Актриса на главную роль - Алюшина Татьяна - Страница 3

Под тяжело-вопросительным взглядом «отца родного», кормильца-поильца, театрального царя и бога, актеры стушевались, как дети, застуканные за поеданием запрещенного шоколада, спертого из бабушкиного буфета, и, чуть ли не толкая друг друга, бормоча нечто невразумительное, ринулись покидать сцену один за другим, отказав любимой приме в солидарности.

– Я! – смело-гордо поддержал приму Золотой Зоб, дав горлом со страху легкого «петуха». Кашлянул и повторил тверже и уверенней: – Я.

– Ой, да… – скривился, как от нашатыря, Грановский, пренебрежительно отмахнувшись от главного прихлебателя. – Ты-то еще куда, Федор Палыч? – Потом обратил свой взор на примолкшую, но не растерявшую боевого настроя Туркаеву, и распорядился: – Элеонора Аркадьевна, будьте так любезны, проследуйте в мой кабинет, – и, отступив на шаг, сделал широкий, приглашающий жест рукой.

– Да! – выказала горячую готовность следовать за руководителем и мужем в одном лице прима и, одарив Глафиру победным торжествующим взглядом, выстрелила напоследок обещанием: – Сейчас мы наконец-то покончим с этим недоразумением!

И горделивым победным движением вскинув подбородок, направилась к выходу. Грановский же, никоим образом более не обозначивший своего отношения к возникшему конфликту, молча развернулся и вальяжно двинулся по проходу следом за женой.

– Все, Феодор Палыч, бенефис госпожи Туркаевой закончился, вы смело можете идти по своим делам, – усмехнувшись, напомнила переминавшемуся с ноги на ногу Золотову Глафира.

– Да-да, – словно спохватившись, согласился тот и дружелюбно, как ни в чем не бывало улыбнувшись ей, торопливо, почти бегом, заспешил к другому выходу из зала. А Глафира, устало опустилась в кресло, откинулась на спинку и позволила себя тяжкий вздох.

Как же ее достала эта хренотень!

Конечно, понятно, что актеры, да и сама постановка, что называется, «застоялись» за время вынужденного сидения по домам в период карантина. И хотя они не прекращали репетиции по Интернету в режиме конференции, но театральный спектакль не творится удаленно, это все равно что зубы по телевизору лечить.

Ткань постановки, нерв любого спектакля рождаются и творятся во время репетиций на сцене, в живой игре, в обмене актерами мощностью своего таланта и энергии, в умении чутко реагировать друг на друга, входить в одно на всех состояние творчества. Так рождается энергетика пьесы… А потом уж, когда спектакль, что называется, сделан, можно хоть онлайн транслировать, хоть записывать и бесконечно прокручивать видео.

Но все планы пошли лесом, когда возникли обстоятельства неодолимой силы, именуемые коронавирусом.

Только они начали в феврале работу над спектаклем, только художники принялись за разработку декораций и костюмов, только актеры приступили к вычитке текста, как нате вам, получите – все на, будь она неладна, самоизоляцию! Начав с так называемых культурно-массовых мест, театральных работников загнали в первую очередь.

А уж потом, где-то через неделю, объявили и всеобщий карантин.

И вот наконец выпустили из изоляции, словно шпану хулиганистую из околотка на свободу. От переизбытка накопившейся энергии и некоторой доли отупления и откровенного расслабона, от сидения взаперти актеры бесконечно лажали, никак не могли сыграться, войти в нужный ритм постановки, ленились и халтурили. Но Глафире удалось-таки загнать их твердой волей в нужный режим работы. Не без проблем, понятное дело, но все же достаточно скоро процесс наладился и пошел, если бы не Туркаева.

Эльвира Аркадьевна восприняла неожиданное появление нанятого на постановку конкретной пьесы режиссера Глафиры Пересветовой почти как личное оскорбление и встретила ту откровенным пренебрежением.

И как ни просила Глаша Грановского не ставить Туркаеву на главную роль, как ни обосновывала свое нежелание работать с примой, заранее понимая, что не будет у них контакта и нормальной слаженной работы, Тихон Анатольевич таки «продавил» это свое решение. Настоял, упросил, уговорил хотя бы попробовать.

Вот она и попробовала на свою голову, дала слабину.

Нет, никто не спорит и не станет отрицать, что Туркаева выдающаяся актриса без всяких сомнений, совершенно обоснованно получившая звание «заслуженная артистка России». Ведущая прима главного краевого Театра драмы и комедии, при появлении которой на сцене зал взрывался бурными аплодисментами. Любимица местного бомонда и руководителей края. Звезда, одним словом.

И как большинство звезд, капризна до экзальтации, влюблена в свою славу, известность и исключительность, которые тщательно охраняет, холит-лелеет, о которых неустанно заботится, не гнушаясь никакими методами. Склочничая, изничтожая более слабых, распуская сплетни и оговоры, приближая к своей особе и лишая доступа к оной за хоть малую провинность, тщательно просчитывая свои выгоды и преференции. Такая нормальная, здоровая стервозность актрисы, умеющей идти по головам к своей славе.

Глафира и на самом деле надеялась, что профессионализм Эльвиры возобладает над личным отношением и они все-таки дотянут до премьеры. При всех малоприятных чертах характера дурой Туркаева уж точно никогда не была и прекрасно понимала, что еще до премьеры спектакль в постановке Пересветовой заранее был объявлен резонансным, входящим в тройку трендовых, а стилистику ее постановки критики назвали уникально-провокационной (и не на уровне их краевого центра или региона, а на самом высоком уровне столичных театральных кругов и медийных изданий).

Существовала большая доля вероятности, что так оно все и получится: Эльвира будет изображать вынужденную тяжкую необходимость терпеть малолетку-выскочку, наглую девчонку, но работать станет на совесть, если бы с самого начала Глафира не чувствовала, что чего-то ей не хватает в игре Туркаевой.

Вот что-то не то, не то! Не резонирует та, не монтируется в постановку, как хотелось бы, не встраивается плотно, гармонично в сложившуюся в воображении Глаши концепцию, в ее режиссерское видение, чем-то пусть и незначительно, но диссонирует.

И, не сумев внутренне принять компромисс в работе, Глафира решила попробовать с другой актрисой и начала параллельно репетировать с Натальей Гордеевой, как бы вторым составом на роль главной героини.

Ну вот такого «хамства» Элеонора Аркадьевна уже точно выдержать не могла. Как говорится, «не хамите и нехамимы будете».

И понесла-а-ась. Начались откровенный саботаж, истерики на сцене, игнорирование режиссерских требований, уход во время репетиций – одним словом, на, получи, деревня, трактор на резиновом ходу! При этом Туркаева прекрасно понимала и отдавала себе отчет, что до премьеры оставалось несколько недель и что смена ведущей актрисы в уже сыгранной команде это всегда стресс и всегда риск. И самое главное – что зритель шел на ее имя. Местный зритель обожал свою приму.

Она искренне была уверена, что ее откровенный саботаж ставит Глафиру в патовое положение, из которого есть один-единственный, как ей виделось, выход, самый крайний – худрук передает выпускать другому режиссеру или выпускает сам, уже полностью выстроенный и законченный Пересветовой спектакль, поскольку отменить премьеру невозможно.

Есть ведь еще и чисто финансовый момент, вирус там, не вирус, конец света или еще какая напасть. Скорее, в сложившихся обстоятельствах финансовый момент, пожалуй, доминирует над всеми остальными факторами.

Хотя бы по той причине, что деньги инвесторов, вложившихся в постановку, благополучно потрачены: декорации нарисованы-выстроены, костюмы сделаны, зарплаты выплачены и… и все дружно загремели на карантин. Спасибо им огромное уже за то, что они не отозвали вложенные средства, когда стало понятно, что театр закрывается на неопределенный срок, и дали возможность закончить постановку.

И если входили мы все в этот самый, будь он неладен, карантин в одном мире, то вышли из самоизоляции со-о-о-всем в другой мир, в существенно изменившуюся действительность.

И самым очевидным и неприятным моментом этой новой действительности являлось то, что у большинства людей с финансами случилась тяжелая засада. Глубокая, продолжительная, с неясной перспективой или полным ее отсутствием.