Зов Тайрьяры (СИ) - Московских Наталия - Страница 29

Корабельный врач милосердно отпаивал пленника водой, потому что есть Армин напрочь отказывался. Но Эмред Копа (именно так звали корабельного врача, корни которого, судя по имени и внешности, уходили в восточную Чегрессию) настоял на том, чтобы хотя бы заставлять пленника пить, иначе он может умереть от обезвоживания.

Наш горе-проводник внимал и слушался. Или был слишком слаб, чтобы перечить. Или слишком напуган. Впрочем, причина не так важна…

Нам с Роанаром поочередно приходилось проверять Армина. Он понимал, что разговаривать с нами бесполезно, и не кормил нас уверениями в собственной будущей честности. К моему приятнейшему и глубочайшему удивлению с ним оказалось мало хлопот.

Ольциг оказался куда более упрямым. Если Армина не пришлось долго уговаривать принять какое-то лекарство Эмреда от тошноты, то монаха было не заставить поддаться на такие уговоры. Он уверял нас, что должен справиться сам.

Я досадовал: всю первую неделю нашего плавания парень чувствовал себя настолько плохо, что мне просто не удавалось улучить момент, чтобы узнать его специализацию.

Сам не понимаю, почему этот вопрос меня настолько заботил, но в случаях, когда интуиция кричит мне во весь голос, чтобы я что-то сделал, предпочитаю идти у себя на поводу.

В начале второй недели плавания пришлось прибегнуть к хитрости и улучить момент, когда Ольциг впал в беспокойный сон в отведенной нам каюте. Я поговорил с Эмредом и обещал подлить его лекарство от тошноты во флягу с водой, которую монах носил на поясе.

Пробраться незамеченным в помещение, где ты уже успел все изучить, не составляет труда. Я, словно профессиональный вор, умудрился не скрипнуть ни одной половицей. Монах даже не повернулся, когда я подлил приготовленное Эмредом снадобье в его флягу.

С того дня Ольциг медленно пошел на поправку. Не знаю, что именно Эмред Копа подмешивал в свое лекарство, но оно действительно помогало от тошноты. Интересно, возможно, он знает рецепт чего-нибудь подобного от головных болей?..

Впрочем, пока мне эти рецепты были без надобности. За время плавания, кроме момента пробуждения на корабле, мигрени меня не мучили. Из нашей небольшой группы, собранной Дайминио и Его Величеством Иресом Десятым, только мы с Роанаром сейчас пребывали в приподнятом состоянии и настроении. День шел за днем, мы все чаще разговаривали и лучше узнавали друг друга. Я считал общение с Роанаром Мэнтом весьма полезным опытом: чем лучше удастся узнать привычки и характер друг друга, тем проще будет в дальнейшей дороге.

Роанар весьма ревностно относился к барону Экгарду и не выносил враждебного отношения к бывшему лорду. Но когда все его подозрения исчезали, он становился интересным собеседником, верным товарищем и в принципе веселым малым, при этом хорошо знающим едва ли не дворцовый этикет Дирады.

Похоже, барон Экгард и впрямь держал Роанара Мэнта к себе достаточно близко. Рон явно считал барона другом и вел себя соответственно. От расспросов о подробностях службы у Руана Экгарда арбалетчик уходил с недовольным хмурым лицом: разговоры об этом ему явно не нравились, он словно всегда был готов получить удар в спину, ждал, что рано или поздно собеседник все же назовет барона предателем. Я не собирался этого делать, мне оставалось лишь ждать, когда Роанар это поймет.

Мы много говорили о политике, о наместниках, об Ордене, о том, где кому приходилось бывать по долгу службы. Мы оба стремились как можно больше задать вопросов, и как можно меньше ответить. Обоих в равной степени забавляла эта игра, и оба достаточно быстро устали от нее.

Эмред Копа, проводивший с нами достаточно много времени, рассказывая о состоянии наших попутчиков (главным образом Армина, потому что Ольциг даже не догадывался, что его лечат), предложил нам сыграть с ним в “королевского шута”. Это была простая карточная игра, позволяющая идеально скоротать время. Помню, во времена обучения в Ордене мы со сверстниками улучали любой удобный момент, чтобы перекинуться в карты. Рон тоже оказался опытным игроком и сильным соперником. Мы принялись играть с завидным упорством, словно бы от исхода каждого кона зависела едва ли не судьба Дирады.

Примерно за три дня до прибытия в Норцинну Ольциг, наконец, почтил нас своим присутствием. Эмред к тому моменту уже успел обрадовать нас, что аппетит к монаху понемногу возвращается, хотя морская болезнь иногда дает о себе знать, и весь обед, старательно приготовленный коком специально для непривыкшего к качке dassa, отправляется в море. Завидев Ольцига сейчас, мы с Роанаром искренне удивились тому, что он не сразу бросился освобождать желудок. Тяжко выбравшись на палубу после сна, Ольциг все еще выглядел бледным и истощенным, но уже подавал признаки жизни. Он изучающе огляделся по сторонам, и, когда его глаза замерли на нас с арбалетчиком, взгляд сделался особенно скорбным.

Увидев, как мы в отсутствие Эмреда, удалившегося по своим делам, с подростковым озорством перекидываемся картами в “королевского шута”, Ольциг недовольно скривился, всем своим видом показав, что мы совершаем нечто неблагообразное.

Я усмехнулся такой реакции, арбалетчик и вовсе проигнорировал молчаливое замечание. Когда монах поравнялся с нами, я миролюбиво поинтересовался:

- Доброго дня, dassa, как здоровье?

Лицо Ольцига выглядело одновременно страдальческим и сочувствующим.

- Через тяготы и лишения приближаются рабы Божьи к очищению, господа - чопорно отозвался он, явно цитируя Священное Писание, - вы ведь знаете, что карточные игры нечисты по сути своей?..

Договаривать свои наставления он не стал: похоже, желудок нетерпимого монаха снова дал о себе знать, и Ольциг едва ли не согнулся пополам, но борту так и не бросился, и это уже было хорошим знаком.

- Вижу, морская болезнь отступает, - хитро прищурившись, констатировал я. Ольциг изобразил мучительную гримасу и качнул головой.

- Понемногу, - отозвался он, приблизившись к нам и присев рядом на деревянный ящик, на котором около получаса назад сидел Эмред Копа.

Я едва не потер руки от предвкушения начать давно интересующий меня разговор.

Роанар быстро сложил колоду карт, понимая, что продолжать игру мы пока не будем. Да и интерес к ней временно угас. За время плавания нам еще ни разу не выпадала возможность поговорить с Ольцигом. Казалось, Рон не меньше моего хотел понять, что это за человек.

- Скажи, dassa, а как давно ты обнаружил в себе дар? - улыбаясь, спросил я. Монах безынтересно пожал плечами.

- Отпугнул собаку белой вспышкой из ладони, когда мне было четыре, - ответствовал он, - это увидел отец и тут же отправил письмо в Орден. Точнее, попросил деревенского старосту написать, потому что сам он грамоте обучен не был. Я жил в Капирре, в маленькой деревушке на окраине Дирады. Стал бы пастухом, как мой отец, если бы не имел дара.

Говорил монах звонким голосом, но вкрадчиво, как учат в Ордене. Я слышал, у них есть целая дисциплина по риторике. Воинам, к слову, она бы тоже не помешала. Думаю, если бы не Дайминио, я бы и сам разговаривал, как отъявленный солдафон. Мне кажется, у меня иногда даже случаются проблески “воинского воспитания” и вспышки “бойцовской тактичности”, которые я стремился искоренить во время задания в Барии. И раньше пытался, просто в Барии на это было достаточно времени.

- Отец не хотел писать в Орден, - продолжил Ольциг, - ему гораздо больше нравилось то будущее, где я заведу семью, стану пастухом и продолжу наш род, чем то, где я уйду в Крест и Меч. Но Орден часто посылает монахов проверять детей в разные уголки Солнечных Земель, поэтому рано или поздно меня бы нашли. Ту вспышку видели люди, и у отца не было выбора, пришлось отдать меня в Орден сразу после проявления дара, иначе он бы не обобрался проблем.

Роанар удивленно вскинул голову, оценивающе опустив уголки губ.

- Вот как? Не знал, что Орден забирает всех, у кого проявляется дар, - протянул я, тут же встрепенувшись от мысли, пришедшей мне в голову и вытеснившей все остальные вопросы, - а если дар обнаружится, скажем, у наследного принца Иресов? Его тоже заберут?