Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза" - Страница 66

– А можно взглянуть на рукопись? – поинтересовался американский классик – не прочитать, а именно взглянуть: мне просто интересно было бы поглядеть как вам удается женский стиль письма. Старушечий голос у вас получается неплохо…

– Можно и прочитать, мистер Клеменс, я буду даже горд тем, что вы прочитаете мою книгу первым. Но ее сначала нужно ведь написать… Мистер Бариссон, у меня на сегодня и завтра не намечается каких-нибудь выступлений? Нет? Так что, уважаемый Марк Твен, рукопись я вам отдам послезавтра. Где вы в Нью-Йорке остановились?

– Вы хотите сказать, что напишете роман на шестьсот страниц за два дня? – расхохотался он.

– Нет… то есть фактически да. Я уже придумал название, а ведь это половина дела, не так ли?

– Хотел бы я это увидеть!

– Мистер Бариссон, когда ожидается выступление Марка Твена?

– В четверг, если я не путаю.

– Ну тогда позвольте с вами попрощаться, мистер Бариссон. Мистер Клеменс, вы не проводите меня до моего номера? Там вас ждет захватывающее зрелище…

Борис Титыч расхохотался нам вслед:

– Мистер Клеменс, вы должны это увидеть! Только, как и с псевдонимами…

По пути в мой номер я постучал в дверь комнаты, где обитали секретарши:

– Марша, к станку. Кстати, а почему… – Марша сидела на диване в гостиной и читала какую-то книжку, явно утянутую с ярмарки.

– У меня голос сел. А там почерк очень разборчивый, Лиза им читает – у нее испанский весьма неплох уже. Мы почти закончили, девушки обещают все сделать до обеда.

– Ну и отлично, после обеда у них появится новая работа. Начнем: героиню будут звать, по буквам, Folha Rolic. Присаживайтесь, мистер Клеменс. Курить можно здесь: эти хапуги столько дерут за номер, что, мне кажется, денег у них хватит после нас поменять обои… и вообще заново номер отделать, а курительная комната неудобна для работы. Марша, позволь представить тебе: писатель Марк Твен, он курит по сорок сигар в день и мы не будем пытаться его исправлять. По центру страницы: Курсовая работа, новая строка по центру послушницы восьмого круга Фольхи Ролик. Абзац, научный руководитель…

Я рассказывал сказку, Марша покрывала страницу за страницей в своем блокноте (кстати, тоже ведь изобретение Сэма Клеменса!) разнообразными закорючками, Сэм с интересом смотрел на нас. Открылась дверь, я кивнул посмотревшей на меня Дине – и через минуту рядом со мной появился бокал с красивой красной жидкостью. Слышал, что некоторые "для голоса" коньяк глотают понемногу, но мне для этой цели лучше всего казался кагор – тот, которым меня в свое время Степан напоил, и пару ящиков этого "лекарства для горла" я привез с собой.

Белорский цикл Ольги Громыки я конечно наизусть не помнил. Но кое-что, мне кажется, в свое время уловил – и главным был своеобразный ехидно-равнодушный язык изложения. Ну и сюжет, конечно, помнил – в общих чертах. А нанизывать слова на фабулу…

В прошлой жизни на каждую "вспомненную" книгу у меня уходили недели довольно напряженного труда. И больше всего времени отнимали именно попытки построить правильную фразу. Не с точки зрения языка, а с позиции "словам тесно, а мыслям просторно". Но каждая новая книжка писалась все легче – и опыт нарабатывался, и понимание того грустного факта, что для нынешнего времени просто грамотно написанный текст – уже хорошо. Когда народ безграмотен, как говорил… ну да, он… в общем если народ такой, то можно и не выпендриваться…

В жизни уже этой вот уже четыре года я диктовал разные книжки каждый день, и редко когда удавалось потратить на такое занятие меньше часа. И в результате я даже мог диктовать одно, и одновременно обдумывать что-то совершенно другое: или что произойдет через две-три главы дальше, или где побыстрее и подешевле станки заказать. К тому же теперь я книги главным образом на английском и испанском диктовал, а думал-то по-русски… Периодически меня при этом конечно переклинивало, но Марша – в отличие от Дины – не просто колебания воздуха переносила в чернильные штрихи, но еще и успевала воспринимать услышанное, так что в случае подобных сбоев она меня останавливала и возвращала на исходный маршрут.

Но сейчас я сюжет успел более-менее вспомнить по пути в номер – и просто диктовал, не отвлекаясь на посторонние мысли. Диктовал, пока Марша меня не остановила:

– Стоп, Александр Владимирович. Час прошел, перерыв пятнадцать минут. Чаю, кофе?

– Спасибо, не надо.

– Тогда кто следующий: Люсия или Вик?

– Вик. Сколько написали?

– Я полагаю, что около сорока пяти – пятидесяти страниц. Вы сегодня не очень быстро диктовали: много необычных имен и названий. Что-то еще?

– Нет, спасибо, можешь идти.

– Мистер Волков, вы что, все свои книги так пишете? И, простите, что вы принимаете? – он показал на бокал.

– Да, книги пишу именно так. А это – всего лишь русское церковное вино, для смягчения горла. Иначе просто голос садиться начинает… попробуйте, если вам нравятся сладкие вина, то и это понравится.

– Нет, спасибо, сладкие не люблю… Вы очень интересный человек, и я хотел бы познакомиться с вами поближе. Могу я вас пригласить на обед или даже на целый день в гости? Я в Нью-Йорке остановился у друга…

– Ну, если друг возражать не будет…

– Он не будет. Суббота вас устроит?

Суббота так суббота – все же кое-что все равно с Борисом Титычем обговорить надо, а он – человек занятой. А незанятой – тот в Вифлеем уже послан: Чёрт Бариссон отправил кого-то из приехавших с ним помощников "подготовить почву для переговоров". Так что все равно раньше следующей недели делать нечего. А тут – знакомый адрес, знакомая гостиная. И знакомые лица: лицо Самого Ехидного Американского Писателя и саркастично улыбающаяся физиономия Человека, Управляющего Самыми Большими Деньгами на этой планете. И я сразу почувствовал себя комфортно – сразу после того, как Сэм нас представил и Генри поинтересовался, как меня ему лучше называть:

– Мне Сэм кое-что рассказал о вас… но вы не волнуйтесь, просто мы друзья и делимся друг с другом… в том числе и обязательствами, так что в нашем случае если знают двое, то это знает лишь один. Я просто думаю, как вас называть теперь: ведь Арчи Гудвин написал уже больше книг чем Александр Волков, но у Теренса Хилла книжки, по словам Сэма, весьма забавны и их покупают больше, а Оливия Сандерс… – он указал на подаренную Сэму новенькую, еще только напечатанную на машинке, книгу – мне кажется, в этой гостиной она будет несколько неуместна.

Если бы я не знал Генри раньше, то мог бы подумать, что он шутит, но все говорилось всерьез. Любого человека он сразу проверял на "ум и сообразительность" – и я бы, честно говоря, на его месте давно потерял бы веру в человечество. Но я пока был на своем…

– Зовите меня просто Алекс – хотя бы потому, что если я вам в сыновья и гожусь, то разве что в младшие. Да и мне приятно будет: я расскажу жене что меня по имени называли самый великий писатель и самый талантливый бизнесмен планеты, и она… нет, поклоняться мне не начнет конечно, но иногда будет поменьше пилить…

– Вы умеете рассчитывать на перспективу! – рассмеялся Генри. – И льстить. Договорились, но тогда и вы зовите меня просто Генри. А я буду хвастаться перед Сэмом, что писатель, который за три года продал больше книг, чем он за всю жизнь, считает меня лучшим другом.

– Тогда и меня называйте просто Сэмом, глупо быть единственным мистером в компании. Но насчет проданных книг ты, Генри, ошибся, уже ошибся, – он усмехнулся – тут на ярмарке один издатель собрался издавать мои книги миллионными тиражами, и я уже заключил контракт.

– И сколько ты с этого контракта получишь? – с подозрением в голосе поинтересовался Генри. – Как бы тебе мечта о миллионе копий сознание не затмила…

– Я пока его еще не читал… но и не подписал – Сэм изрядно смутился, ведь лишь усилиями Генри он выкарабкался буквально из нищеты.

– Россия, конечно, страна небогатая, книги приходится продавать дешево – иначе не купят, но я думаю, что десять центов с копии – сумма достойная.