Сладкая любовь (ЛП) - Аврора Белль - Страница 37

— Пойду оденусь.

Макс усмехается еще шире, прижимая руку к груди:

— Пожалуйста, не одевайся из-за меня.

Я иду в свою комнату, ведя себя как можно более нормально, но съеживаюсь, когда он кричит из-за моей спины:

— Мне нравятся твои трусы. Обычно женщины такие не носят. Они как бы говорят: «Я крутая, и мне все равно, что вы думаете». Это здорово. Я имею в виду…

Я не могу сейчас выносить его бесконечную болтовню.

— Макс, заткнись! — кричу я.

Его раскатистый смех наполняет мою кухню, и хотя я могу умереть от смущения, мне нравится звук его безудержного веселья. Мои губы дергаются, когда понимаю, что он меня дразнил... и я попалась на это.

— Задница, — бормочу я себе под нос.

Быстро переодеваюсь в черные штаны для йоги, большую, свободную желтую футболку и присоединяюсь к нему на кухне. Он уже расставил тарелки и столовые приборы на противоположных сторонах моего маленького обеденного стола. Пахнет потрясающе, но мы будем сидеть так близко друг к другу, что наши колени соприкоснутся. Это кажется слишком интимным.

Моя любимая желтая ваза лежит в раковине, разбитая вдребезги, и я вспоминаю грохот, который слышала. Прищуриваюсь и смотрю на Макса. Его глаза мечутся из стороны в сторону, явно в панике.

— Кто-то ее разбил, — вдруг выпаливает он.

Я стою в футе от стола, и мое тело беспокойно дергается.

— Зачем ты это делаешь?

Он обходит барную стойку с двумя стаканами содовой и отвечает:

— Потому что ты мне нравишься, и я хочу, чтобы я нравился тебе.

Это утверждение что-то делает со мной. Мой желудок сжимается. Тепло расцветает в моем сердце.

Если бы ты только знал, как ты мне нравишься…

— Ты мне нравишься, — отвечаю я слабо и неубедительно.

Он останавливается на полушаге и ухмыляется:

— Нет. Пока нет, — он подмигивает мне, — но я работаю над этим.

О боже, ты не самый сообразительный парень, правда, Макс?

Он отодвигает мой стул и жестом приглашает сесть. Колеблюсь мгновение, прежде чем позволить ему помочь. Макс мягко, как джентльмен, пододвигает мне стул и садится напротив. Я опускаю взгляд на свою тарелку, а потом смотрю на него. Макс одаривает меня улыбкой, от которой у меня сами по себе опускаются трусики, и внезапная мысль проносится у меня в голове: «Я могла бы привыкнуть смотреть на эту улыбку».

Макс работает над тем, чтобы отрезать кусок стейка, и по тому, как быстро он это делает, я понимаю, что он мягкий словно масло. Макс подносит вилку ко рту, но держит ее в воздухе.

— Почему я снова тебе не нравлюсь?

Я преувеличенно долго вздыхаю. Разве мы не можем уже просто закрыть эту тему?

— Мы уже проходили через это, Макс. Ты мне нравишься.

Он улыбается, жует и глотает.

— Ты относишься ко мне не так, как к Нику, Эшу или Ловкачу. Ты относишься ко мне по-другому.

Это потому, что ты такой великолепный, что у меня буквально слезятся глаза.

Я ковыряюсь в еде и бормочу:

— Не замечала. Прости. — Отчаянно пытаясь сменить тему, я спрашиваю: — Где Сиси?

Макс тщательно пережевывает пищу. Когда он сглатывает, его глаза встречаются с моими. В них так много печали.

— Она у моей мамы, хотела переночевать там сегодня, а завтра хочет переночевать у Ника. На следующий день она скажет мне, что хочет снова остаться у мамы. Я просто... — Он беспомощно пожимает плечами.

— Она избегает тебя. — Это заявление. И это очень печально.

Его низкий голос пронзает меня прямо в сердце.

— Я ей сейчас не очень нравлюсь.

Когда я вгрызаюсь в свой бифштекс — мой мягкий бифштекс, черт бы его побрал, Макс говорит:

— Знаю, что не дал тебе большого выбора с тренировками Сиси, но имел в виду то, что сказал. Я сделаю для нее все, что угодно. Даже готов идти по головам, чтобы сделать это. Она для меня все, понимаешь?

Мне нужно время, чтобы переварить эти слова.

Сделала бы я то же самое для своих собственных детей? Абсолютно.

Его глаза встречаются с моими. Я пристально смотрю на него, прежде чем улыбнуться.

— Знаю. Кроме того, я нашла кое-что, что, как мне кажется, могло бы ей подойти. — Подношу вилку ко рту. Как только бифштекс попадает мне на язык, стону: — О боже, это потрясающе, — я стону и стону еще немного, прежде чем спросить: — Что ты использовал для маринада?

Он удивленно поднимает брови.

— Да? — Он смотрит на свой бифштекс, и на мгновение мне кажется, что он смущен. — Это семейный рецепт. — Появляется его фирменная ухмылка. — Если я скажу, мне придется тебя поцеловать.

Я делаю паузу на середине жевания.

— Ты хочешь сказать, что тебе придется убить меня.

Его ухмылка становится шире, а взгляд останавливается на моих губах.

— Нет, мне придется тебя поцеловать.

Игнорируя мое бешено колотящееся сердце: «Да, пожалуйста!», трепет в животе, я закатываю глаза и хихикаю.

— Ты просто придурок. — Снова думая о Сиси, киваю и уверенно заявляю: — Я очень хочу попробовать кое-что новое с Сиси. И если эти штуки не сработают, продолжу поиски. Там есть много вариантов. Должно же быть хоть что-то, что ей понравится. Если существует такой вариант, я его найду.

Скрип стула заставляет мои уши кровоточить. Внезапно меня поднимают со стула и отрывают от земли. Макс крепко обхватывает меня руками и притягивает к себе. Грудь к животу, и я вдыхаю его запах. Я слегка обвиваю его руками и потираю ему спину. Он выдыхает мне в ухо:

— Ты потрясающая.

Мое легкое сжатие становится крепким. Это должно чувствоваться неловко, но это не так. Совсем нет. Мне нравится чувствовать его, чувствовать его запах. Только он.

— Мы разберемся с этим. Вместе, — честно говорю я ему.

Макс долго держит меня в объятиях, прежде чем ответить неуверенно и тихо:

— Хорошо, потому что я не знаю, какого хрена делаю.

Мои руки сжимаются еще сильнее, предлагая ему утешение и поддержку. Затем отстраняюсь и улыбаюсь ему.

— Я умираю с голоду.

Его взгляд теплеет.

— Тогда, давай есть.

Елена

Взросление с двумя старшими сестрами иногда было сущим адом. Если мы не ссорились из-за косметики и одежды, то Нат и я ссорились из-за мальчиков и друзей. Мои родители никогда не вмешивались, пока мы буквально не рвали друг другу волосы. Нина выступала в роли судьи и присяжных, а Нат — в роли палача. То, что я была самой младшей, означало, что меня всегда обвиняли в том, что происходит дома. Это было потому, что мои родители никогда не могли злиться на меня.

Я была ребенком. И чертовски милым. Но даже несмотря на то, что мои сестры втягивали меня в неприятности, мы были командой. Я брала на себя вину за то, что сделала одна из моих сестер, а потом в тот же вечер получала в благодарность втрое больше десерта. Мы, конечно, не были семейкой Брейди (прим. перев.: Американский комедийный телесериал о многодетном овдовевшем отце, который женится на вдове с тремя детьми), но нам было очень весело собачиться друг с другом. В нашем доме всегда было очень весело. Хотя все трое из нас, девушек, вспыльчивы, мы быстро справлялись со всем этим и всегда находили время посмеяться. Мы все очень привязаны друг к другу.

Если кто-то затрагивал моих сестер, то затрагивал и меня. Я никогда не боялась физической расправы, чтобы отомстить за них тем или иным способом. Помню, однажды мы с Ниной и Нат поздно вернулись из школы. Мы истекали кровью после кулачного боя после школы с участием подруги футболиста, которого Нат поцеловала в выходные. Девушка была опустошена. Она была влюблена. Я понимаю это. Нат осталась после школы, чтобы поговорить с ней об этом, чтобы снять напряжение. Этот придурок сказал Нат, что расстался со своей девушкой. Он знал, что Нат влюблена в него, поэтому играл на ней, как на скрипке.

И лишь в понедельник, когда Нат пришла в школу, и все шептались и хихикали у нее за спиной, она поняла, что что-то случилось. Аманда Аделаида Кристиансен, главная чирлидерша и блонди Бимбо, ждала ее у шкафчика. Она приветствовала Нат с ухмылкой. Когда она шагнула вперед и ударила Нат по лицу, та даже не вздрогнула.