Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс - Страница 49

— Сэр… Я могу что-то сделать для вас?.. — нерешительно спросил Криденс.

— В другой раз, мой мальчик. Сегодня просто выспись… для меня.

Персиваль Грейвз считал себя ленивым человеком. Всё, что можно было сделать взмахом палочки, он именно так и делал.

Хорошо. Почти всё.

Он предпочитал собственными руками связывать узел галстука и скручивать сигареты. Не потому, что думал, будто так они получаются лучше — нет. Он любил сам процесс.

Поднять подбородок, пропустить сквозь пальцы гладкую ленту из атласа, шёлка или тончайшей шерсти с благородным матовым блеском. Накинуть на шею, на поднятый воротничок, выровнять концы, чтобы галстук с лёгким шелестом проехался по рубашке. Перехватить его пальцами, подбородок ещё чуть выше, перекрестить концы — и завязать классический крупный Виндзор или Ганновер, для особых случаев — Платтсбург. Опустить воротничок, скрепить зажимами. Посмотреть на себя в зеркало и остаться довольным.

Или же, например, бритьё. Большинство волшебников отпускало усы и бороды, лишь немногие пользовались простенькими чарами, подрезая волосы у корней или заставляя их выпадать. Волшебницы вроде бы тоже чем-то таким пользовались, но где и как — об этом Персиваль ничего не желал знать. Некоторые любители прихвастнуть брились режущими чарами — выглядело это довольно эффектно, но можно было случайно остаться без лица.

Грейвз предпочитал опасную бритву.

Он сам считал эту привычку несколько старомодной, но, в конце концов, если не возводить старомодность в абсолют и не поклоняться ей, как божеству, она бывает уместна. И бритьё по утрам было одной из его любимых маленьких радостей, которые он себе позволял.

Раньше.

Стоя перед зеркалом, он держал раскрытую бритву в руке. Смотрел себе в глаза. Пальцы подрагивали. Хотелось разбить своё отражение, исполосовать лицо порезами, чтобы густая яркая кровь полилась по щекам.

Тихо, тихо, Персиваль. Это ты.

Это ты.

Это — ты.

Он глубоко вдохнул, прикрыл глаза. Снова посмотрел на себя.

Это не он. Это ты.

Ты.

Грейвз щелчком закрыл бритву, положил на полку над раковиной, полной горячей воды. Сел на край белой чугунной ванны, уперся ладонями в колени. Домашний халат скользил под руками. Грейвз смотрел на переплетение тростниковых ветвей, пущенное по чёрному блестящему атласу, на однотонные матовые отвороты и манжеты, складки ткани, швы. Он смотрел на свои руки, на потускневшие ногти с неровным краем, на тёмные жёсткие волоски на тыльной стороне ладони.

Сейчас пройдёт. Ещё минута — и отступит. Спокойно, Персиваль. Глупо перерезать себе горло из-за того, что один ублюдок несколько месяцев прятался за твоим лицом.

Он ушёл. Отражение в зеркале не скривится в похабной улыбке, обнажая зубы. Не подмигнёт. Это ты, и никого, кроме тебя.

Это ты.

Он встал, плеснул в лицо горячей водой, задержал ладони на коже.

Твоё… Твоё.

Не его.

Твои глаза под тонкими веками, твои прямые брови, твои круглые родинки на щеке.

Он провёл по лицу пальцами, медленно, как слепой, ото лба до подбородка.

Это случалось с ним каждый раз. Итак будет и дальше — каждый день, до тех пор, пока не отпустит. Каждое утро придётся напоминать себе: это ты. Каждое утро придётся привыкать — смотреть в зеркало и не прятать взгляд.

Он выпрямился, заставил себя собраться. Взбил крепкую влажную пену. Старый, любимый ритуал, от которого он отказывался только в дни самого глухого уныния. И которого был лишён в плену. Как он был гадок самому себе там, в заброшенном доме на острове, без возможности даже умыться.

Спокойно, Персиваль. Не думай.

Щетина кисточки тепло и нежно коснулась лица, окутывая его пеной.

Грейвз не смотрел себе в глаза, чтобы рука не дрогнула. Лезвие с шорохом шло по коже, ручка из слоновой кости непривычно лежала в ладони. Прежняя была деревянной, хранилась в шкатулке из венге со всеми принадлежностями. На широкой части она носила золотое клеймо: П. Г.

Грейвз любил свою монограмму. Она доставалась только самым личным, самым важным вещам. После Гриндевальда он не смог даже взять бритву в руки, хотя даже не был уверен — пользовался тот ею или нет… Так, наверное, чувствуют себя обманутые мужья, застав жену с любовником. так чувствуют себя отцы, узнав, что из первенец — от их лучшего друга. Персиваль тогда сидел, смотрел на полированное чёрное дерево, пытался пересилить себя — не получилось. Не смог ни выбросить, ни оставить. Сжёг шкатулку в камине со всем, что было внутри, даже не открыв. Смотрел, как резвится пламя, думал: нет чтоб в самом деле жену завести, Персиваль. К вещам привязываешься. Отношения с ними выстраиваешь, в измене подозреваешь, хоронишь…

Вот так и сходят с ума.

Только в глаза не смотри.

Вниз по щеке, от виска до края челюсти. Ровно, спокойно. Тысячи раз так делал.

Плавно и быстро, не останавливаясь. Руки помнят. Не дави, дыши тише…

Вниз, от челюсти и по горлу. Тихо… В глаза не смотри. Смотри на руки. Дальше, дальше…

Не думай ни о чём. Держи мягче, не прижимай лезвие к коже — порежешься. Повезло тебе с подбородком — прямой, с таким не намучаешься.

Ополосни. Поменяй руку.

Вот видишь — всё получается. Давай, как всегда, в три подхода?.. Вчера справился кое-как, правую сторону с закрытыми глазами брил, по памяти. Нет уж, сегодня никаких слабостей.

Эту привычку никакая сука у тебя не заберёт.

Ты ведь не отдашь, Персиваль, верно?..

Давай, вдоль роста волос. А потом — против, последний раз. Проверь. Кончики пальцев на щёку, влево, вправо, по кругу.

Не колется.

Молодец.

Справился.

Грейвз глубоко вздохнул, ополоснул лицо. Кожа едва заметно пахла кедром и мускусом. Он посмотрел на себя, покрутил головой, придирчиво рассматривая отражение. Осталась только едва заметная синеватая тень вокруг рта — там щетина была самой густой. Грейвз всегда считал, что они придаёт ему шарма.

Он очистил раковину взмахом палочки, повернулся, чтобы взять полотенце — споткнулся взглядом о полуоткрытую дверь. В коридоре стоял Криденс. Смотрел на Грейвза во все глаза, как заворожённый. Очнулся только через пару мгновений — вздрогнул, ссутулился, цапнул себя за локоть. Отступил в тень.

Давно он тут стоял?.. Уже не узнаешь. Эх, Персиваль, привык жить один — не привык закрываться в собственной ванной. А надо бы.

Грейвз снял пушистое полотенце с крючка, промокнул лицо. Криденс всё стоял в коридоре, загораживаясь плечом. Он был в свободной пижаме с модным японским узором из танцующих журавлей. Стоял босиком, поджимая пальцы на холодном полу. Грейвз раскрыл дверь.

— Доброе утро, Криденс.

— Доброе утро, сэр, — тот наклонил голову, не решаясь поднять глаза выше кармана халата. — Простите, я не хотел вам мешать. Я случайно… я не подсматривал.

Грейвз вдруг осознал, что, озаботившись такими насущными вещами, как одежда и бельё, он не задумался, что Криденсу тоже нужны туалетные принадлежности. Или у него уже что-то есть благодаря щедрости Ньюта?..

— Зайди, — он отступил в сторону.

Криденс неуверенно перешагнул порог, опасливо покосился на Грейвза. Тот взял его за подбородок, повернул лицо к свету. Так и есть — на щеках и на подбородке проступала короткая колкая щетина, по линии челюсти шли едва заметные следы раздражения, какое бывает от затупившегося лезвия безопасной бритвы. Грейвз провёл по ним большим пальцем. Переучивать, и срочно, пока у Криденса не вошло в привычку пользоваться разной дрянью.

— Сядь, — Грейвз кивнул на бортик чугунной ванны.

Криденс послушался, сложил руки на коленях.

— Мне не нравится, что ты делаешь со своим лицом, — сказал Грейвз, набирая в раковину чистую воду.

— Что я делаю не так, сэр?.. — неуверенно спросил тот.

— Ты над ним издеваешься.

Криденс промолчал, опустив глаза. Даже если понял, о чём идёт речь — он явно не знал, какого ответа от него ждут. Грейвз, впрочем, не ждал. Он намочил в горячей воде маленькое мягкое полотенце, слегка отжал, чтобы осталось влажным, повернулся к Криденсу.