Милослава: (не)сложный выбор (СИ) - Красовская Марианна - Страница 55

— А если не в Белой Чаше?

— В любом случае это не Шарлотта. Она из замка так надолго не отлучалась. А у любых магических предметов, тем более таких тонких, срок службы невысокий — так, пару лет. Максимум — пять.

Мы вяло препирались еще полчаса, но так и не смогли понять, кому выгодны эти смерти. В самом деле — не случайны ли они?

Оберлинг горел желанием отправиться в Медянку, но я его удержала. К чему нам туда ехать, если вот она, деревня — в комнатах прислуги возле кухни? Из временно переехавших в замок людей самой старшей была Айша. С нее я и начала. Несмотря на то, что степнячка родилась далеко отсюда, она была наблюдательна и обладала даром оракула. Без сомнения она указала на людей, обладающих магическим даром: их было всего четверо подходящего возраста, включая ее саму. Кроме нее в деревне были небольшая водница и два огневика. Любой из них мог быть искомым младенцем. И это если считать ныне живущим. И у всех этих людей были дети и внуки.

Шарлотту Айша в деревне не встречала ни разу.

Самым старым жителем деревни был старик Бернард, которому было за сотню. Он был почти слеп и глуховат, но в разуме. Однако сомнительно, чтобы мужчина обратил внимание на новорожденного.

На месте Шарлотты я бы отдала ребенка в какую-нибудь семью. В замке все знали о ее связи с принцем: такое не скроешь. Вернись она с ребенком — кто-нибудь обязательно донес бы ловчим. В самом деле, какой у нее еще был выход? Выйти замуж она, вероятно, не захотела, считая Доминиона своим супругом. Да и кто сравнится с принцем? Прожить одной с ребенком, не имея ни жилья, ни ремесла невозможно. А в замке она была своя, знала весь быт, заправляла почти как хозяйка. По сути, это был ее замок по праву крови. Каково ей было смириться с захватчиками, жить из их милости?

— Шарлотту я знал лучше, чем мать, — вздохнул Оберлинг. — Мать тяжело перенесла роды, постоянно болела. Были у меня и няньки, но с Шарлоттой мы, пожалуй, дружили. Возможно, именно поэтому она не пыталась причинить мне зла. Трудно убить того, кто рос у тебя на глазах. А может, и ни при чём она. А вся эта история — лишь выдумки.

Выдумки, конечно! Я даже обиделась на него за такие слова. Я вообще стала какой-то чувствительной в последнее время — и неудивительно, близилось очередное полнолуние. Только настроение у меня было какое-то странное, вероятно, от трав, отвар которых я принимала каждый вечер. Иногда мне хотелось смеяться без причины, иногда тоска накатывала, хоть вой. Да еще Кирьян домой засобирался — его ждали на службе. Я попыталась с ним разругаться, но не вышло. Не хотел Кирьян ссориться, разговаривая со мной как с капризным ребенком. Он-то мне моё состояние и объяснил.

— Тебе, Мила, ребенка пора рожать. У оборотней бывает такая пора два раза в год: на исходе зимы и на исходе лета. Сама посчитай: я родился в конце осени, а ты, кажется, весной? Если посчитать, то у большинства оборотней так. Макс тоже в конце ноября родился.

— Ничего подобного! — вспылила я. — Я и не оборотень вовсе, так, четвертинка! Нет во мне ничего этого вашего… животного! И не было никогда, уж я-то знаю!

— А на ладошки свои погляди, — насмешливо порекомендовал мне Браенг. — Кто за оборотнем, да еще таким сильным, замужем? У кого брачные метки? Вот и проснулась природа твоя, как ты сказала, звериная!

Зря он мне рассказал. Вот еще не дело — постыдным животным инстинктам следовать! Я не оборотень, а кнесса. Сумею желания свои удержать. Назло своей природе, от объятий супруга я уклонялась, разговаривала холодно, более с ним не шутила и его шутки резко обрывала.

В один вечер, когда Кирьян уже собирал свои пожитки, готовясь наутро отбыть в столицу, Оберлинг в очередной раз поймал меня и, прижав к стене, принялся целовать шею. От его поцелуев я всегда млела, но сейчас снова оттолкнула его со злостью, скорее на себя, чем на него.

— Ты вновь отказываешь мне, Милослава? — сверкнул он глазами. — Не люб?

— Не хочу я, понимаешь? — вскинула я голову. — Утомилась, да и голова болит. Не желаю я сейчас никаких нежностей! Хочу просто упасть в кровать и уснуть!

Это была чистая правда — всё утро я бранила Анну, которая вначале прожгла утюгом мое платье, а ведь платьев у меня совсем мало, а потом едва не ошпарила меня и себя, опрокинув котел, когда я приблизилась к кухонной плите. Хорошо, что я водница — смогла удержать выплеснувшийся кипяток. Не пострадала ни я, на Анна, ни толкнувший ее под локоть мальчишка, который крутился в кухне. Конечно, это событие вывело меня из себя: детей в замке стало как-то уж слишком много, и родители никак не хотели за ними присматривать. То и дело я ловила прыгающего на диване в библиотеке ребенка или выгоняла малышню из своей спальни. Пришлось собрать деревенских и пояснить им, что подобное поведение их отпрысков недопустимо. Здесь не деревня, а замок их лорда, пусть изволят вести себя прилично. Кончилось тем, что я запретила детям заходить в библиотеку, кабинет и господские спальни. Я не изверг, но прислуга и гости, а тем более, их дети, должны знать правила приличия. Ни один ребенок знати не посмел бы войти в комнаты хозяев дома без разрешения. «Воспитывать надо своих детей!» — заявила я.

После этого обнаружилось, что в погребе в моркови и луке завелась мошка, и пришлось просить тех же деревенских помочь кухаркам перебрать овощи. Словом, день у меня выдался сложным, и я действительно утомилась, и голова разболелась. Поползновения супруга вызывали лишь раздражение. Наверное, да что там — совершенно точно — супругу такое нельзя говорить ни при каких обстоятельствах. Ведь не зря меня перед свадьбой учила Линд: старайся не отдаляться от мужа, спи с ним в одной постели, не отказывай ему в супружеском долге. Мужчина долго терпеть не будет, к чему ему бегать за супругой, коли всегда найдется желающая потеснить ее под одеялом?

Оберлинг был зол: я сразу же почувствовала, что неправа. Но гордость не позволила повиниться, да и не знала я, что в таких случаях говорят.

— Я понял, — процедил Максимилиан сквозь зубы. — Больше не побеспокою своей навязчивостью.

Весь вечер я проворочалась в своей кровати, было стыдно перед мужем. Даже заглянула к нему в спальню, намереваясь всё ж поговорить, но его там не было. Решив завтра непременно исправиться, я выпила привычный уже отвар, стоящий на столике возле кровати, и мгновенно уснула.

Вот только завтра для меня наступило куда раньше, чем мне бы этого хотелось.

Я проснулась, будто от толчка — за окном еще чернота. Комната была в дыму, огонь, причавкивая, жевал покрывало на моей кровати. Голова тяжелая, в глаза будто песка насыпали. Кашляя и задыхаясь, я добрела до двери, которую открыть не смогла. Она была заперта. Я стучала, кричала, хрипела, но меня не слышали. Не поддавалась и вторая дверь, ведущая в мыльню. Между тем уже начало тлеть одеяло, огонь вовсю танцевал на деревянном столбике. Я подползла к окну, которое распахнулось, едва я дотронулась до

него. Потянулась силой к снегу во дворе — у меня должно получиться потушить пожар: и не такое тушили! Однако сила слушаться меня не желала. Опоили?

От свежего воздуха в голове немного прояснилось, но и огонь вспыхнул с новой силой, загудев у меня за спиной. Высота была приличная — выпрыгнув, можно запросто сломать шею. Остаться в комнате — верная смерть.

— Помоги, родненький! — прошептала я, прикоснувшись ладонями к каменным стенам. — Помоги мне, и я обещаю тебе детей, которые оживят твои коридоры!

Задрав подол ночного платья едва ли не до бедер, я залезла на окно босыми ногами и совсем уж было приготовилась вылезти наружу, туда, где под окном проходил узкий каменный карниз, как вспомнила про дневник принца и мой обруч: эти вещи не должны погибнуть в огне! Пришлось вернуться, забрать. Понимала, что рискую жизнью — уже и по полу бежали огненные полоски, но паника, захлестнувшая меня, уверяла: без обруча погибнешь вернее.

Прижимаясь спиной к обледенелой каменной стене, шагала по портику вправо крошечными шагами, от страха и напряжения не замечая бьющего меня холодного ветра. Соседнее окно внезапно оказалось совсем близко, в двух шагах. Я очень боялась, что оно окажется заперто, но нет — открылось легко, будто и ждало меня. Я ввалилась в гостевую спальню, где разместили Кирьяна, — о, я всё правильно рассчитала — трясясь от холода и стуча зубами.