Европейское турне (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 8

Скрэбблс представлен только на английском, немецком и французском. К своему стыду, современного русского[45] попаданец просто не знает, зато помнит алгоритм, по которому можно составить свои варианты игры для каждого языка.

Мелочиться не стали, наняли грамотных носителей языка и перевели игру более чем на два десятка языков, включая турецкий, чешский и шведский. Пусть будет.

— Можно устроить, чтобы выпуск игр в Конфедерации шёл через Фреда Виллема? — Поинтересовался Фокадан, — а в САСШ — через Томаса О,Брайена.

— Родне и друзьям помочь? Похвально, почему бы и нет? Насколько я помню, они у вас хваткие.

Написав письма близким, Алекс по телеграфу предупредил хозяйку пансионата, что задержится. После оформления патентов и получения денег, настроение стало самым легкомысленным.

Есть деньги, молодость и желание покуролесить. Так почему бы и не задержаться в Париже?

Надев мешковатые серые штаны и синюю блузу из популярной в среде простонародья конопляной ткани[46], Алекс подпоясался. Затем обул стоптанные, но ещё крепкие ботинки и с удовольствием притопнул ногой по старому ковру, лежащему на полу номера. Глупость, конечно, но ностальгия же, чёрт возьми!

Вылазка в рабочие районы, это вроде турпохода. Тяжёлый переход, натёртые ноги и плечи, комары, дым от костра. Но когда знаешь, что эта романтика ненадолго, и что вскоре вернёшься в уютную квартиру, к водопроводу и туалету со смывом, можно поиграть в выживальщика, наслаждаясь красотами природы и непривычной обстановкой. А уж когда вернёшься, скинешь тяжёлый рюкзак и заляжешь в ванну… благодать!

— Прекрасно, Пьер, у вас отменный глазомер.

— А как же, месье, — осклабился портье щербато, спрятав денежку в карман и приглаживая шикарные бакенбарды, — в шевольежерах[47] служил, не абы где! Да и вы не первый постоялец, что задумал поиграть в Гаруна аль Рашида[48].

Попаданец кивнул с улыбкой, не отвечая на лёгкую подначку — тема Погружения в трущобы и впрямь очень популярна в определённых кругах. Что интересно, почему-то трущобы должны быть именно парижскими, вроде как романтично.

Русский барин, приехавший проматывать выкупные деньги[49], или немецкий юнкер, решивший покутить в Париже, могли сроду не интересоваться, как живут бедняки у них на родине. А вот жизнь бедняков парижских казалась почему-то интересной и достойной изучений.

Хотя бы одна прогулка инкогнито стала едва ли не правилом хорошего тона в около богемных и прогрессивных кругах. Дальше рабочих кварталов, сравнительно безопасных, редко кто заходит. Обычно берут в качестве охраны браво[50], и идут компанией в несколько человек, чувствуя себя отважными первопроходцами в дикарском племени. Рабочие раскусывают таких этнографов на раз, относясь со сложной смесью презрения и классовой неприязни.

Договариваться с браво у Алекса желания нет, польза от них по большому счёту сомнительная. Проверенные телохранители с рекомендациями стоят недёшево, водят туристов по тщательно подобранным безопасным маршрутам, попутно всеми способами раскручивая на деньги. Непроверенные же… спасибо, одному безопасней. Тем паче, с трущобам, пусть и нездешними, знаком не понаслышке, да и опыт городских боёв куда как побольше, чем у местных наёмников.

Полчаса спустя Алекс затерялся в рабочих кварталах, с любопытством оглядываясь по сторонам и не пытаясь притвориться местным. Поглазеть есть на что — улочки бедных районов Старого Парижа пусть и не являются архитектурными достопримечательностями, но свой шарм[51] у них есть.

Узкие, кривые, верхние этажи часто больше нижних, так что почти смыкаются наверху, солнца здесь почти не бывает. Стены домов выщербленные, крепко попахивающие мочой и экскрементами. Под ногами грязь вперемешку… лучше не думать, с чем она тут вперемешку.

Но такого состояния безнадёги, как в Лондоне, нет. Живут побогаче, пусть и ненамного. Нет жёстко закреплённой кастовой системы, печально знаменитых работных домов и облав за будущими моряками Королевского Флота. Лица не то чтобы блещут интеллектом, но посветлей, чем в Лондоне или Нью-Йорке. Больше улыбок, смеха, меньше пьяных и наркош. Дети лучше одеты, среди них меньше рахитов, малыши без опаски относятся к взрослым.

Впрочем, это ещё не трущобный район.

Размышления прервали чужие пальцы в кармане блузы.

— Найдёшь что, так поделись, — бросил Алекс, не оборачиваясь. Рука исчезла, её обладатель захихикал и забежал вперёд, посмотрев в глаза попаданцу. Среднего роста[52], физиономией смахивающий на де Голля, вертлявый и узкоплечий, обманчиво слабый.

Попаданец уже встречал этот галльский тип, когда мужчина кажется голодным недокормышем. Ан нет, вполне крепкие ребятки, просто типаж такой.

— Не боишься, — констатировал карманник удивлённо, — не местный, а не боишься.

— После Лондона и Нью-Йорка-то? — Пренебрежительно бросил бывший студент, глядя свысока.

— Морячок? — Оживился вор, делая непонятную распальцовку.

— Кочегаром однажды Атлантику пересёк, больше на флот не тянет.

— А чем…

Алекс тяжело поглядел в глаза вору, тот начал было играть в гляделки, но через несколько секунд сглотнул и испарился. Исчезли и прочие мелкие сявки того же пошиба, крутящиеся неподалёку — попаданца сочли серьёзным человеком из своих.

Гаргот[53] на одной из узких улочек привлёк внимание яркой вывеской, чуть-чуть не дотягивающей до почётного звания абстракционистской. Не выпивкой и закуской, само собой, а как своеобразная туристическая достопримечательность.

— Зайти, что ли? — Пробормотал Алекс на французском, замерев в раздумьях, брезгливо глядя на дверь с явственными следами крови, пропитавшей неструганные доски.

— А и заходи, — весело отозвался какой-то бедно одетый немолодой мужчина, с красными склеротическими прожилками на щеках и носу, заскакивая в недра заведения.

Нырнув вслед за завсегдатаем, едва не выскочил назад — такого зловония давно не встречал! Вонючая, липкая грязь под ногами — из рвотных масс, сгнивших объедков и плевков. Тяжёлые столы и низенькие скамейки со стульями, из полусгнившей и изначально некондиционной древесины. Мебель липкая даже на вид, с многолетними наслоениями.

Давешний алкоголик, уже успевший получить донельзя грязный стакан какого-то мутного пойла и жадно глотал его, запрокинув голову, показывая крупный кадык и плохо выбритую щетину с прогуливающимися вошками на шее, выглядел самым приличным обитателем этого зоопарка.

— Славное пойло! — Выкрикнул сипло алкаш, допив стакан и залихватски поставив его на стойку, — настоящий сироп для забулдыг! Папаша, тащи похлёбку!

Неопрятный мужик с сильно обвисшим пузом и щеками, лежащими едва ли не на плечах, равнодушно наполнил глиняную миску из стоявшего тут же котла. Запах ударил такой, что попаданец поспешил выйти. Он-то думал, что после лондонских трущоб и похлёбки из объедков его ничем не удивишь…

— Что, не по нраву еда пролетариев!? — Взъярился внезапно невзрачный мужичок, вскакивая с лавки и вытягивая из-за пазухи большой нож с обломанным кончиком и явными отметинами ржавчины. Абориген казался себе ловким и умелым, размахивая оружием и пытаясь проворачивать простенькие финты.

Фокадан поморщился, столь похабной профанации благородного ножевого боя ни разу ещё не встречал. Шаг навстречу, боковой в челюсть, отчётливый хруст и обмякший мужичок падает в грязь, роняя нож.

— Пьера?! — раздался какой-то бабий визг откуда-то из глубины помещения, — бей его, братцы!