Последние халдеи - Пантелеев Леонид - Страница 6
- Предыдущая
- 6/9
- Следующая
И теперь он долго надоедал нам своим ворчанием.
- Запишет, подлец, - говорил он, угрюмо шмыгая носом. - Ей-богу, запишет. Головой ручаюсь, запишет.
- Да брось ты, - сказал Воробей. - Василий Петрович и - вдруг запишет. Мало ли что сгоряча сказал.
- Ясно, что сгоряча!
- Василий Петрович не запишет, - сказал Янкель.
- Василий Петрович добрый, - сказал Горбушка, - он мне три с минусом поставил.
Мы даже не утешали Японца. Настолько нелепыми нам казались его опасения.
Но он не успокоился. Как только выдался удобный случай, он проник в канцелярию и отыскал "Летопись". Вернулся он оттуда красный и возбужденный.
- Добрый?!! - закричал он страшным, плаксивым голосом. - Добрый? Не запишет? Кто сказал: "Не запишет"?
- А что такое? - полюбопытствовали мы.
- Подите посмотрите, - невесело усмехнулся Японец.
Всем классом мы отправились в канцелярию.
Толстая "Летопись" лежала на столе, раскрытая на чистой, только что начатой странице. Наверху, на самом видном месте, красовалось свежее, еще не просохшее замечание:
"Воспитанник Еонин во время урока намалевал отвратительную карикатуру на своего наставника".
От неожиданности мы не могли говорить.
- Черт! - вырвалось наконец у Цыгана. - Ну и тихоня!
- Ну и подлюга! - сказал Джапаридзе.
- Ну и гад! - сказал Янкель.
Японец стоял у дверей и с грустным, страдальческим видом разглядывал грязные ногти.
- Что же это такое, дорогие товарищи? - сказал он, чуть не плача. Разве есть такие законы, чтобы честного человека записывали только за то, что он рисовать не умеет?
- Нет! - закричали мы.
- Нету!
- Нет такого закона!
- Разве это возможно? - продолжал Японец. - Четырнадцатого классное собрание, и мне определенно опять в пятом разряде сидеть.
- Нет! - закричали мы. - Невозможно! Не будешь в пятом разряде сидеть.
Пришел бородач Косталмед и грозными окриками погнал нас из канцелярии.
Собравшись у себя в классе, мы долго и бурно совещались - что делать?
И выработали план борьбы.
Во вторник, двенадцатого числа, Василий Петрович в обычное время пришел на урок в класс. Он не заметил, что в классе, несмотря на весеннее время, топится печка и пахнет столярным клеем.
- Здравствуйте, друзья мои, - сказал он, улыбаясь и встряхивая гривой. Никто не ответил на его приветствие.
Улыбаясь, он сел на свое обычное место у классной доски.
- Приступите к занятиям.
Потом он откинулся на спинку стула, зажмурился и застыл.
Воробей шепотом скомандовал:
- Начинай!
Нагнувшись над партами, мы тихо и нежно завыли:
- У-у-у-у...
Василий Петрович не дрогнул.
- У-у-у-у - загудел Купец.
Японец завыл еще громче.
Гудение нарастало. Как будто откуда-то издалека, из Белого зала, через коридор и столовую летела в четвертое отделение огромная туча пчел.
Василий Петрович не двигался.
- А-а-а! - заголосил Японец.
- Э-э-э-э! - заверещал Мамочка.
- О-го-го! - загоготал Джапаридзе.
- Му-у-у! - мычал и гудел весь класс. Теперь казалось, что уже не пчелы, а стадо диких зверей - леопарды, львы, тигры, волки, шакалы - с топотом ворвалось в класс, чтобы сожрать Василия Петровича.
Внезапно Василий Петрович открыл глаза и спросил:
- Да! Что-нибудь случилось?
На мгновение мы смолкли, а потом еще громче, еще дружней завыли, зафыркали, заулюлюкали.
Василий Петрович широко раскрыл глаза и продолжал улыбаться. Пущенный кем-то с "Камчатки" мокрый комок промокательной бумаги смачно шлепнул ему в переносицу, Василий Петрович вздрогнул и перестал улыбаться. Второй комок мазнул его по губе. Василий Петрович вскочил. И тотчас сел снова.
Колченогий венский стул, добротно смазанный по спине и по сиденью столярным клеем, держал его за подол широкой толстовки.
Наш хохот оглушил Василия Петровича.
Он съежился, зажмурился и плотно прижался к спинке коварного стула. Целая батарея орудий начала палить в него клякспапирными бомбами. Он не успевал вздрагивать.
Огромная бомба, пущенная Купцом, ударила его в кончик носа. Нос задрожал и на глазах у нас посинел и распух. Несколько бомб застряло в звериной гриве. Василий Петрович сидел, похожий на даму, которая перед сном заплетает бумажками волосы.
Вдруг Василий Петрович снова вскочил и в бешенстве стал отдирать от себя стул. Он рычал, подпрыгивал и трясся, как боевой конь, раненный осколком снаряда. Он отбивался от стула локтями, и, когда тот чуть-чуть разжал свои объятия, Василий Петрович закружился, выделывая невероятные па, и стул закружился вместе с ним.
Продолжая орать и смеяться, мы все-таки немного пригнулись и съежились. Мы боялись, что стул, разлетевшись, снесет нам головы. И правда, выпустив Василия Петровича и отхватив порядочный кусок толстовки, стул пролетел над нашими головами и ударился где-то около печки. Дверцы печки раскрылись, и искры посыпались на пол. Василий Петрович стоял у стены, широко дыша и облизывая губы. Потом он потрогал распухший нос, прошипел: "Мерзавцы" - и большими шагами вышел из класса.
Сразу наступила тишина.
- Записывать пошел, - похоронным голосом сказал Янкель.
- И пусть, - проворчал Японец. - Ха-ха!.. Нашел, чем напугать.
- Тебе хорошо, - проворчал Мамочка, - тебе терять нечего.
- Дрейфишь? - сказал Японец.
Все остальные угрюмо молчали. Воробей подошел к распылавшейся печке, захлопнул дверцы и, грустно посвистывая, стал отдирать от сиденья стула клочки материала.
- Суконце-то аглицкое! - сказал Японец.
Никто не засмеялся, не улыбнулся. До перемены мы сидели мрачные, с томительным страхом ожидая появления Викниксора.
Прозвенели звонки, и Викниксор вошел в класс.
Мы встали.
- Сядьте, - сказал Викниксор.
Он походил по классу, нервно постукал себя по виску согнутым пальцем и остановился у классной доски.
- Ну вот, ребята, - сказал Викниксор. - На чем мы остановились в прошлый урок?
Как видно, он был приятно поражен, когда множество глоток радостно ответило на его невеселый вопрос:
- На Перикле! На Перикле!
- Правильно, - сказал Викниксор.
- Ура, - прошептал Воробей.
"Ура! Пронесло", - сияло на наших лицах.
Мы дружно, как никогда, отвечали на каверзные вопросы Викниксора. Путали Лизандра с Алкивиадом, олигархов с демократами и не очень смущались, когда Викниксор выводил у себя в тетрадке единицы и двойки.
Вели мы себя прекрасно, слушали новую лекцию внимательно, и Викниксор к концу урока повеселел и стал улыбаться добродушнее.
- Кстати, ребята, - сказал он, захлопнув, наконец, противную тетрадку. - В эту субботу уроков в школе не будет.
- Как? Почему не будет? - закричали мы, плохо скрывая радость.
- Наши славные шефы - Торговый порт - устраивают для нас экскурсию. В субботу шестнадцатого числа, сразу же после утреннего чая, первый, второй и третий разряды отправятся на Канонерский остров.
- А пятый? А четвертый? - закричали напуганные бузовики.
- Четвертый и пятый разряды останутся в школе. Они понесут заслуженную и узаконенную нашей конституцией кару. Смотрите, - улыбнулся Викниксор, ведите себя эти последние дни лучше. Выбирайтесь из пятого разряда. Любителям коллекционировать плохие замечания особенно советую поостеречься.
И он посмотрел в крайний угол класса, где сидели Японец, Воробей и многие другие. Японец сопел и мрачно пошмыгивал носом. Он все принимал на свой счет. Он чувствовал, что не выберется из пятого разряда и не пойдет на Канонерский остров.
А это было для него последним наказанием.
Прогулка в порт доставляла ему большую радость. Он не особенно любил купаться, играть в городки, лапту или футбол не умел, окурками не интересовался, и привлекали его эти прогулки исключительно возможностью увидеть иностранных моряков и при случае поговорить с ними на английском, немецком или французском языках, которыми в совершенстве и с гордостью владел Японец.
- Предыдущая
- 6/9
- Следующая
