Золото апачей (ЛП) - Altsheler Joseph Alexander - Страница 2

   - Прекрасно, - ответил Чарльз. - Дней десять назад заглядывал ковбой с мексиканской границы.

   - Вот как? Значит, тебе нельзя оставлять станцию!

   Пассажиры, уставшие от долгого путешествия, выходили из поезда и прогуливались в сумерках, пронизанных холодом. Среди них выделялся большой пожилой мужчина с пышными рыжими усами и напыщенными высокомерными манерами, прогуливавшийся в сопровождении высокого худенького мальчика, примерно одного возраста с дежурным.

   Эти двое ходили рядом, и Чарльз обратил особое внимание на мальчика. У того были светлые волосы и красивое лицо; но было заметно, что он непривычен к вольной жизни. Его лицо и руки не были тронуты загаром, он был одет в костюм из хорошей материи цвета хаки, явно сшитый дорогим портным, а однажды он заметил, как тот вытащил из-за пояса красивые, украшенные драгоценными камнями золотые часы.

   - Неженка! Девчонка! - пробормотал Чарльз. На мгновение он почувствовал горечь от того, что мальчику явно благоволит счастье, в то время как от него непостоянная дама, именуемая фортуной, решительно отвернулась.

   Он снова взглянул на мужчину, и ему показалось, что никогда прежде ему не доводилось видеть более отталкивающего лица. Узкие глаза с тяжелыми веками походили на глаза стервятника, и мешки под ними еще более усиливали это сходство. Он что-то резко произнес, обращаясь к своему спутнику, и светлое лицо мальчика покраснело. Чарльз вздрогнул от негодования. Но не потому, что его натура была чувствительной, а потому, что сейчас его симпатии были на стороне мальчика, по всей видимости, получившего незаслуженный упрек. Он слышал, как мужчина назвал того Гербертом, и в другое время посмеялся бы. Он считал имена Герберт и Перси какими-то женскими, но сейчас это не произвело на него соответствующего впечатления. Его симпатии по-прежнему были на стороне молодого человека.

   Не заметив его, они прошли мимо; мужчина, обращаясь к мальчику, что-то презрительно говорил об Аризоне. На ступеньках появился проводник, и Чарльз, кивнув в сторону мужчины и мальчика, спросил, не знает ли он, куда направляются эти двое.

   - В Феникс, - последовал ответ. - Они из Нью-Йорка. Это мистер Джордж Карлтон, а мальчик, по-моему, его кузен. Не знаю, кто таков этот мистер Карлтон, но, кем бы он ни был, вы не забудете его, раз повстречав.

   Чарльз пошел прочь от огней и суеты поезда, которого прежде так ждал, в здание станции. Сейчас ему очень хотелось, чтобы поезд как можно скорее двинулся дальше, и оставил его одного в пустыне. Вид мальчика навеял на него тоску. Вдруг возник шум, удары, крики. Он снова вышел, - уже совсем стемнело, - поскольку что-то произошло. Такого в Джефферсоне никогда прежде не случалось, и этого нельзя было упустить.

   Люди образовали кольцо, в центре которого что-то происходило. Уэйн протиснулся сквозь толпу и увидел на земле темную фигуру, неприятную и бесформенную. Он не смог понять, что это такое, но вот другая фигура, склонившаяся над первой, была человеком - Джимом Граймсом, кондуктором экспресса.

   - Убирайся! - сказал Греймс, пиная фигуру, которая застонала, - по всей видимости, это был какой-то бродяга.

   Увидев это, Герберт Карлтон вознегодовал.

   - Зачем вы это делаете? Как вам не стыдно! - воскликнул он, и его светлое лицо вспыхнуло от гнева. Чарльз снова оказался на его стороне, мальчик начинал ему нравиться.

   - Прошу меня извинить, мой юный храбрый защитник, - ответил Греймс, иронически приподнимая фуражку. - Но вы заговорили бы по-иному, если бы были лучше знакомы с этими местами и с племенем, к которому принадлежит этот мошенник. Они убийцы, они храбры, когда их много, но если нет - ускользают, подобно змеям. Я обнаружил его на тормозной балке, он не мог больше на ней удержаться. И то, что я приволок его сюда, спасло его от неминуемой смерти.

   Греймс усмехнулся. Жизнь на колесах не лишила его своеобразного чувства юмора. Человек на земле вздохнул и застонал.

   - Грязный опоссум, - презрительно произнес кондуктор.

   - Отправляемся! - крикнул проводник, раздался звон колокола. Большинство пассажиров стали спешно подниматься в вагоны, но мистер Карлтон, по всей видимости, считая спешку унизительной для своего достоинства, продолжал неторопливо шествовать рядом со своим молодым родственником.

   Чарльз наблюдал за мальчиком, когда тот остановился у входа в вагон и оглянулся на бродягу, все еще неподвижно лежавшего на песке. Он прочитал жалость в его взгляде, и его снова охватило чувство страшного одиночества. "Наверное, я тоже достоин жалости!" - мелькнула мысль. Паровоз свистнул, поезд растворился в темноте.

   - Исчез навсегда, подобно многому, - пробормотал Чарльз, когда красные огни погасли в пустыне. Он снова был один, в полной тишине.

   Чарльз Уэйн уже знал, что такое честолюбие, и хотел бы занять подобающее место в мире, но, поскольку у него не осталось родственников, которые могли бы ему в этом помочь, он и оказался далеко от обитаемого мира, на маленькой станции, затерянной в пустыне, без единого шанса продвижения по общественной лестнице. Впрочем, в его возрасте можно было счесть за счастье получить хотя бы такую должность.

   Он вернулся на станцию и, засветив фонарь, поставил на стол. Он был на грани отчаяния. Пространство между тем, кем он был, и тем, кем он хотел быть, было огромным, как мир, и он ощущал это в полной мере. Вид мальчика, прекрасно одетого, переезжающего из одного большого города в другой, усугубил его одиночество и запустение окружавшего его места.

   - Джим Греймс был прав, - сказал он себе, - эта жизнь в пустыне ни на что не похожа, она заставляет людей становиться иными.

   Эта мысль вернула его к бродяге. Этот человек, насколько он понимал, может быть опасен. Чарльз был мужественным юношей, но, не имея причины для риска, он взял револьвер из стола и вышел в темноту. Он ожидал, что бродяга пришел в себя, что он попросит еды и выпивку, но тот продолжал лежать на песке. Уэйн увидел, что глаза его были мутными, и ему стало жаль этого человека.

   - Вот дьявол! - пробормотал Чарльз. - Он не притворяется.

   Юноша смотрел в лицо старику. Оно было покрыто морщинами, кожа огрубела от ветра и жара пустыни, от нужды и страданий. Тощий и изможденный, он был покрыт ранами. На него было очень неприятно смотреть, но чувство жалости оказалось сильнее отвращения.