Странствия Афанасия Никитина - Виташевская Мария Николаевна - Страница 5

Подъем производительных сил, развитие экономических связей между различными областями, рост национального самосознания русского народа — все это явилось могучим толчком в развитии культуры. Татарское иго, серьезно тормозившее прогресс русского народа, ко второй половине XV века сохраняло лишь номинальный характер, а в 1480 году окончательно было сброшено.

Постепенно распространялась грамотность, «книжных» людей становилось больше. Но все-таки массы оставались неграмотными. Новгородский архиепископ Геннадий, жалуясь на то, что мужик по книге «едва бредет», просил Ивана III, чтобы он велел «училища устроить для обучения грамоте и богословию».

Все письмо Геннадия выдержано в унылых тонах. Училища, которых до татарского ига даже в таком небольшом городке, как Курск, было несколько, исчезли совсем. Князья сами частенько были «не горазды грамоте». Дело обучения перешло, по выражению Геннадия, к «мужикам невежам» или «мастерам», как гордо они титуловали сами себя. Это были частные учителя, которые за горшок каши и гривну денег обучали ребят грамоте, а взрослых, желавших идти в попы и дьяконы, натаскивали на службы прямо с голоса, минуя хитрую науку грамоты. Да и таких мастеров было мало. «Земля, господине, такова, не можем добыти кто-бы горазд грамоте».

Архиепископ Геннадий был прав, что по сравнению с Киевской Русью образованность пала. Татарское иго нанесло русской культуре большой ущерб и в этом. Но после его свержения просвещение постепенно распространяется снова. Правда, оно почти целиком было в руках духовенства. Светская наука не пользовалась еще особым вниманием. Тем не менее образованность проникла и в среду купечества. В торговом кругу, к которому принадлежал Афанасий Никитин, сыновей учили грамоте и счету, особенно если предполагалось, что им придется заниматься отъезжим торгом.

По старому обычаю, ребят начинали учить лет с восьми-девяти. Задолго до самого учения в купеческих домах собирались семейные советы: когда мальчонка отдавать в ученье да где бы найти «доброго мастера для научения дитяти». Наконец учителя находили и сговаривались с ним о плате и о начале учения.

Годам к тринадцати — четырнадцати купеческий сын кончал «книжное научение». Отец начинал приучать его понемногу к делу. Сначала его заставляли помогать в местной посадской лавке, а позднее отец или дядя брали молодца и в отъезжие торги. Счетной науке молодой купец учился почти исключительно на практике. Лишь изредка математические данные в причудливой форме излагались среди прочих научных сведений в «Азбуковниках», «Шестидневах», «Толковых палеях», «Изборниках» и тому подобных книгах хрестоматийного характера.

Учение по часослову и псалтыри не содействовало, разумеется, расширению кругозора русских людей XV века.

Но мысль человеческую невозможно было запереть, ограничить какими-либо рамками «святоотческих преданий», она «из клепцы (ловушки) излететь хощет».

Время Ивана III и его преемников отличалось усиленной умственной деятельностью русского общества. В складывающемся едином Русском государстве второй половины XV и начала XVI века появляются и разрабатываются новые общественно-политические теории. И как раз в той среде, из которой вышел Никитин, эти теории получают живейший отклик.

В те годы, когда Афанасий Никитин отправился в свое путешествие, мысли о единстве Руси не были высказаны и сформулированы до конца, но они жили в умах передовых людей того времени.

Никитину, как видно из его записок, свойственно постоянное сознание единства интересов Русской земли. На протяжении всего своего «Написания» он выступает не как тверич, рассматривающий события с точки зрения интересов своего Тверского княжества, а как русский человек. Характерно, что о родном городе он упоминает один-единственный раз.

Пораженный однажды громадой индусского храма, Никитин пишет, что «храм с пол Твери будет», — и это все. О русской же земле наш «землепроходец» говорит неоднократно, с большой любовью и горячим патриотизмом.

Несомненно, что Никитин был передовым человеком своего времени. Из его «Хожения» мы видим, что были на Руси люди в XV веке, умеющие просто и беспритязательно писать, тонко и умно подмечать жизнь простых людей. А ведь Никитин даже не был представителем правящего и наиболее образованного сословия, он только «торговый гость». Правда, тогдашний купец — это по большей части путешественник. Он со своими товарами частенько забирается в чужие края. Перед ним проходят картины иной жизни, он знакомится с иными нравами и обычаями. Все это, несомненно, развивало кругозор купца, расширяло его умственный горизонт.

До знаменитого «хожения за три моря» наш Афанасий Никитин, видимо, немало побродил по свету. Как-то во время своего путешествия Никитин, сравнивая Русь с другими странами, упоминает о Крыме, Грузии, Турции, Валахии и Подолии. По-видимому, он раньше бывал во всех этих местах. Иначе зачем же ему нужно было бы сравнивать свою любимую родину с незнакомыми местами: ведь известно, что он до этой записи успел уже повидать Ширван, Персию, Индию и мог бы для сравнения выбрать эти только что посещенные страны.

Но как все же попал тверской купец в Индию?

Одно дело — Крым, Валахия, Царьград — все это места знакомые, постоянно посещавшиеся русскими. Но Индия… Ведь о ней только в былинах певалось!

Приехал однажды к Ивану III Хасан-бек, посол Фаррух-Ясара, владетеля Ширванского царства[3]. Посол привез в Москву дорогие подарки. Приехал он скорее всего по торговым делам, но, к сожалению, до нас не дошло сведений, о чем велись переговоры. Иван III послал в подарок Фаррух-Ясару девяносто охотничьих кречетов, ценившихся тогда очень высоко, и снарядил в Ширван своего посла, тверитина Василия Папина.

При дальних путешествиях того времени торговец то и дело подвергался риску быть ограбленным. Поэтому купцы старались присоединиться к какому-нибудь посольству, ибо у посла охрана была надежней.

Услыхал Никитин, что из Москвы едет посольство в Ширван, да еще во главе с земляком, и вместе с несколькими товарищами решил, присоединившись к посольству, ехать туда торговать.

Снарядили тверичи два судна, получили проезжую грамоту своего князя Михаила Борисовича и посадника Бориса Захаровича и в 1466 году поплыли вниз по Волге. Не пишет Никитин, какие товары повез он в Ширван, но вернее всего это были меха, дорого стоившие на Востоке. Торгуя «мягкой рухлядью», купцы получали огромные прибыли, иногда в сотни раз, а то и больше превышавшие первоначальную стоимость товара.

Проплыли Калязин, Углич. В Костроме взяли великокняжескую грамоту на отпуск за границу.

В Нижнем Новгороде их постигла неудача. Оказывается, они опоздали, и Василий Папин, с которым они должны были там встретиться, уже отплыл. Тверичи решили тогда дожидаться посла ширван-шаха — Хасан-бека и плыть вместе с ним.

Через две недели приехал Хасан-бек. С ним возвращались шесть бухарских купцов, приезжавших торговать в Москву, и несколько московских купцов.

Заплатив все пошлины, маленький караван летом 1466 года двинулся вниз по Волге к морю.

Волгу проплыли благополучно, но близ Астрахани приключилась с путниками беда. Вошли они в Бузань — рукав Волги, вытекающий в пятидесяти километрах выше Астрахани и у Красного Яра соединяющийся с Ахтубою, и здесь встретили трех астраханских татар. Эти татары под великим секретом сообщили путникам, что хан Касим проведал о проезде «торговых гостей» и сторожит их с тремя тысячами татар, чтобы ограбить.

Гости перепугались. Испугался и сам Хасан-бек. Он, видимо, не был уверен, что татары знают о неприкосновенности послов, и поэтому нанял сообщивших ему о грозящей беде татар, чтобы те как-нибудь ночью, втихомолку, провели суда около Астрахани. Дал им за это посол по однорядке[4] да по куску полотна.