Упавшие с небес (СИ) - "Майский День" - Страница 26

Прекрасное зрение позволяло мне различать детали в пределах заданного разрешения, но я не думал о бездне таким словами. Я вообще забыл, что это тщательно выстроенная проекция: я видел настоящие звёзды, туманности, планеты, огни других кораблей и сложные извивы прыжковой кривизны. Последнее центральный мозг демонстрировал для пилотов, но мне казалось, что я помимо отсутствующих знаний, одной интуицией понимаю их полный смысл, знаю, как следует направить судно, чтобы прыжок получился экономичным и красивым. На миг сознание словно раздвоилось, и я ощутил себя за пультом корабля, причём не этого — другого. Мелькнули отдалённым эхом незнакомые имена: Тревор, Даниель, но зацепиться разумом за этот выверт рассудка я не успел, потому что одиночество моё закончилось и не тангеры пожаловали в свои законные владения, а те, кого я сейчас менее всего хотел бы видеть.

Палачи, явившиеся затем, чтобы в очередной раз сбросить меня на самое дно этого и без того невесёлого мира. Потоптаться по размолотой в крошево судьбе. Бежать было некуда и незачем. Я поднял к груди сжатые кулаки и напряг мышцы живота, чтобы хоть как-то защитить потроха и рёбра.

Ничего у меня не получилось. Ребят на расправу присылали опытных, эта парочка и разговоры разговаривать не стала, взялась за дело плотно. Не знаю, как долго они меня били, но справились с задачей успешно — в этом я своим палачам не отказывал. Я даже не сразу понял, что они ушли. Комок непрерывной дёргающей пульсирующей боли в который превратилось моё тело, пытался не растечься лужей по полу, сознание гасло на единственной мысли — держаться до последнего. На всё прочее элементарно не хватало сил. Оно ждало.

Я открыл глаза. Прекрасный звёздный водоворот виделся сияющей бездной, в которой я скоро умру, и жажда избавления от страданий оказалась одномоментно так сильна, что я едва не бросил себя в пустое пространство космоса. Там прохладное небытие сулило отдых от тягот материального мира. Впрочем, почти сразу сообразил, что ничего у меня не получится. Был ангел, да весь вышел, обломали ему крылья. Обычному человеку свобода и полёт недоступны.

Я попытался встать, но сразу понял, что не смогу. Искрошенные в мармелад рёбра и напрочь отбитые потроха оказались не главными моими бедами. Палачи размололи в дрожащее суфле хрупкое совершенство человеческих ступней. Не на что мне стало подниматься.

В голове уже билась, тираня изнутри изрядно пострадавший снаружи череп, отчаянная мысль о том, что надо убираться отсюда, пока не пришли тангеры и не увидели в какую кашу превратился их штатный смотритель купален. Если девчонку Титанию выбросили с работы за всего-навсего растянутое сухожилие, то что ждёт меня? Утилизатор?

Я попытался ползти, червяком протягивая за собой измочаленное тело, и боль всплеснулась с новой силой, вцепилась в каждый нерв, намотала на кулак скудные остатки мужества. На вой не хватало целостности лёгких потому я лишь постанывал и похлюпывал, хватая разбитым ртом по-местному влажный воздух. Горлом шла кровь, и мне ещё хватило соображения сглатывать её обратно, чтобы не оставлять за собой мерзких разводов на полу. То малое, что всё же протекало я подтирал своим ползущим телом.

Выход из зала. Здесь безупречную гладкость покрытия нарушала выемка, по которой ходила дверь. Я ощутил тонкий желоб каждой измученной клеточкой всего невероятно огромного и тяжёлого целого, но и обрадовался немного, потому что реально передвигался в пространстве, а не пребывал в плену утешительной иллюзии. Вопреки всему двигался вперёд. Возросшая скачками боль подтвердила мне правдивость сделанного вывода.

Дальше. Коридор казался незнакомым и кровавым, перед глазами плыли мутные пятна и столь любимый тангерами приглушённый свет с одной стороны усложнял задачу с другой не терзал и без того изрядно пострадавшее зрение.

Я тихо полз, опираясь на одну почти целую руку и кое-как отталкиваясь бедром и коленом. Боль плескалась с каждый движением, норовя выйти за край терпения, этот жуткий ритм помогал держаться. Давно мне не приходилось так плохо, я даже не горевал о наверняка теперь потерянной работе, стремился лишь выжить, укрыться в своей норке, пока меня не обнаружили в виде никчёмного шлака и не выкинули за борт. Да, там ждало отдохновение смерти, но вопреки всему, что со мной вытворяли, я хотел жить.

Если палачи бесконечными истязаниями вели к самоубийству, к полной потере воли, то я считал своим долгом сопротивляться им и в этом. Сдачи дать не мог, хотя и пытался: они многократно превосходили силой, зато не пасовал перед моральным давлением. Я смиренно терпел причуды работодателей, потому что нуждался в куске хлеба и крыше над головой, но злобным тварям, не стеснявшимся истязать низвергнутого с небес, готов был противостоять до последнего.

Иногда в те дни и недели, когда палачи меня подолгу не доставали, я рассудительно прикидывал, что усердная покорность, если не подарит прощения, то вполне может скостить срок (как выражались люди), но едва доходило до дела, упрямство вновь брало верх. Впрочем, мольбы о пощаде наверняка лишь добавили бы мучителям прыти. Я попробовал один раз, убедился, что не помогло, и больше не унижался.

Пытаясь отвлечь себя от боли, я старательно сосредотачивался на пустяках, на вехах пути и посторонних соображениях, но не мог удержаться даже на самых простых мыслях и полз почти автоматически, зная, что задана некая программа и её надлежит выполнять. Останавливаться боялся, поскольку догадывался, что потом уже не заставлю себя пошевелиться.

Когда знакомый запах пробился в замутнённое сознание, обняло привычное влажное тепло, я впервые выдохнул с облегчением. Харкнул на пол кровью, но здесь не остерегался напачкать: мелкие роботы-уборщики подтирали любую грязь, так что разоблачение не грозило. Близость цели придала мне сил, но до своего убежища я доползти не успел.

Корабль чуть дрогнул. От привычной скорбной мути прыжка я застыл на месте, пережидая сопровождавшую его дурноту. Дышать и то перестал, чтобы не вывернуло наизнанку, собрался, отсчитывая секунды до неизбежного улучшения самочувствия, но на этот раз оно не наступило. Привычный порядок пошёл лесом.

Я не сразу понял, что происходит, точнее не оценил несообразности новых толчков. Напряг остаток сил, стремясь доползти до своего закутка, и тут всё закрутилось всерьёз.

Корпус вновь содрогнулся, повело его так, что накренился пол, хотя подобные отклонения не предусматривались конструкцией. Меня потащило сначала к цели, потом обратно, пальцы судорожно пытались за что-то зацепиться, но ничего не находили на гладкой поверхности. В ужасе я поднял голову и посмотрел на аквариум.

Масса воды в огромной ёмкости злобно колыхалась, муть толчками вставала со дна, и мелкие твари, населявшие этот мирок, метались внутри, уже едва различимые в неспокойной взвеси. Мне показалось, что услышал их панический крик.

Купол силового поля привычно мерцал, обещая покой и надёжность, но я не верил в его несокрушимость. Происходящее с кораблём выглядело настолько неладным, что следовало опасаться любой пакости судьбы. Палачи, как всегда, подсуетились вовремя, лишив меня возможности хоть как-то противостоять бедам.

Тем не менее, вместо того, чтобы ползти прочь из опасного трюма, я потащился к приборам, попытался вглядеться в показания из неудобного положения снизу. Я по-прежнему ощущал ответственность за островок чужепланетной жизни, доверенный моему вниманию. Аквариум вблизи показался ещё более огромным и грозным, чем прежде. Я попытался сесть, чтобы дотянуться до ближнего пульта, но позвоночник прошила сильная боль, и ясно стало — ползал я со сломанным, корёжа его ещё больше, просто на общем кислом фоне не замечал отдельных деталей целого.

Я застонал от бессилия, и жалобный звук собственного голоса подхлестнул: вбил в сознание базовые навыки рабочей злости. Скрипя костями, я дотянулся до панели и попытался отрегулировать настройку полевого колпака. Я даже не сознавал, следует усилить нагрузку или снять её совсем, действовал на волне усталого отчаяния, но довести задачу до логического завершения не успел.