной темницы. И вскоре пришел к неутешительному выводу — он в полной жопе. Прости меня, мама, я знаю, что ругаться нехорошо… но ты сама сможешь подобрать другое слово для обозначения этой задницы? Чарли сердито пнул ближайший камешек. Ну, и как отсюда выбраться? Он мелкий второклашка, растущий в ширину, а не в высоту, но даже и долговязый Билли отсюда не вылезет — до пролома в полу-потолке… ммм-м-м… высоко, короче. По стенам, по этим выступам в кладке, конечно, можно залезть, но по потолку подобно мухе он пока не научился лазить, чтобы добраться до пролома у двери сверху… А из заклинаний знает только Левиосу, Люмос и Алохомору, и почему-то он уверен, что ни одно из этих заклинаний не поможет ему выбраться из подпола.

Пригорюнившись, маленький человечек присел на камушек, оперся о колени и подпер подбородок кулачком, синими глазами сверля дыру в потолке. В неё виднелась открытая дверь и часть стены, и больше ничего. Через час плена настроение у Чарлика упало на уровень ниже, когда он додумался, что искать его будут только после отбоя, а до него ещё много времени. Заворчавший желудок подсказал ему, что сейчас время обеда. Ну, без еды он до завтра, допустим, не умрет, но как же это будет неприятно — сидеть здесь в темноте и голодному…

Ещё через час Чарлик откровенно заплакал, понимая, что чертово время тянется как резина, говоря по-маггловски. К тому же он начал подозревать, что в эту часть замка едва ли заглянут в ближайшие пару суток. Ведь он много раз тут бывал и ни разу не видел никого другого, никому неинтересно было соваться в заброшенные катакомбы, это он один такой уникум… Додумавшись до этого, мальчик разревелся в голос, в буквальном смысле собираясь себя похоронить.