Смертельный выстрел - Рид Томас Майн - Страница 10

• Предыдущая
• 10/84
• Следующая

Точно дикий зверь, преследуемый по пятам гончими собаками, бежал Ричард Дерк по лесу, бежал напрямик, то спотыкаясь о валяющиеся на земле бревна, то запутываясь в переплетающихся между собою виноградных лозах, спеша удалиться от места, где он убил своего соперника. Ему все казалось, что его преследуют. С ужасом в глазах, с дрожью во всех членах останавливался он, чтобы прислушаться. Прежнего хладнокровия не было и в помине. Появление собаки, или, вернее, после выстрела ее бегство с громким воем и визгом произвели в нем эту перемену. Страх увеличивало еще и собственное воображение. Более мили пробежал он без отдыха. Усталость, наконец, взяла верх над страхом; ужас сделался менее паническим, воображение несколько успокоилось. Он присел на свалившийся ствол дерева, вынул носовой платок и вытер капли пота с лица. Он промок насквозь и дрожал всем телом. Первая мысль его была о безрассудности его побега, вторая о неосторожности, связанной с ним.

— Какой я безумец, — бормотал он про себя. — А что, если кто-нибудь видел, как я бежал! Ведь это только ухудшило мое положение. И чего собственно бежал? От мертвого тела и живой собаки. Что мне за дело до них? Ведь пословица гласит: живая собака лучше мертвого льва. Что может собака рассказать обо мне? Выстрел, правда, задел ее, так что ж из этого? Кто может узнать, какая это была пуля и из какого ружья? Дурак я был, что испугался. Вопрос теперь в том, что будет дальше?

Несколько минут сидел он молча, погруженный, по-видимому, в какие-то размышления.

— Я пойду к тому дереву, — продолжал он рассуждать вслух. — Да, я хочу встретиться с ней под магнолией. Кто знает, какая перемена может произойти в сердце женщины. В истории Англии рассказывается об одном моем царственном тезке, который был горбат, хром и до того безобразен, что все собаки лаяли на него; так вот этот-то царственный Ричард ухаживал за одной женщиной и не просто женщиной, но гордой королевой, мужа которой он убил. И что же? Она не только полюбила его, но стала его послушной рабой. Ну, а я, Ричард Дерк, не горбатый и не хромой, напротив, очень красив, как говорят многие девушки на Миссисипи. Пусть себе Елена Армстронг горда, как королева, у меня больше достоинств, чем у моего царственного тезки. Не Бог, так черт поможет моему успеху!

Он вынул часы, но было так темно, что он ничего не мог видеть; сняв стекло, он ощупал циферблат пальцами.

— Половина десятого! В десять назначено их свидание. Нет, не удается мне попасть домой до того времени, ведь отсюда будет мили две. И зачем мне идти домой? Не стоит переодеваться. Она не заметит дыры на платье, а если и заметит, то не догадается, что это от пули. Пора, однако, нельзя заставлять ждать молодую леди. Если она не разочаруется, увидя меня, благо ей. Если разочаруется, я прокляну ее.

Он уже двинулся вперед, когда какая-то мысль остановила его. Он не помнил с точностью часа свидания, назначенного ею в письме к Кленси. Он сунул руку в карман, куда положил письмо и фотографию, но их там не оказалось. Тогда он осмотрел все остальные карманы, патронташ, сумку для дичи, но нигде не нашел ни письма, ни фотографии, ни клочка даже бумаги, ничего! Он вывернул все карманы, и только тогда пришел к тому убеждению, что драгоценные бумаги потеряны. Не пойти ли туда и не поискать ли их там?

Нет, нет, нет! Он не смеет идти туда… в лесу так темно, так пусто теперь. У окраины покрытой туманом лагуны и во тьме под тенью кипарисов он может встретить призрак убитого им человека.

— А ну ее к черту, эту фотографию! Пусть себе гниет там, где упала… в грязи, вероятно, или где-нибудь в траве. Не все ли равно, где. А вот к магнолии надо попасть вовремя, чтобы встретиться там с ней. Участь моя решится… или к лучшему, или к худшему. В первом случае я по-прежнему буду верить рассказу о Ричарде Плантагенете, в последнем — Ричард Дерк перестанет заботиться о том, что с ним будет.

И, кончив этот странный монолог, убийца вскинул на плечо свою двустволку и отправился на свидание, назначенное не ему, а человеку, которого он убил.

Роковой день наступил наконец; разорение, как дамоклов меч висевшее над головой Арчибальда Армстронга, разразилось над ним. Дерк потребовал немедленной уплаты, угрожая подать ко взысканию. По истечении льготного месяца угроза была приведена в исполнение, и наложено запрещение на все имущество должника. Таким образом, полковник Армстронг, накануне еще бывший владельцем одной из лучших плантаций на реке Миссисипи и ста пятидесяти невольников, работавших на ней, сделался только номинальным владельцем ее, а настоящим был Эфраим Дерк. Слишком гордый, чтобы просить об отсрочке своего беспощадного кредитора, Армстронг, в ответ на угрозу его наложить запрещение, сказал ему: «Делайте, что вам угодно».

По прошествии некоторого времени, однако, когда тот предложил ему во избежание расходов на продажу с аукциона оценить оптом все свое имущество и оптом же передать его частным образом самому Дерку, он, трезво рассудив, согласился на это предложение. Не выгода играла здесь главную роль, а чувство негодования и оскорбленного самолюбия при мысли о том, что посторонние люди войдут в святая святых его домашнего очага и будут хладнокровно попирать то, что он привык чтить. Ликвидировав окончательно все свои дела, Армстронг занялся приготовлениями к отъезду. Он ни минуты лишней не хотел оставаться там, где все были свидетелями его падения, и спешил эмигрировать в Техас, чтобы там со свежими силами и без всякого чувства унижения начать новую жизнь.

Наступил, наконец, день отъезда, или, вернее, канун того дня, когда полковник Армстронг, повинуясь требованию человеческих законов, более жестоких, чем законы природы, должен был очистить дом, так долго принадлежавший ему.

Ночь протянула свой мрачный покров над лесами и над искрящейся поверхностью могучей реки Миссисипи. Нигде ни малейшего просвета, и лишь местами мелькают светящиеся насекомые, свершая свою ночную воздушную пляску. Зато кругом все полно звуков, присущих в ночное время всем околотропическим лесам Южных Штатов. Чирикают, не переставая, зеленые цикады, слышны неопределенные звуки хилады; звучное «глек-глек» исполинской лягушки чередуется с меланхолическим «угу-угу» ушастой совы, которая невидимыми и неслышными взмахами крыльев задевает листья деревьев, пугает одинокого путника.

• Предыдущая
• 10/84
• Следующая