Европейское турне (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 32

В итоге, сделав к лету десяток вариантов, все и запатентовал.

— Полевые испытания, господа, — сказал компаньонам, представляя новое изобретение, — сделаем на фабрике по десятку вариантов каждого, да отдадим в университеты и технические училища. Что они лучше привычной чертёжной доски, в этом я уверен. А вот какая или какие модели придутся по вкусу специалистам, пусть они сами и решат.

— Можно? — Спросил граф, недавно повышенный до звания унтер-лейтенанта[154], примериваясь к Чертёжным доскам Фокадана, — в университете приходилось… очень недурно, да. Не уверен насчёт больших денег, на мелочёвке вроде скрепок больше заработаем. Но вот престиж несомненен, да со временем скажется — долговременная реклама получается. Очень интересно, полковник.

За учебными делами и развивающимся производством, Алекс совсем позабыл про заговор против Людвига. Стыдно немного, тем более что король считает его другом. Вдвойне стыдно, что сам попаденец своего покровителя другом не считает, но пользуется при этом кое-какими привилегиями. Пусть денег из казны Фокадан не брал, но благосклонное внимание к одному из фаворитов Его Величество дало зелёный свет производству канцелярской продукции.

Дабы не считать себя приживалом, начал потихонечку собственное расследование, собирая слухи. Никакой детективщины, всё очень аккуратно и поверхностно. Обычные разговоры слуг, придворных и горожан, отсортированные по различными признакам.

Вывод, как ни странно, лежал на поверхности. Против Людвига играют сразу несколько игроков, преследуя различные цели. Проанглийская партия, французская, австрийская, прусская, русская… не считая родственников. Двойные и тройные агенты в этом змеином кубле[155] — скорее норма.

Лёгкости, с которой Фокадан вскрыл заговор, он было поразился. Но потом…

«— Чему я удивляюсь? Для аристократии и высшего света вообще, такие вот заговоры скорее норма. Редко-редко можно найти человека, который не состоял бы в каком-то подпольном кружке или сообществе. Не обязательно ради свержения власти, иногда ради смещения невыгодного чиновника.

Только вот определить, когда невинные интриги сменяются деятельностью, направленной во вред государству, очень сложно. Аристократия в большинстве своём искренне уверена, что их интересы — это интересы государства, а интересы их группировки или семьи и вовсе — нечто священное, за что должен отдавать жизни всякий Гражданин и Патриот. Желательно — не принадлежащий группировке или семье.

Личные интересы, семейные, клановые, государственные… и тронуть по сути никого нельзя. Практически у каждого найдётся покровитель из самых высоких сфер, который уверит жандармов, что этот достойнейших человек — никакой не заговорщик, а настоящий герой, работающий под его руководством на благо Государства. Или напротив — детишки балуются.

Покровитель может порой скрипеть зубами, но своих сдавать нельзя. Ибо родственники, деловые партнёры или однокашники. В худшем случае пожурят и отправят лечиться за границу. Ну или в провинции отсиживаться, в родовом поместье.

Деньги берут с лёгкостью неимоверной, хотя предпочитают, конечно, борзыми щенками в виде выгодных заказов или услуг. А что не скрываются, так король-то слабый!

По сути, Людвиг держится только потому, что группировки более-менее равны по силам. Ну и многочисленный средний класс с низовым дворянством как сдерживающий фактор. Эти как раз не ассоциируют свои хотелки с государственной необходимостью, зато прекрасно понимают, что значат времена перемен для обычных людей. Тех, кто не относится к небожителям.

Если уж я разобрался…»

Попаданец заметно преуменьшал свои аналитические способности. Неплохой интеллект, отточенный учёбой в двадцать первом веке и выживанием в веке девятнадцатом. Занятия политикой, военным делом, управлением, а самое главное — несколько иной взгляд на вещи.

Местные, при всём их интеллекте, едва ли не поголовно страдают ограниченностью мышления. В аристократии они видели не змеиное кубло, а достойных помощников государя. Алекс же видел что есть… гадючник.

Как можно считать опорой трона некий аристократический род, если основатель оного получил звание графа за ветвистые рога и благосклонность короля к его супруге? Да и потомки, как правило, не лучше. Встречались и достойнейшие люди, полководцы и управленцы. Но полководцами и управленцами они стали исключительно потому, что выбор достойных кандидатов проводился в очень узком кругу.

На уровне дворян служивых родовая честь и правда не являлась пустым звуком. Собственно, она-то и мешала стать дворянству служивому придворной аристократией.

Так что в верхушке люди, ничуть не отличавшиеся от коллег из двадцать первого века. И отношение к ним у попаданца соответствующим, никаких иллюзий.

Вот только что делать с результатами, если король ничего не хочет слышать о государственных делах? Делами культуры и искусства занимается вполне успешно, особенно после придания ему вектора. Всё-таки детский парк подданным куда более понятен, чем Нойшванштайн[156], как это происходило в другой истории. Экономика, политика, военное дело — безнадёжно. Заученные фразы и такие же заученные шаблонные решения, вдолбленные воспитателями, а понимания нет.

Может, всё-таки попробовать? Не в лоб, а исподволь, потихонечку?

Алекс прокачал мысленно варианты разговора, достаточно правдоподобно представляя себе реакцию Его Величества. Может и сработать, хотя затянется это на месяцы, причём не факт, что в конце обернётся хоть каким-то положительным результатом.

— Узнай, Его Величество у себя? — Спросил он приставленного лакея. Оказалось, что да, причём в кабинете и один, случай не частый.

Фокадан поспешил туда, едва не срываясь на неприличный во дворце бег.

— Куда! — Остановил его секретарь, — а это вы, Полковник, проходите.

Взгляд канцелярской крыски стал влажным и восторженным — так смотрят школьницы на своих кумиров. Настолько похоже, что попаданца передёрнуло от нахлынувших ассоциаций[157].

— Его Величество у себя?

— У себя, Полковник, — секретарь, едва не обожествлявший Фокадана после серии изобретений, изменивших мир, ухитрялся произносить некоторые слова с заглавной буквы.

— Только, — замялся крыс, — зубы у него.

Алекс кивнул — дескать, понял, и открыл дверь. Людвиг сидел в кресле оплывшей тряпичной куклой. На столе баночка, в руках тряпицы и… характерный запах хлороформа.

Попаднец уже знал, что в этом времени хлороформ частенько используют при зубной боли, но только сейчас дошло. Людвиг Второй — токсикоман[158]. Отсюда его постоянные грёзы, детскость и несуразные выходки.

Молча закрыв дверь, ничего не ответил секретарю, и вышел, обдумывая ситуацию. Как теперь быть, он плохо понимал, сталкивался с таким ещё дома, на подработке.

Парнишка-разнорабочий вёл себя как ребёнок лет десяти. Ситуацию прояснил тогда сосед парнишки — оказалось, ребячливый разнорабочий в детстве токсикоманил, что и сказалось на интеллекте. Он просто не вырос интеллектуально.

Хлоформ, конечно, не ацетон, и не даёт заметной деградации личности, но последствия всё же видны, Людвиг регулярно пребывает в мире грёз. И всё его стремление к культуре, это неосознанное стремление вернуться обратно.

Как быть, Алекс решительно не понимал.

Проблемы с Его Величеством никуда не делись, но очень быстро отодвинулись на второй план — надвигалась война. В воздухе уже давненько пахло порохом, поскольку Австро-прусско-итальянская война 1866 года, по сути закончилась пшиком, и стороны остались при своих.

В Пруссии царят реваншистские настроения[159] и желание справедливости. Австрия, Бавария и всевозможная германская мелочь, напротив — расхрабрились после неудачной для себя войны. Все эти годы они лихо размахивали кулаками и рассказывали друг другу и окружающим, что вот если бы… тогда бы они точно победили. Генералы, как водится, отменно подготовились к войне прошедшей[160].