Паучий случай (СИ) - Юраш Кристина - Страница 36

Мои напряженные пальцы впивались замок его рук. Это уже не волшебство. И не проклятье. Мне на плечо положили голову. Поднимая прядь моих волос ветерком дыхания.

В окно било солнце. А перед глазами оживала картинка мечты. Разбросанные игрушки, малыш и нежные руки, которые меня обнимают.

Я представляла ее столько раз. Я искала того, кто мог бы быть этим «кем-то» в нашем мире. А они ждали меня здесь. Отец и сын. Мой малыш. Который сопит: «Ипусий слусяй!».

Я чувствовала, как его нежное поглаживание по покрытой мурашками коже, завораживает меня.

— Ребенка что-то пугает, — прошептала я. — Поэтому он не хочет принимать облик человека.

— Ты уверена? — послышался шепот.

— Да, — твердо сказала я. И вспомнила, как ловила его по всему замку. — Я подозреваю, что это «что-то» было в той комнате.

— Я тяну время, как могу, — послышался тихий голос. — Скоро я обязан дать бал. И представить на нем наследника. Если бала не будет, ситуация усугубится. Просто так бал не отменить.

— Как скоро? — спросила я, подозревая худшее.

— Завтра ночью, — послышался ответ. — Перенести его я уже не смогу. Я должен был представить наследника раньше. Намного раньше.

— А нельзя ли найти похожего мальчика? — осторожно спросила я.

— Нет. Не ты первая додумалась до этой гениальной идеи. В истории уже были такие случаи. Гости запоминают внешность наследника до мельчайших деталей, — прошептал голос мне на ухо.

— Я не представляю, как это вообще сделать… Будет столько людей. Он может испугаться, — с ужасом прошептала я. — Я не знаю, чего конкретно он боится.

— Ребенка нужно показать ровно на пару минут. Мне нужно, чтобы он продержался эту пару минут. Пусть делает, что хочет, но только не обращается в паука, — прошелестел голос на ухо.

Легко сказать «пара минут!». Я не знаю, что мне делать, чтобы триумфально вывести малыша за руку. Нет, если папа хочет, то пусть поднимает его, как Симбу.

— Ну да, — выдохнула я, округляя глаза. — Все хотят посмотреть на этого милого ребенка.

Милый ребенок тем временем повернулся. Все лицо у него было разрисовано. Зеленый язык с красными разводами выглядел впечатляюще. Я-то — привычная, а вот папа впечатлился.

— И что же ты нарисовал? — спросила я, боясь спугнуть. Стопка «каляк-маляк» лежала на столе. — Папа, подойдите-ка сюда.

На столе лежал рисунок. Жирный треугольник с подобием кружочка. Из треугольника росли палочки. В целом треугольник напоминал матрешку — паука.

В уголке ютился маленькая крокозябра. Она как бы обиделась и ушла. А рядом с жирным треугольником была еще одна «каляка-маляка».

— Восхищайтесь, — прошипела я.

— Чем? — прошептал отец.

— Тоже мне, ценитель искусств! Будете плохо восхищаться, на всю зарплату закажу гобелен. В виде этой картины. И он будет висеть над троном.

— Я ничего в этом не понимаю, — тихо произнес Риордан. Но честно пытался разглядеть великий смысл.

— Как вы думаете, что это? — спросила я, показывая шедевр семейной живописи.

— Это то, что я бы не хотел встретить в темноте, — честно признался папа. — Особенно это.

Он показал на паучий треугольник рукой.

— Мамонт! — радостно заявил принц.

Я посмотрела на свой портрет. Либо я давно не брила ноги. Либо это еще один беспощадный ребенок. По моим размерам можно было смело сказать. Ем я все свободное время. Без перерыва на переваривание.

Такое чувство, словно я схомячила половину замка. И уже присматриваюсь ко второй половине. Волосы дыбом — это моя фирменная прическа. В последнее время меня можно смело гладить по голове. И называть «солнышком».

Малыш был твердо уверен, что у няни куда больше ног, чем она показывает. И рук тоже. Но я смотрела с нежной улыбкой. Малыш нарисовал меня. Это значит, что я для него много значу. И для меня это было лучшим признанием.

— А это кто? — спросила я, показывая на маленький клубочек рядом.

— Ипусий слусяй! — схватился он за голову.

— Мне кажется, это — он, — послышался настороженный шепот. Папа уже подозревал, что писец, арендовавший уголок страницы — это он.

— Тс! — пошипела я. — Нужно спрашивать у художника… Любая ошибка — это конец света

Принц улыбнулся и гордо задрал нос.

— Так это ты? — удивилась я, рассматривая. — Похож! Очень! А это кто?

— У! — в папу ткнули фломастером. Пока папа пытался найти сходства между крокозяброй — интровертом, я улыбалась. Судя по размерам, это не я папу периодически. Это папа меня периодически должен бояться.

«Пап» такого размера я регулярно выселяла на лестничную клетку. Они свисали с веника и пытались вернуться на родину.

Где-то выросло уже целое поколение паучков — эмигрантов. Они рассказывают своим детям про бачок — обетованный. И про хозяйку — засранку.

— Вот, — вздохнула я, глядя на картинку. — Это то, как он видит жизнь. Радуйтесь, что вы вообще в ней есть. Я думала, что все намного хуже!

Я бережно взяла голую попу на руки. Прошлась с ним по комнате, потерлась носом о теплый животик и украдкой чмокнула.

— Хочешь к папе? — спросила я, поднося его поближе.

Мой паучонок смотрел недоверчиво.

— Я буду рядом. Я все контролирую! — произнесла я. И голая попка переехала к папе.

— Держитесь, — выдохнула я.

Маленькие пальчики изучали папу. Сначала они решили, что одноглазый король наводил бы больший страх и ужас на придворных. Осталось придумать, в какой битве король лишился левого глаза.

У папы волосы были явно лишние. Корона тоже. Поэтому корону я едва успела поймать на подлете к полу.

Два игривых пальчика пытались сделать из папы свинку. Они проникли в недра красивого носа. И расширяли его по мере возможности.

Скошенные к пальчикам глаза свидетельствовали о том, что папа немного в шоке. Он ожидал «ути-пути» и «иди к няне».

— Почему он не убирает? — гнусаво спросил папа, подавшись головой назад.

— Вы смешно «шеволькаетесь», — пожала плечами я. — Ему нравится.

— Уп! — послышался звук. Папа надул щеки, честно пытаясь отвести голову.

Если меня спросят, что было первым музыкальным инструментом юного принца, я отвечу. Папина губа.

Папа еще от носа не отошел до конца. А тут уже его тянут за губу в неизвестном направлении.

— Главное, рот не открывайте. Это опасный маневр, — сжалилась я.

— Угу, — послышалось с высоты двух метров.

Папа уже был рыбкой. Две маленькие ладошки собрали папины щеки вместе. Потом папа был «девочкой с очень тугим хвостиком». Лицо разъехалось в разные стороны. Узкие глаза смотрели на малыша с опаской.

Потом папа снова стал обиженной рыбкой. И под конец получил в солнечное сплетение.

— Апчхи! — звонко и на радостях выдал принц. Он обдал папу свежей порцией слюней и соплей.

Я проверила температуру. Нет, не заболел. Просто пыль попала.

Папе срочно требовался темный уголок. Уголок, куда бы он мог тихо заползти и зализывать моральную травму.

— Не все сразу, — улыбнулась я, принимая драгоценную ношу. Отец взял со стола рисунок и держал его на вытянутых руках.

Я не поняла, что произошло. Принц побледнел, затрясся и тут же превратился в паука. Он спрыгнул с меня и забился под кровать.

— Вот о чем я говорила, — прошептала я, замирая на месте. В комнате было тихо. Я чувствовала, как меня прижимают к себе.

— Здесь никого нет, — послышался голос.

Странно, значит, дело не в комнате. Чтобы это могло быть? А может и в комнате!

— Малыш, не бойся, — я упала на колени и заглянула под кровать. — Выходи! Никого нет…

— Может, я кровать сдвину? — спросил Риордан.

Я посмотрела на трехспальную кровать. Потом на него. Нет, он, конечно, может…

— Нет, не надо, — твердо ответила я, приподняв покрывало. — Не пугайте его еще сильнее.

Как жаль, что так случилось. Все было так замечательно.

Я отошла от кровати и чуть не расплакалась. Все напрасно. Опять начинать все сначала. Ничего! Один раз получилось. Получится и второй раз!