1972. «Союз нерушимый...» (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 30

Кто-то скажет, что это неправильно, что это не по-человечески, что…ну, много можно найти аргументов «против». И я соглашусь. Да, это нехорошо. Но государство стоит на насилии. Насилии над личностью, насилии над обществом. И то, что хорошо государству, обществу, в целом частенько идет в противоречии с благом отдельной личности. И вот здесь нужно держать баланс, равновесие: каждая личность важна, но что важнее — отдельная личность, или все сообщество? У военных такого вопроса не возникает. «Вперед! В атаку!» — вот и весь ответ.

А вот либералы всегда считают, что важнее соблюдать интересы каждой личности, даже в том случае, если это идет во вред большинству. Что меньшинство может диктовать большинству свои условия, так как главное — соблюдение интересов каждого, а не коллектива в целом. И тогда начинается перехлест. Тогда устраиваются гей-парады, тогда нетрадиционное меньшинство диктует большинству свои правила поведения. И это касается не только и столько гомосексуалистов — через пятьдесят лет черное меньшинство США, которое составляет пятнадцать процентов от населения страны будет диктовать свои правила поведения семидесяти пяти процентам населения белых, красных, желтых. Не дай бог сказать, что ты не любишь черных! Или просто назвать негра негром! Тебя тут же уволят с работы — и это в лучшем случае. А могут и засудить за расизм! Совершенно дикий откат от сегрегации белыми черных, к угнетению черными белых.

Да, США сами виноваты в своей беде. Сейчас они гнобят черных, зверски ущемляя их в правах. (Только недавно вышел закон о запрете сегрегации, но…пока работает слабо) Пружина сжимается. Пройдет пятьдесят лет и она так жахнет, что всему миру станет тошно. И не только США. Европа тоже взвоет. И это справедливо. Эти люди, которые десятки лет мутят воду по всему миру должны были понести справедливое наказание.

Сделав себе зарубку в памяти насчет Беллы, я открыл одно из личных дел и собрался прочитать содержимое папки, когда в дверь кабинета постучали. Ольги не было, я отправил ее тетешкать сына (пусть отдохнет, кто знает, что там впереди), так что пришлось встать с кресла и тащиться к закрытой двери. Как и ожидалось, это был Аносов — ну а кто еще посмеет беспокоить меня в святая святых, моем кабинете, в неурочное так сказать время (уже вечер).

— Привет! — сказал он устало-озабоченно и направился к дивану, на который и плюхнулся, откинувшись на спинку — Читаешь дела?

— Читаю дела… — индифферентно подтвердил я — А ты чего домой не едешь?

— Домой? — хмыкнул Аносов — Куда — домой? В пустую квартиру? Я лучше здесь заночую, в казарме. Все веселее. Тут у меня дом. Вот — к тебе могу прийти в гости. Отвлечь от дел. Поболтать ниочем. Ольгу в город отправил?

— Отправил — кивнул я, оглядывая стопу папок — К сыну. Ты же в курсе, что ее мать с Костиком приехали? Ну вот, она теперь с ним занимается. Послезавтра приедет, вечером. Как раз мы закончим с этим грязным делом.

— Закончим… — с непонятной интонацией протянул Аносов — скажи, а тебя так же учили? Ну…с куклами?

— Так же — кивнул я, вспомнив лицо того мужика, огромного, рыжего. У него пальцы были как сосиски. Если бы он сумел меня поймать — раздавил бы, как грецкий орех. Но не сумел. Я разбил ему кадык, а потом сломал шею. И да — у него тоже был нож, и он успел меня порезать. Он был очень, очень быстр! Бывший спортсмен. Убийца.

— Кому дашь баб? — опять же с непонятной интонацией спросил Аносов — Опасное это дело, с бабами. Мужиков они смогут, а баб? Может давай мы сами их исполним?

— Нет! — ожесточился я — Кому достанутся, тому достанутся! А не смогут — их проблемы. Мы здесь не в игры играем. И времени у нас очень мало.

— Что, думаешь все-таки начнется? — внимательно посмотрев на меня спросил Аносов.

— Вполне вероятно — сухо ответил я — В общем, так: нумерую папки, выписываю фамилии, пишу на листках, будут тянуть жребий. Кому какая кукла достанется, так тому и быть. У нас сейчас двадцать восемь человек, кукол тридцать. Оставшихся отдам кому-нибудь из них, сам решу — кому. И вот еще что…оружие — нож и пистолет с ослабленными патронами. Это для куклы. Курсант — безоружен.

— Эдак мы половины недосчитаемся — пожал плечами Аносов — Что-то ты крутовато берешь! Ладно, ладно! Не надо так на меня таращиться! Вообще — ты знаешь, что у тебя взгляд жутковатый?

— То есть? — неприятно удивился я — С какой стати? Взгляд, как взгляд!

— Неет… — хмыкнул Аносов — Когда ты так смотришь, ощущение, что вот-вот башку свернешь! Аж мороз по коже! И если я, уже привыкший, так реагирую, то что тогда чужие? Те, кто тебя не знает, или мало знает? То-то же…зверюга зверюгой! Так волк смотрит — вроде и не выказывает агрессии, но понимаешь — сейчас клацнет зубами, и тебе кирдык.

— Да ну тебя…ерунда какая! — досадливо поморщился я — займись лучше делом. Вон ножницы, вон бумага — режь на квадратики и ставь номера. Все польза будет…а то болтаешь всякую чушь. Кстати, может чаю попьем, раз уж пришел? Заодно расскажешь, почему и как обходишься без бабы. Чего это ты себя раньше времени похоронил? Молодой еще мужик, крепкий, сильный, при деньгах, при квартире, машине — какого черта из себя строишь инвалида? Найди себе бабу, заведите ребенка, и не одного — еще не поздно, черт подери!

— Да ну тебя к черту… — досадливо отмахнулся Аносов — С этой службой, какие бабы?! Где их искать?! Вот так и обхожусь…снами. Ладно, хватит об этом. Неинтересная тема. Где там твои чертовы ножницы. И да, давай чаю. И к чаю чего-нибудь, пирожков каких-нибудь. Один голый чай пьют только проклятые англичашки, а мы, русские, должны чай чем-нибудь заедать!

— Видите эту коробку? — я ткнул пальцем в обычную коробку из-под обуви — Сейчас подходите, суете в нее руку, и достаете листок бумаги с номером. Вначале идет тащить первый стол, потом — те, что слева. Без суеты, но быстро. Пошли!

Курсанты вставали, доставали листок, усаживались на места. Все заняло пять минут, не больше. Я заглянул в коробку, там остались два листка.

— Здесь остались два листка. Я отдам их двоим…потом, когда все будет закончено. Гадаете, что это за номера вытаскивали? Это номера тех людей, которых вы должны будете убить.

Я сделал паузу, осмотрел класс — курсанты сидели молча. У кого-то на лице ошеломление, у кого-то интерес, кто-то просто равнодушен, или кажется, что равнодушен.

— Итак, рассказываю: против вас выйдет человек, вооруженный пистолетом с восемью патронами и ножом. Вы должны будете его убить. Обязательно — убить. Никаких других вариантов. Он тоже постарается вас убить. Кстати, это может быть и женщина. Патроны в пистолете — ослабленные, но убить ими плевое дело. Или покалечить. Никакой защиты у вас не будет — кроме вашей ловкости и умения. Если мы вас зря тренировали, если вы не сможете победить обычного человека — значит, вы нам не подходите. Вопросы есть?

— Курсант Орел! Разрешите вопрос?

— Давай, Орел.

— А если он убьет? Ну…мой противник.

— Значит, ты плохо учился. Плохой боец. Напишем, что у тебя случился инфаркт, и актируем. Кстати — на помощь не рассчитывайте. Будут вас убивать — никто и пальцем не шевельнет, чтобы вам помочь.

— А женщины? Они что, тоже бойцы?

— Нет. Женщины — не бойцы. Но вы обязаны их убить. Не убьете, пожалеете — отчисление.

— А кто эти люди? — не унимался курсант.

— А вот этого я вам не скажу. И никто не скажет. Вам дан приказ — убить своего противника. Вы должны его выполнить, и не рассуждать — стоило убивать, или нет. Через час начинаем. Самурай, установи очередь. Начнем по возрастающей — у кого первый номер, тот первым и пойдет. Происходить все будет в тире. Все, вопрос закрыт.

Я повернулся и вышел из класса, взглянув напоследок в глаза Аносову. Тот коротко кивнул, мол, понял. Все организую.

Ночь заключенные провели в камере, спали вповалку, но ничего. Обошлось без эксцессов. Было две драки за место, но быстро затихли — не без участия охранников, отдубасивших толпу направо и налево. На охранников никто не напал — вид двух автоматных стволов, направленных на тебя из-за решетки (страховали), не очень-то разжигает желание побунтовать.