Отрави меня вечностью (СИ) - Айдарова Олеся - Страница 35

— Моя-а… — рядом с ней…

«в ней…»

…хотелось забыться.

Хотелось продолжать делать то, что он делал. Хотелось большего — отдачи. Блеска в глазах. Раскрытого от стона рта. Чтобы впиться в этот рот, красный от возбуждения, проникнуть в неё ещё и языком, укусить губу, ощутить вкус крови… Вампирская кровь, пьянит сильнее человеческой.

«Нельзя забываться».

Семяизвержение могло вот-вот произойти.

«Семя и кровь должны попасть в неё одновременно,» — Кай приник к своему запястью зубами. Прокусил кожу.

«Как это, оказывается, неприятно,» — поддел клыком ускользающую вену и аккуратно сжал зубы.

«Хренов эгоист. Ей сейчас в стократ больнее,» — он поднёс руку к её лицу.

Бурые капли падали на белую кожу человечки и скатывались вниз. Оказалось, очень сложно одновременно ритмично входить в неё и держать руку над губами. Кай понял, почему этот обряд был сложен в исполнении и проводили его обычно двое.

«А вдруг не получится?» — от этой мысли тело его напряглось чуть сильнее.

Нет. Он уже привык к мысли, что эта девочка будет его. Он давно привык к её запаху, сроднился с её секретами и страхами.

«Больше ты не будешь бояться…»

Он хочет провести с ней время. Не вечность. Но может, лет 50? Чтобы узнать её мысли, выведать тайны, познать всю до сантиметра и показать ей самой, на что она способна. Чтобы угадывать малейшие её желания и исполнять…

Когда он захотел жить чьими-то желаниями?

Какое-то новое ощущение охватило его. Это было похоже на подъём, на полёт с высоты.

Кай содрогнулся всем телом, запоздало понимая, что это разрядка. Мощная, как взрыв! Сметающая все мысли и сомнения!

— Нельзя… — семя толчками исторгалось из него, отдавая внутрь чистейшим острым наслаждением.

Он схватил голову давно отключившейся Герти и приставил свою кровоточащую руку к синим губам.

— Пей… Да, пей же… давай!

Кровь текла медленно, а доступ к гортани человечки перекрывал мягкий распухший язык. Кай сунул палец в сухой рот и придавил язык к нижнему нёбу:

— Ну же, девочка. Пей мою кровь… Если ты не хочешь, чтобы этот рассвет стал для тебя последним…

Острая боль начала уступать ощущению онемения. Запах крови из гнилостного превратился в цветочный, будто камеру, где она доживала свои последние часы, хорошенько проветрили солнечным летним днём.

«Лето? Так странно. Но меня приговорили зимой».

Герти помнила, как это было.

Берингар ожидаемо навалился на неё.

И обмяк.

На лицо капнуло что-то мокрое. Герти открыла глаза. С головы северянина, откуда-то с макушки стекала кровь.

Кто-то потянул его в сторону, и он кулём скатился прямо на пол.

— Чего лежишь? Вставай, — прошептали сверху грудным голосом.

— Труди? Откуда ты здесь?

— Я уже давно тут. Сказала матери, что спать, а сама сюда, — сводная сестра отложила на скамейку огромную дубинку, потемневшую на конце. — Ты меня не заметила. Я в соседнюю камеру прошла и притаилась. А ты смотрела в одну точку и раскачивалась. Я ещё подумала, умом ты что ли тронулась? — Труди начала расстегивать шубку.

— Зачем ты пришла? — Герти не понимала, что происходит.

Эрментруд стащила с себя шубу и принялась развязывать юбку.

— Мать поступила с тобой не справедливо. Ты выполнила часть своей сделки. Отвела от меня беду, — Труди глянула на потерявшего сознание Берингара. — Раздевайся. Надо одеждой поменяться.

— Зачем?

— Затем, что ты сейчас выйдешь отсюда. И спокойно… Поняла? Спокойно, чтобы не привлекать внимание, потопаешь прямо к воротам, — жарко прошептала Труди. — Там подождешь за большим камнем пересменку. Мартина снимут с тутошнего караула, он приедет к тебе на лошади, а ты сядешь к нему.

— Зачем мне к нему садиться? — Герти уже сняла с себя шубу и теперь избавлялась от прочей одежды.

На секунду мелькнула мысль, что это очередная пакость. На этот раз от сестёр.

— Верь Мартину, он хороший. Он довезёт тебя до одного места рядом с перекрёстком. Только высадит в лесу. По дороге нельзя. А уж оттуда день пути до Виттлиха.

— Но Кёрдроф и Лидде ближе.

— Ага, вот туда за тобой первым делом и отправятся.

— А если в другую сторону — в Иккериц?

— По свету не дойдёшь, а волки нынче, сама знаешь, лютуют.

Герти уже разделась до разорванной рубашки и смятого корсажа.

— Снимай, — скомандовала Эрментруд.

— Зачем?

— Мой наденешь с подарочком. Я тут вшила кое-что. Жемчуг Ханны, — слова не держались внутри Эрментруд.

— Вы добрались до тайника?

— Тоже мне тайник, — хохотнула сестра. — Мать с первого взгляда определила, где вы папенькины подарки прячете. Мне достался жемчуг и серёжки. Давай зашнурую.

Герти подошла вплотную к Эрментруд, и та взялась за верёвки.

— Еды не припасла, извиняй. Но за одну жемчужину тебе дадут и кров, и ужин, да ещё и отвезут, куда скажешь. Тайком.

— А ты?

— А я оденусь в твои тряпки и посижу тут до вечера. Мать сожжение на полночь назначила. Говорит, так зрелищнее.

— Но тебя…

— Мне знак дадут, и я выйду тайком заранее.

— Но получается, ты пробудешь здесь целый день?

— Ага. Иначе у тебя форы не будет… Габи прикроет. Скажет матери, что я приболела, — шнурки не слушались, Эрментруд не умела как следует шнуровать корсажи.

Но как ей сейчас была благодарна Гертруда!

— Труди, можно вопрос? — облачко пара выпорхнуло изо рта Герти.

— Я беременна от Мартина, — хвастливо произнесла сестра, объясняя всё.

— Ох.

— Некоторые из охраны знают, что мы… — девушка со значением подняла брови. — Мы тоже сбежим… Потом. Когда всё уляжется, и поисковые отряды вернутся. Я — девица с формами. Габи сказала, что долго видно не будет… Представляешь, что было бы, если б на севере узнали? Ты меня спасла… Всё. Надевай юбку. Боги, как я замерзла, — девушка быстро натягивала на себя грязную одежду Герти.

Огромный капюшон спрятал лицо сестры, а более тёмные волосы она заправила назад.

— Спасибо, — Герти поправила на себе шёлковую юбку и застегнула под подбородком капюшон приталенной шубки. — Спасибо за всё, — она подошла к скамейке, наклонилась и чмокнула холодную щёку своей спасительницы.

— А ты прости меня, — голос Труди дрогнул. — Жаль, что я повзрослела только сейчас. Ну всё, беги.

— А что с этим? — Герти махнула головой в сторону Берингара.

— Как только ты выйдешь за ворота, Мартин отнесёт его на конюшню. А потом скажет этому женишку недоделанному, что он поскользнулся, упал и головой ударился.

— Труди, Мартина накажут, если разберутся.

— Накажут. Но не убьют же? Он у меня смелый, — девушка улыбнулась. — Говорит, что ради меня готов на многое. Ну и по поводу тебя тоже с матерью не согласен. Но молчит. Мать ему доверяет… Ну всё. Прощай, сестрица.

— Прощай… — Герти, всё ещё не веря своему счастью, вышла из камеры.

Спустилась на ватных ногах по ступенькам. Открыла дверь.

И вдохнула сладкий морозный воздух.

Она кивнула Мартину и увидела, что второй охранник спит.

«Боги, как они рискуют из-за меня!» — девушка пыталась идти спокойно, как учила Эрментруд, но ноги так и несли её к выходу. Заставляя миновать дорожки и идти по низким нетронутым сугробам.

Наконец, она подошла к высоким воротам. Открыла их и молча вышла наружу.

На сторожевых башнях оживились.

— О, Труди пошла, — послышалось сверху. — В лес что ли? Так рано…

Гертруда вздрогнула — мать и некоторые слуги называли её Труди.

«Неужели меня узнали?!»

— Она своего ждёт. Вот увидишь, сейчас в кустах спрячется… — хихикнули в ответ.

Девушка, оправдывая ожидания охранников, зашла за облепленные снегом кусты, что высились у дороги. Сквозь ветки она видела людей на высотках. И слышала, о чём они говорили в звенящей утренней тишине.

— Везёт же кому-то, — охранник с левой башни выдохнул пар и запрыгал на одной ножке, чтобы согреться.

— Мартин, сукин сын, — второй стоял спиной и кутал лицо в подёрнутый изморозью воротник.